Бесспорное правосудие - Филлис Джеймс

Год: 1910-й. Подсудимый: Седдон Фредерик Генри. Жадный, скупой, помешанный на деньгах и выгоде. Живет с женой Маргарет Энн, пятью детьми, престарелым отцом и служанкой на Торрингтон-Парк в Ислингтоне. Застрахован по линии «промышленного страхования» в лондонской и манчестерской страховых компаниях. Живет в собственном доме и также имеет кое-какую собственность в разных районах Лондона. И вот 25 июля 1910 года у него появляется жилец. Это сорокадевятилетняя Элиза Мэри Барроу, женщина со вздорным характером и дурными привычками, но с большими деньгами. Она воспитывает восьмилетнего сироту Эрни Гранта, сына подруги, всюду возит его с собой и даже спит с ним в одной кровати. Он, похоже, единственный, кто ее любит. Дядя Эрни, мистер Хук, и его жена тоже на некоторое время поселяются у Седдона, но вскоре съезжают. Это происходит после их ссоры с мисс Барроу и резкого разговора с Седдоном, которого они обвиняют в желании завладеть деньгами мисс Барроу. Примерно через год это и происходит. Дело того стоило. Не забывай, на дворе 1910 год. Тысяча шестьсот фунтов в индийских акциях по 3,5 процента, арендное право в одной гостинице и парикмахерской. Двести двенадцать фунтов на депозите в сберегательном банке и наличные в золоте и банкнотах, которые женщина держит под кроватью. Все сбережения она перевела на Седдона в обмен на обещанную ежегодную ренту в размере 150 фунтов, которую тот обязался пожизненно ей выплачивать.

– Так мисс Барроу просто напрашивалась на роль жертвы, – сказала Венис. – Ведь, как только он получил деньги, она стала для него обузой.

– Конечно, ни один юрист не посоветовал бы ей составить такой договор. Но жестокость и алчность не обязательно доводят до убийства. Произнося защитительную речь, ты должна быть свободна от предвзя-тости.

– То есть должна думать, что он этого не делал?

– Неважно, что ты думаешь на самом деле. Твоя цель – убедить присяжных, что государственное обвинение оставило некоторые сомнения не разрешенными. Но ты никогда не примешь правильного решения ни по какому поводу, если первым делом не ознакомишься с фактами.

– Но как он это сделал? Нет, как обвинение докопалось до истины?

– Сделал с помощью мышьяка. Первого сентября 1911 года мисс Барроу пожаловалась на боли в животе, тошноту и прочие неприятные симптомы. Вызвали врача, он регулярно посещал больную в течение двух недель, а рано утром 14 сентября Седдон явился к нему с известием, что его пациентка умерла.

– И врач не настоял на вскрытии?

– Полагаю, он не видел в этом необходимости. В свидетельстве о смерти было написано, что мисс Барроу скончалась от эпидемической дизентерии. В тот же день Седдон распорядился, чтобы ее похоронили за четыре фунта в общей могиле и потребовал комиссионные от похоронного бюро за то, что популяризирует начинание.

– Общая могила была ошибкой, правда?

– Как и его общение с родственниками мисс Барроу, когда те стали наводить справки. Он держался высокомерно, дерзко и оскорбительно. Неудивительно, что у тех появились подозрения, и они обратились к Главному прокурору. Тело мисс Барроу эксгумировали и при вскрытии обнаружили мышьяк. Седдона арестовали, а через полгода арестовали и жену. Им обоим предъявили обвинение в убийстве.

– А может, его повесили не потому, что у обвинения были веские доказательства, а из-за его отвратительной жадности и скупости? Предположили, что за мышьяком он послал в магазин пятнадцатилетнюю дочь Мэгги, хотя она это отрицала. Не думаю, что свидетельству аптекаря – как его, мистер Торли? – можно безоговорочно доверять. Как думаете, вам удалось бы его оправдать? – спросила Венис.

Фрог улыбнулся несколько самодовольно. У него тоже были свои слабости, и Венис иногда забавлялась, играя на них.

– Ты спрашиваешь, смог бы я добиться большего, чем Эдвард Маршал Холл? То был великолепный адвокат. Хотелось бы послушать его, но он умер еще в 1927-м.

Не настолько великий, чтобы навести страх на Апелляционный суд, и все же один из самых знаменитых – красноречивый, настоящий златоуст. Конечно, сейчас другие требования. В современном суде не приняты театральные, драматизированные монологи. Но некоторые его слова мне не забыть. Я напишу их тебе: «Меня не окружают декорации, и текст для меня не написан. Занавеса тоже нет. Так что мне придется самому создать атмосферу иной жизни, ярко представив ее себе, – ведь в этом и заключается работа адвоката». Мне нравятся эти слова.

– Мне тоже, – призналась Венис.

– Кажется, у тебя нужный голос, – сказал Фрог. – Конечно, ты еще маленькая. Неизвестно, достигнет ли он необходимого уровня.

– А какой нужен?

– Приятный на слух. Не резкий. Гибкий, теплый, естественный. И самое главное – доходчивый, чтобы ему хотелось верить.

– Голос так важен?

– Очень. У Нормана Беркета был такой голос. Хотелось бы мне его послушать. Для адвоката голос так же важен, как и для актера. Будь у меня подходящий голос, я бы пошел в юристы. Но, боюсь, моему недостает мощи. Дальше присяжного мне не пойти.

Чтобы Фрог не заметил ее улыбки, Венис склонилась над томом «Знаменитых судебных процессов». Дело было не только в его голосе – высоком, с менторской интонацией, неожиданно превращавшемся в почти мышиный писк, – нельзя было без смеха вообразить парик поверх этой рыжей копны волос или судейскую мантию на маленьком нелепом тельце. И еще она слишком часто слышала пренебрежительные отзывы отца о компетентности Фрога и не верила, что у того есть какие-то шансы в жизни. Но ей была приятна его похвала, а затеянная игра превратилась в привычку. Она удовлетворяла потребность девочки в порядке и стабильности. Гостиная Фрога с еле уловимым запахом газа и двумя потрепанными креслами была даже более надежным убежищем, чем парта в школе. Каждый из них обладал тем, в чем нуждался другой: Фрог был замечательным учителем, а она умной, прилежной ученицей. Каждый вечер Венис торопливо делала домашнее задание, а потом незаметно кралась из основного школьного помещения через пристройку по застланной линолеумом лестнице в комнату Фрога, чтобы слушать его рассказы, разделяя ставшее общим страстное увлечение.

Эта игра закончилась спустя три дня после ее пятнадцатилетия. Фрог взял из школьной библиотеки материалы процесса Флоренс Мейбрик, который они собирались обсудить этим вечером. Накануне он передал книгу Венис, но та не решилась взять ее с собой в школу или оставить дома из страха, что книгу может кто-нибудь увидеть – школьная прислуга или собственные родители. Как-то слабо верилось, что ее частную жизнь уважают. Венис решила отнести книгу в комнату Фрога. Она постучалась просто для проформы: ей не приходило в голову, что учитель может быть дома. Было семь тридцать утра – в это время Фрог надзирал за завтраком учеников. Как она и ожидала, дверь была не заперта.

К ее удивлению, Фрог оказался дома. На кровати лежал большой матерчатый чемодан с откинутым потертым верхом. На стеганом одеяле валялись небрежно брошенные рубашки, пижамы, нижнее белье, аккуратно выглядели только носки, скатанные в клубки. Венис показалось, что она одновременно заметила выражение ужаса от ее появления на лице наставника и грязноватые в промежности кальсоны, которые Фрог, проследив за ее взглядом, швырнул дрожащими руками в чемодан.

– Куда вы собираетесь? – спросила Венис. – Почему складываете чемодан? Вы что, уезжаете?

Фрог отвел глаза в сторону. Она с трудом расслышала его слова:

– Прости, если я принес тебе неприятности. Я этого не хотел… Просто не понимал… Не видел, как другие могут на это посмотреть, – чистый эгоизм с моей стороны.

– Что вы имеете в виду, говоря о неприятностях? И в чем эгоизм?

Венис вошла в комнату, закрыла дверь и, при-сло-нившись к ней, усилием воли заставила Фрога по-вер-нуться и посмотреть ей в глаза. Лицо учителя изображало крайнее смущение и отчаянную мольбу о жалости, причину которой она не понимала, но догадывалась, что помочь ему выше ее разумения и сил. Нехорошие предчувствия и острый страх наполнили девочку, отчего голос ее прозвучал резче обычного:

– Какие неприятности? Вы ничего мне не сделали. О чем вы?

– Похоже, твой отец ложно истолковал характер наших отношений, – подчеркнуто формально ответил Фрог.

– Что он вам сказал?

– Не важно, это ничего не изменит. Он хочет, чтобы я уехал. Еще до начала занятий.

– Я с ним поговорю. Объясню ему. Я все улажу, – сказала Венис, зная, что ничего у нее не выйдет и обещание бессмысленно.

Фрог покачал головой:

– Нет. Пожалуйста, Венис, не надо. От этого всем будет только хуже. – Он отвернулся, сложил рубашку и положил ее в чемодан. – Твой отец обещал дать мне хорошие рекомендации.

Ну конечно, рекомендации. Иначе не получишь хорошей работы. Во власти отца дать их или просто выставить на улицу. Говорить было не о чем, сделать она тоже ничего не могла и все же тянула время, чувствуя, что надо что-то предпринять, что-то сказать на прощание, подать надежду на возможность новой встречи. Но они никогда не встретятся, и переживаемое ею сейчас чувство было не признательностью, а страхом и стыдом. Теперь Фрог укладывал «Знаменитые судебные процессы», и девочка засомневалась, выдержит ли дополнительный вес и без того почти полный чемодан. Один том остался лежать на кровати, и Фрог протянул его Венис. Это было дело Седдона. Не глядя на нее, учитель сказал: