Проклятие Батори - Линда Лафферти

– Спасибо, господин хороший, – сказал кучер и шумно выдохнул, ощутив, как ослабли вожжи. – Ловко вы управляетесь с лошадьми. – Он вытер нос ободранным рукавом. – Графиня будет рада вам.

– Надеюсь, – ответил Янош и кивнул в сторону лошадей. – Это что же, вороны, что ли, так их напугали?

Кучер покачал головой и поманил его к себе.

– Когда мы проезжаем мимо Чахтицкого замка, они всегда потеют и встают на дыбы, будь то ночью или днем, – прошептал он.

Янош заметил, что рука кучера в перчатке без пальцев дрожит, и ощутил запах сливовицы. Кучер достал из кармана серебряную фляжку и предложил ему глотнуть.

– Успокоит нервы перед знакомством с Чахтицким замком.

Но Янош покачал головой.

Кучер пожал плечами и приложился сам; его тело размякло, когда жгучий напиток начал согревать горло.

– До наступления ночи мы должны добраться до Бецкова. Всего доброго, седок Сильваши!

Янош отвернулся.

– Но-о! – крикнул кучер, слегка стегнув коней вожжами. Колеса подняли замерзшую грязь, и Янош остался на обочине один.

Оставшиеся в повозке седоки в ужасе провожали глазами человека, с которым проехали через венгерские равнины до этого удаленного укрепления на отрогах Малых Карпат.

Женщина в платке перекрестилась и произнесла беззвучную молитву, потом поцеловала пальцы и вытянула их в морозном воздухе в сторону молодого господина Сильваши.

Проводив взглядом исчезающую вдали повозку, Янош взял свой мешок и посмотрел на укрепленный замок на скале, возвышающийся над горными вершинами. Вороны все еще каркали, кружа в вышине над крепостью.

– Не дай ей перехватить твой взгляд, заклинатель лошадей, – предупредил какой-то старик, появившийся на дороге со стороны темного соснового бора. На своей костлявой спине он нес вязанку хвороста. Незнакомец говорил на ломаном немецком.

– Простите?

– Злая ведьма наложит на тебя чары, – сказал дровосек и плюнул. – Эта венгерская колдунья – воплощение дьявола.

Янош положил руку в шерстяной рукавице старику на плечо.

– Прошу, скажи мне, господин, что ты знаешь о графине?

Старик хмыкнул и встряхнул свою ношу на спине.

– Откуда мне знать, что ты не венгерский шпион, подосланный этими Батори?

– Ты прав, я венгр. Видно, меня выдает мой немецкий?

Старый словак рассмеялся.

Янош скинул с плеча мешок и достал флягу вина.

– Выпей, дедушка. Это последнее, что у меня есть, но я поделюсь с тобой. Ты ведь расскажешь мне о графине? Клянусь честью моей семьи, я никому не скажу.

Старик снова встряхнул свою вязанку. Несмотря на холод, по его грязному лицу стекали струйки пота.

– Моим костям не помешал бы отдых. Так и быть, отведаю твоего вина…

Янош отчетливо почувствовал запах стариковского тела, когда тот поднял и опрокинул флягу, чтобы выпить. Оторвав горлышко от губ, дровосек рыгнул и улыбнулся, на глазах его выступили слезы.

Янош еще не встречал словака, который посмел бы заговорить о графине. Он пытался добыть сведения от своих попутчиков, но те только выпячивали на него глаза и молчали. При одном упоминании о Батори дородная матрона скрещивала пальцы, чтобы оберечься от дурного глаза, и не давала мужу вымолвить и слова о таинственной женщине.

А этот старик был готов рассказать.

– Некоторые женщины – молодые девушки, – которые пошли служить ей, так и не вернулись, – прошептал он и провел языком по губам в поисках остатков вина, потом вытер губы рукавом. – Хорошие были девушки. Когда они были маленькие, я щипал их за щечки и смотрел, как они играют на деревенской площади. А теперь их нет, – вздохнул старик, – и я не попляшу у них на свадьбе.

– Что ты имеешь в виду, говоря «их нет»?

– Нет – оно и значит, что нет. Исчезли. Но никто и пикнуть не смеет – разве что деревенский проповедник, добрый лютеранин, с божьим чистым гневом в душе. Все сельчане боятся говорить, даже отчаявшиеся матери, которые не могут заснуть без плача. А графиня сочиняет сказки о том, что девушки якобы отправились служить в другие ее замки или в ее дом в Вене.

– Откуда ты знаешь, что это не так?

– Никто никогда больше о них не слышал.

Стражники заметили Яноша задолго до того, как он подошел к стенам замка.

– Кто идет? – крикнул один из них по-немецки.

– Янош Сильваши, конюший из Шарварского замка Надашди. Явился на службу графине Батори.

Стража ожидала Сильваши уже две недели. Ему опустили доску для пеших ходоков.

– Господин Сильваши, добро пожаловать в Чахтицкий замок, – сказал начальник стражи, поправляя шляпу на седых волосах. Он был безупречно одет: красный камзол до бедер, черная шерстяная шляпа и меч на боку. На кожаных сапогах не было ни следа навоза, соломы или темных пятен от лошадиного пота. Янош нахмурился, глядя на его сверкающую обувь.

– Меня зовут Эрно Ковач, – продолжал стражник. – Я командую стражей замка. – Он не протянул руки. – А на вид ты слишком молод для конюшего.

Стражник пристально разглядывал пришельца; его серые глаза пробежали от изношенных сапог до видавшей виды шапки.

– Когда во время Оттоманских войн моего отца отправили обучать кавалерию нашего короля Рудольфа, я занял его место в Шарварском замке. Я достаточно искусен, стражник Ковач, – ответил Янош вызывающим тоном. – По поручению графини меня отозвали из Шарвара, чтобы служить ей здесь.

Эрно Ковач посмотрел на светловолосого молодого человека, на щеках которого еще не отцвел румянец юности. Неужели этот юноша и в самом деле имеет власть над лошадьми, которой обладал его легендарный отец? Или графиня вызвала его из-за его смазливого лица и особенно из-за юности?

– И где же нынче твой отец?

– В Вене, объезжает белых испанских жеребцов для короля Матьяша.

Ковач хмыкнул.

– Следуй за мной, Сильваши. Я провожу тебя в конюшни. Иржи, пошли графине известие, что прибыл ее конюший.

– Есть, капитан.

К гранитным блокам стен замка пристала паутина изморози. Конюший со стражником вышли из арки в оживленный двор. Стайки цыплят клевали булыжник, выискивая червей. Мясники потрошили подвешенных на крюках поросят и передавали ведра с кишками колбаснику, который отбирал подходящие части для своей колбасы, счищая слизь в канаву на прокорм собакам и воронам. Сверкали ножи фермеров, обрезавших кочаны капусты, острые лезвия отрубали жесткие внешние листья и кочерыжки. Молочник вытаскивал свои товары из деревянной телеги и предлагал дородной поварихе. Та стояла, упершись руками в широкие бедра, а он нахваливал свои продукты, разворачивая холщовую ткань, чтобы повариха могла самолично проверить горшки с маслом и колеса свежего сыра.

Дети гоняли по вымощенному булыжником двору гусей и с визгом разбегались, когда гусак с шипением набрасывался на них, норовя достать острым желтым клювом и хлопая мощными крыльями.