Операция «Турнир». Записки чернорабочего разведки - Анатолий Максимов

Из того времени память приносит радостное и трагическое, доброе и злое. Но я не хотел бы иметь память, которая создает атмосферу только спокойствия и умиротворения. Если есть Бог, значит, есть и дьявол. Такова уж доля людей — жить в добре и зле. Пусть все будет при мне всегда — это жизнь, а она многогранна. Не хочу забывать. И не могу!

Выстрел «Печального»

Профессионализм — это как умение плавать или ездить на велосипеде: или он есть, или его нет. Мой профессионализм инженера-артиллериста пригодился в более чем трагической ситуации.

В тот день были обычные учебные стрельбы. Ясная погода для летней поры — роскошь для северного края. Погода помогала новичкам из летчиков — их специально «обкатывали» в такую погоду. Во время полетов я старался быть на стоянке среди летчиков и техников. В этом была оперативная необходимость: общение создавало эффект привыкания к «особисту», восприятие его как своего коллеги по службе, эдакого доброго парня, интересного собеседника. И еще — короткие встречи с «помощниками».

В полдень со стороны Большого аэродрома донесся глухой взрыв. Расстояние в пять километров приглушило его, но как артиллерист я оценил его мощность — сильный, не похожий на разрыв снаряда или бомбы, даже цистерны с горючим. Взрыв распался на несколько более слабых. Из-за сопок возникло зарево, заметное даже в свете солнечного дня. Похоже, что-то случилось с самолетом авиации дальнего действия.

Я пошел в отдел — так всегда бывало в случае ЧП. Начальник отдела, как никогда, был мрачен:

— Только что сообщили: на взлете взорвался «ТУ-16».

— Да у них же сегодня должны были быть полеты на Дальний Восток. Беспосадочные. Это десять тысяч километров!

Я ужаснулся: на борту тринадцать человек экипажа, полная бомбовая нагрузка, боекомплект, а главное — полный запас горючего… Теперь я понял, почему было несколько взрывов: в первую очередь горючее в воздухе, а затем боезапас на земле.

— Ты будешь включен в комиссию от нашего отдела, — донесся до меня голос начальника. — А пока нацель-ка своих «помощников» на отношение летчиков, техников и штабистов к этому событию. Вдруг что-нибудь всплывет?

Несколько дней в радиусе до десяти километров собирали останки «ТУ-16» и погибшего экипажа: летчиков, штурманов, бортинженеров, радистов… Куски самолета выкладывали в огромном ангаре в точном соответствии с месторасположением их в целом самолете. Каждый кусок и деталь тщательно осматривались всеми членами комиссии.

Мое внимание привлекла плоскость крыла. Странно: в ней круглое рваное отверстие, похожее на пробоину от снаряда малокалиберной пушки калибра тридцать семь миллиметров. Нападение вражеского самолета? Абсурд. Свой зенитный огонь? Но это может быть только умышленно или — случайный выстрел. Эту версию нужно проверить. И, наконец, свой истребитель, на вооружении которого стояла именно такая пушка. Но откуда? Да, «мои» обстреливали полигон, но это совсем в другой стороне от Большого аэродрома. А если на пути перелета из зоны к аэродрому? Все придется тщательно проверять.

Главе комиссии я высказал свое мнение о пробоине от снаряда. Тот посмотрел на меня с удивлением, но согласился осмотреть находку, пригласил эксперта по вооружению. Тот не без сомнения подтвердил: отверстие похоже на пробоину.

Коллеги на Большом аэродроме проверили средства противовоздушной обороны. Случайного выстрела из зенитного орудия не было.

Один из моих «помощников» обратил внимание на летчика, который после злосчастного дня вел себя не так, как обычно: сильно нервничал в этот и последующие дни.

Сидя на валуне среди сопок километрах в полутора от поселка, мы беседовали с «помощником», опытным летчиком и пытливым человеком.

— Нервозность появилась, когда стало известно о гибели «ТУ-16»? — спросил я.

— Да, ходит сам не свой. Что-то терзает парня…

— Что о нем известно?

— Летчик молодой, первогодок. Дисциплинированный и старательный. Авиацию любит, профессией гордится, из семьи летчика-фронтовика…

— Может быть, что-либо не так дома, с девушкой?

— И это узнавал: все в порядке. Главное, что настораживает: как говорится, вчера — спокоен и весел, а сегодня, после гибели бомбардировщика, — скис, подавлен…

Мы оба чувствовали, что между летчиком и бомбардировщиком есть какая-то связь. Проверили даже, может, был друг среди погибших? Не подтвердилось. Из этого экипажа он никого не знал.

В отделе подняли личное дело со спецпроверкой этого летчика, которому я дал псевдоним «Печальный». Родом из Пензы, из семьи летчика, из школы и училища — положительные характеристики: честен, принципиален и в одном месте совсем не стандартное — совестливый.

Был у меня среди старших механиков «помощник» и среди оружейников — еще один. И тот и другой имели постоянные контакты с «Печальным». Одного я поймал в столовой, другого поджидал у склада с боеприпасами. Оба подтвердили черту характера «Печального» — его совестливость, приведя по нескольку примеров.

С начальником мы пришли к выводу: нужно провести с «Печальным» открытую беседу, в ней может вскрыться неожиданная сторона дела. Совпадения — вещь редкая. На беседу пошли вместе. Чтобы создать атмосферу доброжелательности, «Печального» к себе вызвал начальник политотдела дивизии, которого, правда, мы в детали наших предположений не посвящали.

Я видел этого летчика не раз в полку: стройный и подтянутый, симпатичный лейтенант. Но теперь он выглядел потухшим, без былой молодцеватости довольного жизнью человека. Глаза глубокие с затаенной болью. Но держал себя в руках, не торопясь присел на стул.

Никто не хотел торопить разговор, тяжелый для обеих сторон. Вздохнув, говорить стал начальник политотдела:

— Лейтенант, вас что-то угнетает? Все ли в порядке у родителей?

— Спасибо, дома все хорошо…

В разговор вступил мой начальник:

— Может, поговорим о последних полетах? Вы не удовлетворены стрельбой на полигоне?

— С полигоном все в порядке, — тяжело промолвил летчик. — А вот с тем, что было перед взлетом…

«Печальный» обвел нас взглядом мучительно боровшегося с собой человека. Пытливо, как бы ища поддержки, он вглядывался в каждого из нас. Сознаюсь, в тот момент мне показалось, что парень хочет что-то скрыть от нас. Но в его взгляде не было страха. Только боль. Позднее я понял, что молодой человек оттягивал минуту, когда он перейдет грань, за которой уже не будет морального права быть невиновным.

— Вы знаете, что перед вылетом на полигон нужно отстреливать оружие, — он медленно подбирал слова. — В тот день меня поторапливали с КП: чтобы полку уложиться в срок полетов, всех подгоняют…