Властелин Севера - Бернард Корнуэлл

У меня возникло было искушение поскакать в Сюннигтвайт, где находились земли Рагнара и его людей, но я знал, что найду там очень мало народу, потому что большинство ушло на юг с Рагнаром. Некоторые из этих воинов погибли при Этандуне, а прочие все еще находились с Гутрумом, чья разбитая армия оставалась в Мерсии. Гутрум и Альфред заключили мир, и Гутрум принял крещение — Виллибальд назвал это чудом. Итак, в Сюннигтвайте осталось немного воинов. Не существовало такого места, где я мог бы укрыться от смертельно ненавидящих меня дяди и Кьяртана. Поэтому, не имея на будущее никаких определенных планов и предоставив все решать судьбе, я честно выполнял обязательства, данные Болти, и сопровождал его на север, к землям Кьяртана, что преграждали наш путь, как темная туча.

Чтобы пройти через эти земли, нужно было заплатить пошлину, и немалую. Лишь такой могущественный человек, как Ивар, чьи воины превосходили числом приверженцев Кьяртана, мог просто так пересечь реку Виир.

— Ты можешь позволить себе оплату, — поддразнил я Болти.

Двое его сыновей вели вьючных лошадей, и я подозревал, что животные нагружены монетами, завернутыми в ткань или овечью шерсть, чтобы звяканье не выдало стоимость груза.

— Я не могу позволить, чтобы он забрал моих дочерей, — ответил Болти.

Его дочери-близняшки, лет двенадцати или тринадцати, уже вполне созрели для замужества. Они были невысокие, пухленькие, светловолосые, курносые, и их невозможно было различить.

— А что, Кьяртан способен на такое? — спросил я.

— Он берет все, что захочет, — хмуро ответил Болти. — И ему нравятся молоденькие девочки, хотя я подозреваю, что он предпочел бы забрать тебя.

— Это еще почему? — с показным равнодушием поинтересовался я.

— Да ходят тут разные слухи… Дескать, его сын потерял из-за тебя глаз.

— Его сын потерял глаз потому, что наполовину раздел дочь ярла Рагнара, — сказал я.

— Но он-то винит во всем тебя.

— Это точно, — согласился я. — Тогда мы были детьми, но детские раны могут очень долго болеть и гноиться, и я не сомневаюсь, что Свену хотелось бы вырвать мне оба глаза, чтобы отомстить за один свой.

Постепенно мы приблизились к Дунхолму и повернули на запад, в холмы, чтобы не наткнуться на людей Кьяртана.

Стояло лето, но прохладный ветер приносил низкие облака и мелкий дождик, поэтому я был рад, что на мне подбитая кожей кольчуга. Хильда смазывала металлические кольца жиром, который выжимала из только что настриженной овечьей шерсти, что по большей части защищало металл от ржавчины. Она смазывала также мои шлем и меч.

Мы поднимались по хорошо утоптанной тропе, а в паре миль за нами следовала еще одна группа путников, и на влажной земле виднелись четкие отпечатки лошадиных копыт, говорящие о том, что кто-то проходил здесь совсем недавно.

То, что по этому пути следовало столько народу, заставило меня призадуматься. Кьяртан Жестокий и Свен Одноглазый жили за счет того, что платили им путники, а если те не хотели платить, их попросту грабили, обращали в рабство или убивали. Кьяртан и его сын наверняка понимали, что люди попытаются избежать их, пользуясь тропами, вьющимися по холмам. Поэтому мне следовало быть более осторожным.

Болти не боялся, ибо полностью доверял мне. Он рассказал, как Кьяртан и Свен разбогатели на работорговле.

— Они забирают всех, будь то датчанин или сакс, и продают за море. Если повезет, иногда такого раба удается выкупить, но по очень высокой цене.

Торговец посмотрел на отца Виллибальда.

— А еще Кьяртан убивает всех священников.

— Да неужели?

— Он ненавидит всех христианских жрецов. Считает их колдунами, поэтому закапывает несчастных в землю по пояс и позволяет своим псам их сожрать.

— Что он говорит? — спросил меня Виллибальд, отведя свою кобылу в сторону, прежде чем Витнер смог на нее напасть.

— Он сказал, что Кьяртан убьет тебя, если захватит в плен, святой отец.

— Убьет меня?

— Он скормит тебя своим гончим.

— О, всеблагой Боже, — только и произнес Виллибальд.

Он выглядел таким несчастным, потерянным, да еще вдобавок находился далеко от дома, а непривычные северные пейзажи лишали его душевного равновесия.

Зато Хильда казалась счастливее, чем раньше. Ей было всего девятнадцать лет, и она терпеливо относилась к жизненным трудностям. Хильда родилась в семье восточных саксов, не знатной, но довольно зажиточной. Бедняжка была последней из восьми детей, и отец пообещал отдать дочь Церкви: мать Хильды чуть не умерла в родах, и отец приписал чудесное спасение жены милости Божьей. Поэтому в возрасте семи лет Хильду, которую следовало бы называть сестра Хильдегит, отослали к монахиням в Сиппанхамм. Там она и жила, вдалеке от большого мира: молилась и пряла пряжу, пряла и молилась, пока не пришли датчане и не надругались над ней.

Бедняжка до сих пор все еще стонала во сне, и я знал, что она вспоминает пережитое унижение. Но сейчас она была счастлива, ибо находилась далеко от Уэссекса, далеко от людей, которые непрерывно твердили ей, что она должна вернуться к служению Господу. Правда, Виллибальд как-то пожурил девушку за то, что она бросила святую жизнь, но я предупредил его, что еще одно такое замечание — и у него появится новый пупок, побольше прежнего. С тех пор он держал рот на замке.

Теперь Хильда созерцала каждый новый открывающийся перед ней пейзаж глазами, полными детского изумления. Ее бледное лицо начинало светиться так же, как ее золотистые волосы. Хильда была умницей, не самой умной женщиной из всех, кого я знал, но полной какой-то проницательной мудрости.

К двадцати одному году я уже успел узнать, что некоторые женщины приносят сплошные неприятности, тогда как из других получаются замечательные товарищи, и последнее в полной мере относилось к Хильде. Мы с ней стали настоящими друзьями. Мы были еще и любовниками, но никогда по-настоящему не любили друг друга, и ее преследовало чувство вины. Поэтому вечерами Хильда молилась, но при свете дня снова начинала смеяться и радоваться простым вещам, однако порой ее словно окутывала тьма, и она начинала скулить. Тогда я видел, как ее длинные пальцы теребят распятие, и знал: она чувствует, как когти Бога скребут ее душу.

Так вот, в тот день мы въехали в холмы, и я вел себя довольно беспечно. Именно поэтому Хильда первой увидела всадников. Их было девятнадцать, большинство в кожаных доспехах, хотя трое были в кольчугах. Они ехали сзади полукругом, и я понял, что нас пытаются согнать в кучу, как овец. Тропа, по которой мы следовали, тянулась по склону холма, а справа от нас был крутой обрыв, выходивший к бурной речке. Мы могли бы попытаться укрыться в долине, но, конечно, люди, преградившие тропу позади нас, в любом случае двигались бы быстрее.