Вокруг пальца - Йон Колфер

Роль партнера стала для Джейсона настоящей дозой в вену. Он делает все с энтузиазмом пятилетки, подсевшего на «Скиттлс».

– Замечательно. Так что же у нас на сегодня?

Это безумие; я треплю языком, будто это самый обычный день, когда мне надо доставить двести косарей в доисторической валюте, прожигающей у меня в кармане дыру. Мне приходит на ум, что с Майка станется послать за мной кого-нибудь, чтобы стибрить его собственные облигации и подставить меня перед Ши. Так он одним махом избавится от долга перед этим типом и переложит риск подкрадываться ко мне на кого-то другого.

Джейсон расхаживает со мной, будто мы пребываем в коридорах власти, и я пытаюсь сосредоточиться на том, что он говорит.

– Сегодня мы проламываемся из задней комнаты к рулетке. Это практически удваивает нашу площадь. Я привлек пару ребят помочь. Чудненько подмалевать зеленой и желтой краской. – Он многозначительно смотрит на меня. – Тебя устраивают эти цвета, так?

Прямо сейчас оттенки эмульсионки стоят где-то в самом конце списка моих забот.

– Разумеется. Почему бы нет? И при этом к пятнице мы все равно откроемся?

– Будет малость не закончено, но открыться мы можем, разумеется.

– Хорошо. Молодца!

Это правда. Джейсон молодец. Без него и его сети доброй воли мы не могли бы позволить себе обновить краску.

Я собираюсь позволить себе секунд на пять мыслить позитивно, так что имитирую прямой удар, а Джейсон имитирует блок.

– Я полон высоких чаяний, Джей. Не исключено, что мы сможем заработать на хлеб. Все мы.

– Насрать на хлеб, – отзывается Джейсон. – Мы сорвем банк.

Я морщусь. Это ирландско-католический упреждающий укол совести любому выражению оптимизма. Гордость приходит перед падением. У еврейской нации то же самое, как выражается Зеб: «Как только начинаешь залупаться, тебе сразу делают обрезание».

Как и многие высказывания Зеба, тщательного рассмотрения оно не выдерживает, но мысль доносит.

Плюс к тому даже банки в наши дни банка не срывают.

У меня есть что-то типа плана по поводу ситуации Майк-облигации-на-предъявителя. Смотаться наверх в свои апартаменты, помыться и обуть говнодавы. Метнуться на автобусную станцию, выбрать ствол из моего тайника и автобусом доехать до города. Может, сойду на Спринг и перехвачу кусок в «Бенс»[19], но это не на первом месте и удастся, только если я буду жив, а очередь из туристов не будет виться вокруг квартала.

План весьма поспешный и неряшливый, но я полагаю, что в автобусе у меня будет уйма времени вылизать его до тонкостей.

Однако срываются даже самые тщательные планы, а уж состряпанные кое-как – и того быстрей. Душ и переодевание проходят в точности как виделось, но этап «ствол-автобус-пицца» моей стратегии выдерживает ровно пять шагов от клуба, когда я замечаю полицейский седан без опознавательных знаков, тарахтящий на холостом ходу у гидранта напротив. Двоих «фараонов» внутри я опознаю по форме голов. Парочка дуроломов-детективов по фамилии Кригер и Фортц, о которых лейтенант Ронел Дикон однажды проинформировала меня, что они не способны найти собственные елды с помощью зеркал и елдоскопа, что меня тогда прикололо. Сейчас же уровень их некомпетентности кажется мне зловещим. Фортц выглядит так, будто нахлобучил шлем, а Кригер со своей длинной шеей и крохотной черепушкой вполне мог бы носить на плечах электролампочку.

«Может, они ищут не меня», – думаю я.

Ага, и может быть, если бы у Зебова дядюшки Морта была голощелка и так далее.

Заметив меня в зеркале, Кригер предпринимает попытку небрежно выбраться из машины, что сделать трудновато, когда твой партнер припарковался аккурат у гидранта. Кригер успевает порядком побить дверную панель, прежде чем соображает, что заперт.

Если б мне хотелось перекинуться с этими ребятами словцом-другим, это стало бы прекрасной отправной точкой, но после утреннего обмена любезностями я чувствую себя малость пообтрепавшимся, да плюс в нагрудном кармане у меня лежит конверт с крупными номиналами, каковые почти наверняка приобретены не по легальным каналам. В свете этих соображений я решаю играть с этими отморозками в открытую, какую бы пургу они ни несли.

Фортц выскальзывает с водительской стороны, но держит дистанцию. Наверное, словечко о том, что я умею недурно вырубать, уже разлетелось.

– Утро, – бурчит Фортц, пряча свою тушу за дверцей. – Или уже день?

– Послезавтрак, – отвечаю я, весь из себя культурный.

– Ничего так, – констатирует Фортц, распахивая бумажник, чтобы я вволю налюбовался его удостоверением. – Я детектив Фортц, а этот болван, пытающийся выбраться из машины, – детектив Кригер, – говорит он, запустив большой палец под ремень и держа одну руку поближе к кобуре. – А вы Макэвой, правильно?

Особого смысла отрицать нет.

– Это буду я, полицейский детектив Фортц. Чем могу служить?

Фортц – ходячее доказательство того, что эволюция идет в обоих направлениях. У него вышеупомянутый вид головы в шлеме, причем скальп у него сияет, будто отполированный шар для боулинга. Насколько могу видеть, у него нет ни волоска, а этим чертам место на куда более мелком личике. Будто голова у него продолжала расти, а вот глаза, нос и рот решили на это забить лет в пятнадцать. Когда он молчит, язык у него чуточку высовывается, а другая моя придверная гипотеза гласит, что высовыватели языков склонны к рукоприкладству. Когда-нибудь я запишу все эти самородки для будущих поколений придверных и привратных. Может, приобрету статус гуру и попаду на «Доктор Фил»[20]. Мне бы это понравилось – сидеть в кресле напротив Фила, как раз достаточно близко, чтобы вмазать этому самодовольному мудозвону по харе. Наверное, я не стал бы и пытаться, но мечты делают жизнь сносной.

Заменив бумажник на телефон, Фортц смотрит на экран, чтобы продемонстрировать мне, как он всем нужен.

– Вас хочет видеть лейтенант Дикон, – сообщает он. – Это важно.

– Вы теперь в кавалерии на посылках?

Фортц ухмыляется:

– Просто малек помогаем. Мы ведь одна команда.

Я велю себе не паниковать. Ронни добродетельней Робокопа, а я сегодня еще ничего плохого не делал.

– Скажите ей, что я позже буду в клубе, пусть зайдет.

– Не, – возражает Фортц. – Она отправила нас подвезти вас, ясно?

В моем воображении конверт сияет сквозь ткань моего пиджака.

– Какого рода это приглашение? – спрашиваю я, будто бывают такие приглашения по-хорошему.

– Думаю, это навроде дегустации пончиков, – заявляет Фортц, и его мелкие черты трясутся от радости, будто остатки желе на дне миски. – Ну, заберетесь вы на заднее сиденье или мне пора задуматься почему?

Кригер прекратил попытки выбраться из машины, и по его плечам видно, что он дуется.

– Ладно, забираюсь. Только скажите своему партнеру, чтобы не стрелял в меня. Это не я запер его в машине.

Фортц закатывает глаза, говорящие о капризных отношениях с партнером, подпорченных годами перебранок в наружном наблюдении из-за кофе не того сорта.

– Вот думаю, не пристрелить ли мне его самому, а повесить на вас. Как оно вам?

Он усаживает меня на заднее сиденье, все еще подхихикивая.

Отморозки. Клоуны все до последнего. Я где-то читал, что «фараоны» вырабатывают макабрическое и неуместное чувство юмора, только чтобы выжить на такой работе, но мне кажется, что по большей части эта склонность таится где-то у поверхности, только и дожидаясь случая выскочить на белый свет. Как тролль в темном колодце.

Кригер не тешит взор даже сзади. У него на затылке торчат этакие причудливые колтунчики, будто сальные сталактиты, а воротничок впивается в жирную шею, что диковинно, потому что остальные части тела у него тощие, как спички.

Пока Фортц ведет, Кригер сидит скрестив руки и излучает ледяные флюиды. Фортц мирится с этим минуты две, а затем…

– Да брось ты, – говорит он, склоняясь, чтобы дать легкого тумака партнеру по руке. – Дерьмо с гидрантом – это ж смешно! Да и подъехать туда не хухры-мухры. «Талладегские ночи»[21], чувак.

«Выдал – получи», – думаю я.

Кригер отмахивается от тумака.

– Смешное дерьмо? И сколько раз ты собираешься его проворачивать? Мне до смерти обрыдло колотиться в дверь. Ты знаешь, что у меня клаустрофобия, Фортц, жопа ты такая?

– Само собой, знаю. Потому-то и озвезденеть как смешно.

Как бы мне ни хотелось считать этих парней полными идиотами, я должен уйти в глубокое отрицание, чтобы не расслышать в их перебранке сходства с нашими с Зебом пикировками на ежедневной основе. Это малость угнетает.

– Эй, мужики, – старательно разыгрывая веселье, говорю я. – Вы правда хотите, чтобы гражданское лицо выслушивало ваши семейные разборки?

Кригер разворачивается, сунув руку между подголовником и сиденьем. Я невольно замечаю в его кулаке тазер и мигающий зеленым огонек заряда.