Страсти по Звездному Волку - Сергей Сухинов

Мэр говорит, что нам нужен хороший закон об экстремизме. Я — за! Но терпеть не могу болтовни, бумажек и разной писанины. На что нам суд и присяжные, когда и так все ясно? Зачинщики беспорядков арестованы, они не отрицают своей вины. Посмотрите на их наглые ухмылки! Они никогда бы не вышли на улицы с оружием в руках, если бы не знали: власть в Клондайке ослабла. Они думают, что отныне всякие ублюдки могут делать что хотят. Им не нравятся наши собратья-негуманоиды — бей негуманоидов! Им не нравятся красивые и дорогие автомашины — круши автомашины! Завтра им захочется ворваться в дома наших состоятельных граждан, и они будут врываться в ваши дома, насиловать ваших жен и издеваться над вашими детьми. Никто и никогда не сможет чувствовать себя в безопасности. Каждый будет опасаться, что ночью к нему в дверь постучатся несколько вооруженных молодчиков. И я говорю — этому бардаку надо положить конец!

Шарим сел под одобрительные крики зала. Мэр вопросительно поглядел на Алгиса Аббебе. Чернокожий гигант сидел неподвижно, словно статуя. Он очень переживал, что придется выступать вторым, после ненавистного Шарима. Но что делать? Всем в Клондайке известно о его презрительном отношении к негуманоидам, и потому при всем желании он не мог бы произнести подобную обличительную речь. Зато он может сказать нечто другое — то, что уже висело в воздухе, словно топор. Но так просто он подниматься с места не станет.

С разных концов зала послышались крики:

— Пускай выскажется Алгис!

— Слово Черному князю!

— Аббебе знает, что делать!

Только тогда Аббебе соизволил встать с кресла. Сложив могучие руки на груди, он повернул бычью голову в сторону скамьи подсудимых. Никто из погромщиков больше не улыбался, но князь этого словно бы не заметил:

— Поглядите, сограждане, — эти мерзавцы смеются над нами! Они смеются и надо мной, великим князем Алгисом Аббебе! Наверное, они надеются, что в отсутствие шерифа в Клондайке не найдется мужчин, которые смогут свернуть их цыплячьи шеи. Но я говорю — такие люди есть! Суд, присяжные, тюрьма — все это чепуха, когда речь идет о спокойствии Клондайка. Предлагаю казнить этих мерзавцев на главной площади Мэни-сити!

Пограничники встретили эти слова дружным одобрительным ревом. Вот уже полтора года, с появлением шерифа Чейна, никто их не баловал публичными казнями. А ведь это зрелище по вкусу очень многим простолюдинам.

— Ура Черному князю! — орали пограничники, потрясая станнерами и бластерами. — Долой суд! Казним мерзавцев!

Мэр немного струхнул. Конечно, весь ход заседания был тщательно оговорен с князьями, но все же пограничники порой вели себя слишком необузданно. Популас с надеждой посмотрел на третьего князя. Франц Штольберг кивнул. У него была своя роль, и пожилой князь собирался исполнить ее наилучшим образом.

Выждав, когда шум немного поутих, Франц Штольберг встал и поднял руку, в которой сжимал белый бильярдный шар.

— Эй вы, замолчите! — закричал Штольберг. — Или, клянусь, я уложу самого горластого крикуна на пол!

Он сделал вид, что прицеливается. Все разом смолкли. Меткость Франца Штольберга стала уже притчей во языцех.

Довольно усмехнувшись, Штольберг спрятал шар в карман.

— Вот так-то лучше… Насчет казни мерзавцев у меня возражений нет. Дело это хорошее — в следующий раз ублюдки десять раз подумают, прежде чем начнут бузить. Но, по-моему, одной публичной казнью дело не решишь. Мэр Популас прав: надо принять закон о борьбе с экстремизмом. Это должен быть простой и понятный всем закон. А именно: ежели какая-нибудь вошь захочет выступить против властей, ее надобно тут же прикончить. Это первое. Кто-нибудь против?

Пограничники смущенно переглянулись. Они полагали, что закон должен в первую очередь защитить простых граждан, а князь неожиданно все повернул в пользу властей. Впрочем, им, властям, видней.

Разумеется, никто не рискнул высказаться «против».

— Второе. — Франц Штольберг обвел зал тяжелым взглядом. — Насчет самой власти. Ее у нас в Клондайке нет считай уже четыре месяца. Морган Чейн был неплохим шерифом, слов нет, но он служил заодно и на флоте Федерации. Я с самого начала был против такой несусветной глупости, но меня не послушались. И вот результат: Чейн отправился в рейд вместе со своей Третьей эскадрой, и вестей от него нет. Вот потому и подняла голову всякая сволочь.

— Но Чейн оставил своего заместителя! — крикнул кто-то из зала.

Все головы повернулись к Эриху Клайну. Тот хотел было подняться со скамьи, но Штольберг остановил его повелительным движением руки.

— Да, вы правы — Чейн оставил своего заместителя, — с удовлетворением повторил пожилой князь. — Что это за заместитель, мы отлично видели. Резиденция шерифа превратилась в бардак, делами там никто толком не занимается. А теперь господин Клайн еще и оказался на скамье подсудимых. Он убил несколько человек! Кто-то скажет: Клайн защищал свою жизнь. Может, и так. Но почему он не стрелял из станнера, если хотел просто остановить нападавших? Я отвечу: господин Клайн решил, что ему все позволено. Хорош заместитель шерифа, который убивает из бластера простых пограничников без суда и следствия!

Зал ответил одобрительными криками. Никто и не вспомнил, что минуту назад все решили казнить погромщиков без какого-либо решения суда.

Штольберг поднял руку, призывая зал к спокойствию.

— Я вовсе не говорю, что господин Клайн так уж сильно виноват. Понять его можно — ведь погромщики заставили его подняться из постели, где лежала известная жрица Селия. Ха-ха, я и не знал, что в храме Судьбы обитают не просто жрицы, а жрицы любви!

В зале послышался довольный хохот. Впрочем, смеялись в основном мужчины. Женщины (а их в зале было немного) предпочли ограничиться неопределенными улыбками. Храм Судьбы в последнее время завоевал немалую популярность среди представительниц прекрасного пола. Но никто из дам не любил об этом распространяться.

Цепкий взгляд Штольберга замечал все. Поняв, что он перегнул палку, пожилой князь решил несколько сбавить тон.

— Действия господина Клайна заслуживают осуждения…

— Смерть убийце! Смерть! — раздались громкие голоса.

Эрих побледнел. Он с мольбой взглянул на мэра, но тот как раз в этот момент погрузился в чтение каких-то бумаг.

Штольберг выдержал долгую паузу, а затем успокоительно улыбнулся.

— Думаю, выражу общее мнение, если скажу: господин Клайн заслуживает снисхождения. Он превысил необходимую меру самообороны, но с кем такого не бывает в Клондайке?

Он вопросительно взглянул на зал и услышал то, что должен был услышать:

— Ладно, пусть живет!

Клайн облегченно вздохнул. Он уже давно понял, что в зале разыгрывается заранее отрепетированный спектакль, но не был уверен, станет ли этот спектакль для него трагедией или просто драмой.

Штольберг укоризненно взглянул на жалкого, перебинтованного немца.

— Думаю, мэр Популас не станет возражать, если мы немедленно освободим господина Клайна из-под стражи. Все-таки человек ранен, нужно проявить сострадание… Нет возражений?

У мэра Популаса возражений не оказалось.

Двое полицейских подошли к Эриху Клайну и сняли с него наручники. В зале раздались жидкие аплодисменты.

Штольберг снисходительно улыбнулся.

— Думаю, господину Клайну лучше покинуть Мидас, да побыстрее. Дружки погромщиков очень злы и могут свести с ним счеты из-за угла. Мы же не можем защищать бывшего заместителя шерифа днем и ночью! Особенно ночью, когда он очень занят…

Послышался громкий хохот. Все шло как по маслу, и Клайн понял, что от него требуется одно: молча удалиться из зала и побыстрее отправиться на какую-нибудь из дальних планет Клондайка. Тогда, быть может, князья сохранят ему жизнь.

Кровь бросилась ему в лицо. Он поднял левую руку и громко произнес:

— Пограничники, я хотел бы поблагодарить всех вас! Дайте мне сказать!

Мэр Популас встрепенулся. Вскочив с кресла, он закричал:

— По-моему, это лишнее! Господин Клайн, вы не должны испытывать наше терпение. Мы и так проявили к вам небывалую снисходительность…

Штольберг поддержал мэра:

— Господин Клайн, у нас сегодня не митинг. Нам нужно обсудить очень важные вещи.

— Дайте мне сказать! — упрямо повторил Клайн. — Не забывайте: пока еще я — заместитель шерифа, и никто не лишал меня этой должности.

— Пусть говорит! — Из зала послышался одинокий голос. — У нас же вроде теперь демократия?

Мэр побагровел.

— Конечно, у нас демократия! Но это не означает, что мы должны давать слово тому, кому мы не хотим его давать. То есть, тьфу, я имел в виду…

Популас замолчал, сообразив, что сказал что-то не то. В зале послышались смешки. Все три князя пожирали его гневными взглядами. Но мэр ничего не мог с собой поделать, язык почему-то перестал его слушаться. Запинаясь, он произнес то, чего никак не должен был говорить: