Ворота из слоновой кости - Алексей Корепанов

«Можно в те же вернуться места, но вернуться назад невозможно», – вспомнилось Кононову. Выходит – возможно?..

Сулимов поднялся из-за стола и, неслышно шагая по палевому, с бледно-розовыми разводами ковровому покрытию, подошел к столу Кононова. Иванов, сидя на самом краешке своего кресла, будто ему тоже не терпелось встать, провожал его взглядом.

– Спасибо, Андрей Николаевич, – дон Корлеоне протянул Кононову руку. – Вычурные и помпезные словеса неуместны, но, возможно, вы и на самом деле спаситель человечества.

Кононов криво усмехнулся и пожал жесткую ладонь того, кто стал хозяином его судьбы.

– Рад стараться, Сергей Александрович. А вам кто-нибудь говорил, что вы похожи на «крестного отца»?

...Асфальт возле подъезда был усеян листьями, сбитыми с ветвей дождем и ветром. Стихия еще не угомонилась, но не было уже в ней прежнего неистовства. Молодой бугай выбрался из автомобиля первым, открыл дверцу Кононову. Кононов, ссутулясь, почти бегом преодолел несколько метров до ступеней, ведущих в подъезд, покосившись на незнакомого парня, застывшего на скамейке в такой позе, словно он играл с кем-то в детскую игру «замри!». На парне была совершенно промокшая светлая безрукавка и серые брюки; дождь выплясывал на его длинноволосой голове, крупные капли непрерывной чередой срывались с носа и подбородка. Глаза у парня были какие-то неестественно белые, как у античных статуй, и смотрели словно в никуда.

«В улете, – мельком подумал Кононов, ныряя в подъезд. – Идиоты несчастные, лучше бы водку жрали, все-таки побезвреднее...»

Бугай следом за ним шагнул в кабину лифта, и Кононов ткнул пальцем в кнопку своего этажа. Вновь вспомнил странный сон про Харьков, представил подземелье седьмого отдела – и как ножом резануло по сердцу: он возвращается домой в последний раз...

Тяжело было на душе, но ему, как и Сулимову, вовсе не хотелось, чтобы мир потерял устойчивость и каждое утро изменялся, и прошлое каждый раз оказывалось очередным ложным сном. В давние-предавние временa легендарный Гомер говорил о воротах из слоновой кости, через которые в наш мир приходят лживые сны. Нельзя было позволить этим воротам открыться...

4

Свет внезапно погас, словно кто-то повернул выключатель – хотя сделать это было некому, – и Кононов очутился в полной темноте. Сердце колотилось как у Армстронга при посадке лунной кабины, в ушах шумело – и только сделав несколько глубоких вдохов-выдохов и проглотив вязкую слюну, Кононов понял, что это шумит вода, вытекая из неисправного сливного бачка. Его тут же бросило в жар, он почувствовал, что весь покрылся потом, как в парилке – потому что буквально несколько мгновений назад бачок был вполне исправен.

Несколько мгновений? Или – несколько десятков лет назад?.. Вернее – вперед...

Босыми подошвами он ощущал прохладные плитки пола, а проведя руками по телу, удостоверился в том, что на нем нет никакой одежды. Хотя в туалетную комнату он вошел одетым и обутым.

И это значило, что прыжок в глубину прошлого состоялся...

Почувствовав неожиданную слабость, уподобившую его сдувшемуся воздушному шарику, Кононов оперся рукой о невидимую в темноте стену. Прислушался к себе, попытался настроиться на знакомую волну – и ощутил слабый ответный импульс. А это означало, что имплантированный в его сознание информационный пакет под названием «машина времени» не растворился, не утонул в темпоральном потоке при движении против течения, в тысяча девятьсот семьдесят первый год.

Кононов почти не сомневался в том, что хронопутешествие свершилось и он вернулся в те времена, когда был трехлетним пацаненком. Этот пацаненок сейчас, наверное, спал в своей кроватке у стены, на которой висел коврик с медвежатами и большими мухоморами – в нескольких кварталах отсюда, в двухэтажном доме в глубине просторного двора, усаженного сиренью, липами и высокими дубами...

У него перехватило дыхание, и на смену жару пришел озноб. Рука, упирающаяся в стену, поехала вниз, и он чуть не упал, но тут же резко выпрямился, стиснул зубы и некоторое время стоял в темноте, сжимая и разжимая кулаки.

«Черт возьми, – подумал он, – разве ты не мечтал хотя бы на часок вернуться в прошлое, в собственное детство? Разве не мечтал увидеть то, чего уже нет? Ведь ты же не раз думал об этом! Так радуйся же, дурачок! Вернуться назад – возможно!»

Совсем недавно, разбирая бумаги в своей квартире, которой больше не суждено было оставаться его квартирой, он вытащил из верхнего отделения «стенки» старую коричневую картонную папку с тесемками. Там лежали его детские воспоминания. Он не любил заглядывать в нее, потому что боялся обжечься этими воспоминаниями. Но теперь, напоследок, положив папку на стол, развязал потрепанные тесемки.

Обложка от детского альбома для рисования, с наклеенными внутри этикетками, содранными со спичечных коробков... Бланк телеграммы с его именем и фамилией – память об экскурсии на калининский почтамт, то ли в первом, то ли во втором классе... Открытки от Лены Смирновой из города Ломоносова, Саши Ханевич из Минска, Тони Костюковой из Саранска – результаты всесоюзной игры в рассылку открыток по десяти адресам, нечто наподобие «святого письма»... Рукописная газета «Хоккей»... Школьный дневник ученика 5-го «А» класса средней школы №12 города Калинина... Ответ из Пулковской обсерватории: «Дорогой Андрюша! Отвечаем тебе на твои вопросы. Яркой звездой, которую ты видел, мог быть Сириус, звездная величина которого – 1, 6... Зимой на ночном небе видны следующие созвездия Зодиака: Козерог, Водолей, Рыбы»... Грамота за второе место в лыжной трехкилометровке на спартакиаде школ Новопромышленного района...

Да, папки с воспоминаниями больше не было – зато было другое: возможность вновь оказаться в тех временах. В семьдесят пятом... семьдесят восьмом... восемьдесят третьем... Повторный отсчет этих прошедших времен уже пошел.

Он подавил желание проверить, отзовется ли машина времени на его команду совершить обратный прыжок в точку старта, в будущее, нашарил задвижку и открыл дверь туалета.

Будущее осталось в будущем, а ему отныне предстояло жить здесь, в том, что стало его теперешним настоящим. А проверку можно будет устроить и позже. После выполнения задачи. Чтобы окончательно убедиться: он здесь навсегда... вернее, до самой смерти...

За дверью оказался знакомый коридор. Справа был выход на служебную лестницу, а слева, в отдалении, светилось утренним бледным светом окно, до половины замазанное белой краской. Кононов, крадучись, направился туда по стертому линолеуму, встал коленями на облупленный подоконник – и увидел железную ограду и соседний двор с песочницами и зелеными тополями. Совсем недавно – и часа еще не прошло – он проезжал мимо этого двора, и тот был совсем не таким. Совсем недавно... Чуть ли не сорок лет тому вперед... Тогда это был двор две тысячи восьмого года. Теперь – двор семьдесят первого.