Когда Земля вскрикнула (с иллюстрациями)* - Артур Конан Дойл

С бесконечными предосторожностями мы с Питерсом, моим десятником, доставили вниз все свои аксессуары и сложили на скалистой платформе. Потом мы подняли повыше опускную площадку лифта и освободили себе место для этой работы. Решив избрать для работы метод вколачивания, поскольку здесь достаточно было одной силы тяжести, мы подвесили стофунтовый груз на блоке под площадкой лифта, а под ним установили наши трубы и гарпун с V-образным концом. Наконец, трос, поддерживающий груз, был прикреплен к стене шахты таким образом, чтобы электрический контакт освобождал его. Это была трудная, тонкая работа, проделанная более чем в тропической жаре, сопровождавшаяся постоянным сознанием, что оступись нога, упади гайка на покрывало и может разразиться непоправимая катастрофа.

Окружающая обстановка тоже действовала на нервы. Все время я наблюдал странную дрожь и волнение, пробегавшие по поверхности стен, и даже чувствовал легкое дрожание их при малейшем прикосновении. Ни Питерс, ни я не испытали ни малейшего огорчения, в последний раз давая сигнал наверх, что мы готовы к подъему, и докладывая мистеру Барфорту, что профессор Челленджер может приступить к опыту, когда ему заблагорассудится.

Долго ждать не пришлось. Через три дня после окончания моих подготовительных работ пришло приглашение.

Это был обычного типа пригласительный билет, какие рассылаются для приглашения на семейные торжества, и текст его был таков:

ПРОФЕССОР Д.Э.ЧЕЛЛЕНДЖЕР

Ч.К.О., М.Д., Д.Н. и т.д.

(бывший председатель Зоологического института и обладатель такого количества ученых степеней, что уместить их все на этом билете не представляется возможным)

приглашает мистера ДЖОНСА (его, а не ее) в 11:30 утра, в среду 21 июня, быть свидетелем замечательного триумфа ума над материей, в

ХЕНГИСТ-ДАУН, СУССЕКС.

Специальный поезд отбывает со станции Виктории в 10:05. Пассажиры оплачивают проезд из собственных средств. После опыта завтрак. А может быть, и не будет, смотря по обстоятельствам. Станция назначения — Сторрингтон.

Мелоун тоже получил подобное приглашение, и, придя к нему, я увидел, что он хохочет.

— Как нелепо посылать приглашение нам, — сказал он. — Мы все равно будем там, что бы ни случилось, как сказал палач убийце. Но, знаете, от этого весь Лондон загудел. Старик добился чего хотел, и вокруг его косматой головы светится ореол блаженства.

Итак, наконец наступил великий день. Я решил, что будет лучше поехать накануне с вечера, чтобы лично убедиться, что все в порядке. Бурав-гарпун был установлен вполне точно, груз был тщательно уравновешен, электрический контроль действовал без отказа, и я был втайне рад, что непосредственно управление опытом не будет поручено мне. Рубильник, включающий ток, был установлен на трибуне не менее чем в пятистах ярдах от жерла шахты, чтобы свести до минимума возможность опасных последствий.

В это роковое утро прекрасного летнего дня я, выбравшись на поверхность земли, взобрался на одну из решетчатых башен шахты, чтобы окинуть взором поле.

Казалось, весь мир устремился сюда, в Хенгист-Даун. Насколько хватал глаз, все дороги были усеяны толпами. Автомобили, фырча и подпрыгивая на кочках, подъезжали один за другим и высаживали пассажиров у прохода через проволочную ограду. Здесь для большинства и кончался путь.

Сильный отряд охраны стоял у входа и был глух ко всем уговорам, угрозам и подкупам; только предъявив пригласительный билет, можно было проникнуть за крепкую изгородь. Неудачники расходились и присоединялись к необозримым толпам, собравшимся на холмах. Все поле было покрыто густой толпой зрителей. Такое скопление народа бывает только на холмах Эпсома в день Дерби. Внутри территории раскопок проволокой были отделены несколько участков, и привилегированные посетители были размещены в них специальными распорядителями. Один участок был отведен для пэров, один для членов Нижней Палаты, один для представителей обществ, для светил науки, в числе которых были Ле-Пеллье из Сорбонны и доктор Дрейзингер из Берлинской Академии. Специальный павильон, обложенный мешками с песком и с крышей волнистого железа, стоял в стороне, предназначенный для королевской фамилии.

В четверть двенадцатого множество шарабанов доставили со станции специально приглашенных гостей, и я спустился вниз, чтобы присутствовать при церемонии приема около королевского павильона. Челленджер имел потрясающий вид во фраке, белом жилете, сверкающем цилиндре, а на лице его было выражение презрительного превосходства и довольно грязной благожелательности; он был преисполнен важности и сознания собственного достоинства. «Типичная жертва мании величия», — как отозвался о нем один из хроникеров. Он помогал разводить, а иногда и расталкивать гостей по местам, а потом, собрав вокруг себя избранных гостей, занял место на трибуне на холме и оглядел собравшихся с видом председателя, ожидающего аплодисментов аудитории. Но, поскольку таковых не последовало, он сразу перешел к делу, и его сильный гудящий бас наполнил всю территорию раскопок.

— Джентльмены! — загремел он. — На этот раз я избавлен от обращения «леди и джентльмены». Если я не пригласил их провести вместе с нами это утро, то, смею вас уверить, не для того, чтобы обидеть их, поскольку, — прибавил он со слоновым юмором, — наши взаимоотношения с ними всегда были самыми дружелюбными. Настоящая причина та, что все же в моем опыте имеется в небольшой степени элемент опасности, хотя этого как будто недостаточно, чтобы рассеять выражение неудовольствия, которое я замечаю на некоторых лицах. Представителям печати будет небезынтересно знать, что специально для них я отвел верхние места на гребне холма, откуда они лучше других смогут видеть все происходящее. Они обнаружили к моему опыту такой интерес, порой неотличимый от вмешательства в мои дела, что, наконец, теперь-то они не смогут пожаловаться, что я сопротивляюсь всем их усилиям. Если ничего не случится, — а случайности возможны всегда и во всем, — что же, я сделал для них, что мог! Если, наоборот, что-нибудь случится, они будут находиться в исключительно удобных условиях для наблюдения и записывания, если найдется что-либо заслуживающее их просвещенного внимания.

Вы отлично понимаете, что для человека науки невозможно объяснять, — говоря без всякого оскорбительного оттенка, — обыкновенному стаду различные причины, приводящие его к тому или иному заключению или действию. Я слышу весьма невежливые замечания и прошу джентльмена в роговых очках перестать махать зонтиком.

(Голос: вы оскорбительно аттестуете своих гостей!)