Остерия «Старый конь». Дело первое: Кьята - Виталий Останин

Лицо дворянина мрачнело с каждым произнесенным Мерино словом. Он уже понял, что проиграл.

– Троих.

– Что ж, я думаю, у них еще есть шанс спокойно допить пиво и уйти. Как и у вас. Что скажете?

– И вы просто дадите мне уйти?

– Нет, конечно, не просто. Вексель на пять империалов все же придется оставить на столе, он-то у вас с собой. Я приму его как плату за попытку воспрепятствовать имперскому правосудию, подкупив должностное лицо.

Щека у кавальера дернулась отчетливей, и когда он заговорил, в голосе явственно звучали нотки сдерживаемой ярости.

– Хорошо, синьор Лик. Эта партия за вами. Вексель вы, конечно, можете взять. Но запомните, сейчас вы совершили ошибку. Не стоило заводить такого врага!

– Ох, не начинайте, синьор Одетарэ, не я сел за ваш стол…

– Ди Одетарэ! – рявкнул кавальер, в конце концов сорвавшись. Резко поднялся и, бросив на стол пергаментный свиток векселя, зашагал к выходу, давая знаки своим людям идти следом. Мерино, в свою очередь, пару раз кивнул, давая понять посетителям корчмы, что все в порядке и убивать вспыльчивого господина не нужно, поднял со стола вексель и развернул его. Пять империалов на предъявителя. Он найдет им применение.

Выпив еще одну кружку вина, Праведник еще долгое время сидел молча, глядя в одну точку. Наконец поднялся и, слегка пошатываясь, направился к столику, за которым сидели Марина и Люсия.

Сцена третья

в которой Мерино рассуждает и готовит морского окуня с южными травами. Здесь также присутствует экскурс в новейшую историю Империи, упоминаются взаимоотношения провинций и ищутся мотивы

3 октября 783 года от п.п

Мерино Лик, кабатчик

Сольфик Хун

После ухода кансильера коронного сыска Мерино еще некоторое время сидел в кабинете. Просто сидел, не размышляя и не пытаясь сложить головоломку, в которую барон подбросил новых деталей. Спроси его сейчас, о чем он думает, – не смог бы внятно ответить. Обо всем и ни о чем. Мысли плавно текли с цен на мясо к встрече с Крысюком, затем на надвигающиеся разборки между двумя молодыми бандами пыльников, с которыми не мешало бы устроить встречу и объяснить, что кровью дело, конечно, решится, только не будет у этого дела никакого будущего. Затем, без всякого перехода, в мыслях мужчины возник образ вдовы Тотти, а с ней – какое-то неоформленное решение о том, что нужно что-то делать. На уровне рефлекса эти мысли были изгнаны в самый дальний угол мозга, тут же пришла самоирония, какой, дескать, ты типичный мужчина, Мерино Лик, чуть дело до женщин доходит, и куда девается весь жизненный опыт?.. Налоги на землю, которые платить уже через два месяца; необходимость найти хорошего повара, желательно с опытом по димаутрианской кухне, она сейчас на пике моды у состоятельных людей; куда пристроить мальчишку-беспризорника Гвидо, которого он взял поваренком, да так парень и прижился, третий год уж пошел; необходимость самому съездить в деревню к поставщику вина и обговорить с ним особые условия…

Ровный ход мыслей Мерино прервался на чертежах корабля со странным названием «кьята». Он представлялся ему почему-то как огромный галеас, с пятью рядами весел, мощным парусным оснащением и фигурой грудастой женщины под бушпртитом, у которой (опять?!) было лицо Карлы Тотти. Это видение одновременно насмешило и разозлило трактирщика.

– Нет, с этим действительно что-то нужно делать! – пробормотал он себе под нос. – Как мальчишка, чтоб тебя!.. Скоро сны непристойные сниться начнут…

И Мерино взялся за дело. Правда, оно было совершенно не связано с синьорой Тотти. Покинув кабинет, через общий зал он направился на кухню, где тщательно вымыл руки с настоем мыльного корня, и сообщил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Готовим морского окуня с лимоном и южными травами!

Повар, усатый и носатый келиарец Фабио, и поваренок Гвидо оторвались от своих дел (чем уж там они занимались, Мерино не заметил), и Фабио спросил:

– Заказ? Или…

– Или! – отрезал Мерино. И добавил чуть мягче: – Для себя готовим. Подумать надо.

Повар и Гвидо практически синхронно кивнули, и на кухне, без суеты и лишних движений, началось «таинство приготовления пищи для души», как это называл сам Мерино. Фабио отправился в ледник за рыбой, а Гвидо на улицу – за дровами для печи. По возвращении поваренок принялся аккуратно раскладывать на столе посуду, ножи и другие необходимые для готовки предметы.

Была у Мерино такая методика для обдумывания сложных вопросов – готовка. Пока руки работали с продуктами, голова трактирщика составляла удобный для пользования каталог фактов и сведений. Он научился этому еще в юности, задолго до того момента, когда смышлёного паренька заприметил дознаватель из Тайного имперского сыска.

Рано потеряв родителей в результате рейда пиратов морского народа, Мерино воспитывался при храме. За живость ума и постоянное желание учиться монахи приставили его помощником к хранителю библиотеки. В начале он до слез злился, пытаясь найти тот или иной свиток или книгу на стеллажах, уходящих, как ему тогда казалось, в бесконечность сухого и полутемного подвала храма. И, хотя наставник рассказывал ему о каталогах, о том, как все организовано, он не мог понять, почему книги про деяния пророков лежат на полках рядом с Вторжением с Севера30. Когда же наконец до него дошел принцип, которым руководствовались монахи, храня реликвии прошлого, библиотека предстала ему абсолютно понятной, он стал ориентироваться в ней как рыба в воде, порой вызывая замешательство у своего наставника скоростью, с которой находил нужные книги. Со временем, уже в Тайном сыске, он разработал свою систему, хранящую в его голове факты и воспоминания, что сделало его одним из лучших дознавателей. А уйдя на покой, Мерино обнаружил, что лучше всего ему думается, когда он что-то готовит. Правда, иногда увлекшись размышлениями он вместо запланированного блюдо получал нечто совершенно несъедобное. Поэтому данный метод следовало использовать только при готовке для себя.

Острый нож шинковал зелень, двигаясь так быстро, что за ним почти не удавалось уследить, но Мерино и не смотрел на него. В голове у него ряд за рядом выстраивались стеллажи его личного архива. От входа (чуть пригнуть голову – низкая арка прохода!) свернуть направо. Налево располагались стеллажи с личными делами людей, а вот по правую руку – как раз события масштабные. Внешняя и внутренняя политика Империи Рэя с колониями и дальними странами, представляющими интерес для этой самой политики.

Украденные чертежи у Фрейвелинга – это только следствие. Очередная строчка в бесконечной летописи внешней и внутренней политики Великого герцогства. И летопись ведь не сама по себе, а часть узора событий пространства бывшей Империи. У которой история такая, что будь он, Мерино, хронистом, написал бы по ней с десяток книг. Но если смотреть только на новейшую историю Империи, то можно вычленить интересные взаимосвязи…

Далеко искать не нужно – второй ряд стеллажей. Добротных, массивных, деревянных, с четырьмя полками. На каждой полке – свитки, книги, отдельные листки с записями. Вот как раз то, что нужно. Ранняя весна нынешнего,783 года. Развал Империи. Конечно, предпосылки для этого события начали проявляться раньше, их нужно искать в глубине правого крыла архива, ряд десятый, а то и двенадцатый. Но нас интересуют события, а не предпосылки.

Значит, тут у нас Хартия. Да, с нее все и началось.

Империя Рэя в самом начале 783 года распалась на провинции. Точнее сказать, именно в этом году входящие в состав Империи провинции, окончательно понявшие, что вместе им не по пути, подписали Хартию и практически бескровно стали самостоятельными государствами. Для простых людей мало что изменилось, глухие деревни и вовсе продолжали считать, что живут в Империи. Да и какая, в сущности, разница, как называется сборщик налогов, раз в год приезжающий к тебе. И кому он служит – Императору или Великой герцогине. Медь и серебро он забирает так же, как и год, и десять лет назад.

На самом деле Империя прекратила свое существование значительно раньше, в 775 году, когда взбунтовавшиеся дворяне, теряющие свою самостоятельность и свободы в результате реформ, проводимых императором Патриком31, низложили и казнили этого самого императора. Сам по себе институт правительства сохранился, власть формально перешла к старшей дочери Патрика, которой на момент гибели отца исполнилось шесть лет, на деле же страной правил Магистерий32, возглавляемый регентом императрицы и ее дядей, ландграфом Аароном Фурко.

Из реформ, проводимых покойным императором Патриком, остался только общеимперский налог, собираемый с владетелей провинций, а все прочее: единая система судов, единая имперская армия и флот, даже зачатки внеклассовой системы образования – было благополучно забыто. Владетели провинций, ранее еще как-то сдерживаемые сильной императорской властью, пошли в окончательный разнос. Пограничные конфликты провинций стали нормой жизни, в разных концах страны стали поднимать голову религиозные культы – одни на основе учения о Едином Боге, другие вообще с опорой на какие-то языческие пантеоны. Некоторые владетели зашли настолько далеко, что вели самостоятельную внешнюю политику, воюя за пределами Империи и заключая союзы с иноверцами от собственного имени.