Непостижимая концепция (антология) - Виктор Точинов

К месту прорыва устремляются «северяне», и единственный резерв группы – пятая пара осназовцев. Но секунды утекают слишком быстро, и с каждой из них становится все тяжелее.

– Сначала приходили те, кто умер от всполохов.

– Из могил выкапывались? – скривился Бергер.

– Их не хоронили, – скупо ответил Химик.

– Боялись?

– Всполохи несли смерть, но не разложение, – объяснил фабричный. – Человек понимал, что умер, но продолжал жить так, как жил. Останавливался на несколько секунд, понимал, что умер, и… и шел на Фабрику. Потому что здесь наш дом.

– В бойлерной?

– Около нее. – Химик криво улыбнулся. – Сила не хотела нас убивать, она не понимала, что творит. Она только касалась нас, но при этом забирала самое главное. Суть нашу забирала. А вся механика продолжала работать. Еда не нужна, питье не нужно – все дает Сила. Мы живем, но мы не живем.

– Удивительно, – прошептал Федор.

Теперь он понял, что фабричный действительно знает о вечности гораздо больше него.

– И страшно, – добавил Химик.

– Потому что вы не живые?

– Потому что не можем умереть, – вздохнул серый мужчина. – Мы можем надолго потерять способность двигаться, но рано или поздно Сила нас восстановит. И это страшно.

– Я хочу ее видеть, – решительно произнес Бергер, которому надоело стоять в оранжевом тумане. – Где эпицентр Силы?

– Прямо здесь, – грустно улыбнулся Химик.

– Только разрывными!

– Они их не берут!

– Подствольники!

– В головы бейте!

Подствольники опустели, и две «мотыги» рассекают Фабрику потоками смертоносного свинца. Но пули берут местных на изумление плохо. Швыряют на землю, вырывают куски мяса, вышибают суставы, но здоровенные работяги снова поднимаются и прут вперед. Словно боли не чуют. Словно смерти не знают.

– Кузьма?!

– Только в головы!

Потому что иначе местных не остановить.

Разрывные пули летят чуть выше, выцеливают лбы и лица, но поздно, поздно, поздно… Фабричные решили остановить прорыв любой ценой и наваливаются на москвичей отовсюду. Перестрелка превращается в рукопашную.

– Мужики! Подсобите!!!

Приклад «мотыги» раздражает всех осназовцев без исключения. Приклад «мотыги» не складывается, постоянно откуда-то вылезает и дико мешает при десантировании. Но удар им получается увесистый, и Кузьма с Ряхой щедро молотят странных фабричных здоровяков, целя исключительно в серые головы. Разлетающиеся с отвратительным чваканьем.

– У них нет крови! Совсем нет! Какое-то дерьмо внутри!

– Какое дерьмо? – спрашивает бегущий на помощь Петелин.

– Придешь – понюхаешь!

– Отставить болтовню! – приказывает Шишкин.

Но ответить ему никто не успевает, потому что наступает двести двадцать третья секунда боевой операции, «толстяк» получает в бок неуправляемый тычок с земли, подскакивает, ужаленный, и резко идет вниз, перепахивая раскаленной броней окружающие Фабрику поля.

С горы открывался великолепный вид на прячущееся за горизонт солнце. Розовые облака медленно наливались кровяным красным, но это был единственный символ опасности. Нет! Какая еще опасность? Алое небо наводило на мысль о ярких красках самой Красоты, и никогда еще Федор не чувствовал себя более умиротворенным. Во всяком случае, никогда за последние четыре года.

Катастрофа не просто тряхнула Землю, натыкав радиоактивных помоек и превратив мегаполисы и анклавы в огромные кладбища; Катастрофа переписала географию, обрушив часть материков в океан, а где-то, напротив, вздыбив из воды новые хребты и острова. Все поменяла, словно пытаясь переписать не только историю, но всю планету.

– Красота… – зачарованно протянул Бергер.

В задрипанной бойлерной, стоящей на окраине забытого богом российского улуса. Внутри неказистой бетонной коробки странная, непостижимая сила создавала по мысленному приказу Федора проекцию в чудо.

– Я могу туда уйти?

– Но не вернешься.

– Где я окажусь?

– Не знаю.

По лицу скользил легкий ветерок, ноздри щекотала растворенная в нем соль, а бирюзовая вода уже успела проникнуть внутрь ботинок. Они стояли на берегу моря. Настоящего и нет одновременно, на берегу материализовавшейся на несколько минут мечты. Двери в мечту. Они стояли там, откуда можно прыгнуть в Неизвестное.

– Здесь разрешено не все, но многое, – негромко произнес Химик. – Но только здесь, в бойлерной.

– Которая способна вырасти до размеров мира.

– Но она все равно останется бойлерной, – вздохнул фабричный. – Новый мир не выйдет за ее пределы. – И улыбнулся: – Понравилось?

– Не отвечу, пока не пойму.

– А если не поймешь?

– Мне не жалко времени. Я хочу разгадать. – Солнце почти скрылось, но красота продолжала щемить сердце, и Бергеру с огромным трудом удалось заставить себя вернуться к делам. – Мне показалось или я слышал взрыв?

– Твои друзья пытаются захватить Фабрику, – спокойно ответил Химик.

– Зачем?!

– Им приказала Тара.

– Девчонка Расула?

– Она не девчонка, – покачал головой фабричный лидер, – совсем не девчонка.

Жар.

Упругий поток расплавленного воздуха бьет в лицо. Горячая броня, пламя ракеты, выхлоп гибнущих двигателей, готовящийся взорваться преобразователь – смесь раскаленных запахов обжигает резко, безжалостно, заставляет вскрикнуть и спасает жизнь. Смесь заставляет потерявшую контроль Тару отшатнуться, оступиться и вылететь из распахнутых десантных ворот за несколько мгновений до того, как обреченная машина входит в землю и следует второй взрыв: грохочет боекомплект. Остаются двигатели, но дожидаться их гибели девушка не собирается: кое-как поднимается, бежит к ограждению, и третья, последняя волна, так уж получилось, помогает – швыряет во двор и добрасывает почти до дверей вожделенной бойлерной.

– Я победила!

Теперь помешать ее замыслу мог только Химик, но девушка была уверена, что фабричный лидер занят штурмующими Жрать осназовцами.

«А когда ты опомнишься, будет уже поздно».

Тара смело шагает в оранжевый туман и широко улыбается крупной черной надписи: «ВЛАСТЬ».

– И зло, – вздохнул Химик. – В ней очень много зла.

– Почему ты с ней возишься?

– Разве недостаточно того, что она несчастный человек?

– Я слишком циничен, чтобы в это поверить.

– Плох не твой цинизм, а то, что ты им бравируешь. – Фабричный лидер выдержал короткую паузу. – Тара – очень сильный осколок одной из Традиций. Она умеет подчинять своей воле, но использует силу неправильно, потому что обижена на сломанную жизнь, на Катастрофу и на весь мир… Тара поражена злом и не изменилась, несмотря на все мои усилия.

– Ты ее пожалел?

– Гм… Возможно. – Химик пошевелил пальцами, подбирая нужное слово. Или же решая, следует ли рассказывать Федору правду. – Тара была первой из живых, кем заинтересовалась Сила. Они понравились друг другу, стали учиться понимать друг друга, но… – Еще один вздох, короткая пауза. – Я не мог допустить, чтобы к Силе прикасалось зло, и попытался сделать Тару добрее…

– Ты? – изумился Бергер.

Хотел посмеяться, хотел напомнить, что добряки не выживают, но вспомнил рассказ Тары и прикусил язык. Химик бескорыстно помогал людям, несколько раз получал в ответ зло, но не ожесточился, не плюнул, решив, что «все они такие», продолжил помогать, оставляя себе минимум, нужный только на то, чтобы защищать Фабрику от нападений. Вот и получается, что из тех, кого до сих пор встречал Федор, Химик больше всех тянул на добряка.

– Ты слышал о прелатах Мутабор? – неожиданно спросил фабричный лидер.

– Смеешься? Конечно, слышал.

– «Концепция Добра – свеча во мраке». Это самый короткий постулат Милостивого Владыки, но прелаты, бывало, тратили годы на его постижение.

– Откуда ты знаешь?

– Мрака вокруг достаточно, – «не услышал» вопроса Химик. – И мрака внутри. Мир, кажется, соткан из тьмы, но что есть свечи? Поступки? Мы? В каждом ли из нас прячется огонь?

Наверху в очередной раз громыхнуло, и взрыв напомнил Федору, что во дворе Фабрики льется кровь. Ведомые чьим-то приказом осназовцы погибают, пытаясь его «спасти», и их смерть превращает «вечные вопросы» Химика в пафосный бред.

– В вертолете погибли все, – спокойно произнес фабричный лидер, глядя Бергеру в глаза. – Из десятерых пехотинцев живы семеро. Но им лучше уйти.

– Ты мог предотвратить бойню.

– Я запретил москве входить на Фабрику, – ровно ответил Химик. – Они умирают за то, что не послушались.

– А как же концепция Добра?

Химик вздрогнул, провел рукой по короткому ежику волос и признался:

– Я ее не постиг.

На пятьсот восемьдесят седьмой секунде боевой операции майор Петелин признал поражение.

Прорыв не получился: Кузьма и Ряха сгинули в рукопашной, даже «саранча» не помогла, поскольку защитников оказалось до безумия много. Одетые в одинаковые робы мужчины выскакивали отовсюду. Серые робы, серые лица, плотно сжатые рты и абсолютная, нереальная и непостижимая нечувствительность к боли, к пулям, нереальное презрение к смерти. Далеко не все они оказались вооружены: «дыроделами» и разномастными автоматами могли похвастаться не больше трети серых, остальные обходились ножами, дубинками и лопатами; но фанатизм делал их страшными.