Время дождя. Парижские истории - Ольга де Бенуа

Именно тогда мы впервые поговорили с Яном. Полина и Шарль уехали в супермаркет – закупаться для воскресного барбекю, а Ян остался со мной. Мы сидели в саду, немного в тени, и пили клюквенный морс. Над рекой бесилась, металась мошкара. Крякали утки, выпрашивая хлеба. Я впервые разглядела друга Полины вблизи и поразилась исходящему от него спокойствию. Что-то в его глазах или в движениях было неуловимым, вневременным, как движение колокола, которое вдруг замедлило свой бег по краю вечности.

Мы по большей части молчали или же говорили о всякой ерунде, как это обычно бывает у почти незнакомых собеседников, пытающихся нащупать общую тему для разговора. Поговорили о Франции, Германии и России, об особенностях европейского менталитета и, наконец, остановились на спорте. Ян рассказал о своей работе в спортзале и спросил, какие упражнения мне нравятся.

– Не то, чтобы я люблю спорт, – сказала я. – Но жить без движения не могу. Чувствую себя старой калошей, натянутой не на ту ногу. Раньше все время бегала, прыгала, плавала, в общем – жила. Не то, что теперь.

Яна позабавило сравнение с калошей.

– Что случилось? – он кивнул на трость.

– Повредила случайно спину, делая одно хитрое упражнение. Месяц была прикована к постели. Прямо жизнь в стиле Фриды Кало, только без ее шедевров. Теперь постепенно восстанавливаюсь. Учусь снова быть собой.

Ян посочувствовал мне и сказал, что у него в последнее время тоже иногда бывают сильные боли в позвоночнике, должно быть, от перенапряжения.

– Спорт, как и все на свете, хорош в меру, – сказал он. – Жаль, что когда чем-то увлекаешься, не всегда можешь вовремя остановиться.

– Только когда что-то болит, начинаешь понимать, насколько мы телесны. Чувствую себя теперь запертой в своем теле, – пожаловалась я.

– Все мы заперты в своем теле, – ответил Ян. – Страшно представить, что будет, когда мы состаримся.

– Мне трудно представить себя старой.

– Мне тоже.

– Наверное, тогда все будет совсем по-другому. Мы больше не будем беспокоиться о завтра. Жизнь почти прожита, но не менее интересна, каждый день похож на предущий, никогда ничего не происходит, и в этом есть какой-то высший смысл. Я вот только обнаружила, что если вдруг остановить свой бег и просто смотреть вокруг, дышать и жить, мир не развалится на части.

– Но была бы ты здесь и сейчас, если бы до этого столько не работала?

Мы снова замолчали и тихо смотрели на реку.

Хлопнула входная дверь: Шарль и Полина вернулись с покупками. Они выгружали на кухне пакеты, и их бурная деятельность создавала странный диссонанс со скучающей тишиной сада.

– У тебя нет иногда ощущения, что ты в общем-то не на своем месте? – спросила я.

– Нет, – пожал плечами Ян.

– И никогда не пытаешься заглянуть в будущее?

– Никогда.

– Но ты хотя бы знаешь, чего хочешь от жизни?

Его спокойные глаза вдруг улыбнулись мне. Он ответил:

– Время покажет.

Полина вышла в сад. Она держала в руках старую гитару.

– Вчера нашла на чердаке, – пояснила она. – Пыльная, но вроде звучит неплохо. Я вижу, что вы подружились?

– Говорим о смысле жизни, – сказал Ян.

– Аня писатель, – пояснила Полина. – Она всегда говорит о смысле жизни, ей только дай волю.

– И о чем ты пишешь? – поинтересовался Ян.

– Я ничего не пишу, просто наблюдаю за жизнью. Любуюсь ею и пытаюсь придать ей сакральный смысл, иначе мир кажется лишенным красоты.

Ян посмеялся.

– А тебе не приходило в голову, что проще видеть мир таким, какой он есть? – спросил он. – Что сегодня мы живем, а завтра – нет, и между этим до и после – много дел, очарования и красоты.

– Особенно много дел, – поддакнула Полина.

– Приходило. Но мне не нравится думать о смерти, – ответила я.

– Боишься?

– Предпочитаю думать, что она меня не касается. Хотя и боюсь ее, как черта. Verra la morte e avra i tuoi occhi.

– Придет смерть, и у нее будут твои глаза6, – перевела Полина. – Странно, что мы говорим о смерти на Пасху, когда вся природа просто голосит о воскрешении и новой жизни… Сыграй нам! – она протянула Яну гитару. – Этому вечеру не хватает только живой музыки.

Шарль вышел в сад с бутылкой вина и бокалами. Ян взял гитару в руки, долго настраивал ее, вертел ее и так и этак, и наконец заиграл. Он играл какую-то душистую, словно мята, мелодию, и погруженные в нее, как в воду, мы сидели вчетвером, и мелодия лилась в дурманящий сад, наполненный запахами цветущих трав. Мы все были этим садом, и сад был нами. В этом саду не было ни будущего, ни настоящего, ни прошлого, только весна, вино и чарующая музыка.

«Существует только здесь и сейчас, – думала я. – Ян прав. На самом деле, сейчас – это все, что у нас есть».

Закат медленно окрашивал реку в пурпурные цвета. Мы сидели так долго, пока не настала ночь, и мы вдруг очутились в мягкой, будто светящейся изнутри темноте, сами не заметив, как она сумела так незаметно опуститься нам на плечи. А за нашими спинами горел желтым загадочный прямоугольник – окно в сад.

***

Ян уехал к себе в Германию. Они продолжали переписываться с Полиной. Помню, что она как-то обмолвилась, что он вдруг бросил учебу и уехал домой, в Россию.

– Это на него совсем не похоже, – удивленно сказала она.

Летом Полина была в Санкт-Петербурге и предложила ему встретиться, но он ответил категоричным «нет», ничего не объясняя. Полина обиделась.

– Не понимаю, что произошло, – твердила она. – Мы так хорошо ладили, и вдруг он просто вычеркнул меня из своей жизни.

– Что именно он сказал? Что не хочет тебя видеть?

– Я написала, что буду проездом в Питере и было бы здорово с ним увидеться. А он просто ответил «нет».

– Нет – это нет, – сказала я. – Надо уважать волю другого человека. «Нет» может означать что угодно: он занят, не хочет тебя видеть или что у него есть веские причины держаться подальше от тебя. Гадать бессмысленно. Настаивать тоже. Если захочет, он позвонит тебе.

– Я все-таки напишу ему, – решила Полина. – У меня сердце не на месте.

Но Ян ответил только, что пока не может говорить. И больше не отвечал.

Зеркало, смысл жизни и шаткость бытия

В последний раз я побывала в ресторане Бекташа осенью. Что-то неуловимо изменилось в атмосфере заведения, как будто на столь привычный для меня мир, состоящий из терпких оттенков, варева, манящих запахов, разговоров, стука посуды и гула телевизора, набросили тяжелое покрывало. Воздух стал приглушенным и безвкусным, потерял цвет и запах. Даже посетители казались не людьми, а призраками этих людей. Все вокруг становилось шатким и зыбким, словно это место стремительно проваливалось из настоящего в прошлое, а я зачем-то пыталась удержать его перед глазами усилием воли, оставить все таким, каким я его помнила. Я села за свой любимый столик, но чувствовала себя там неуютно. Мне хотелось встать и уйти, но Полина как раз вышла из кухни и шла ко мне, улыбаясь своей стремительной, как сон, улыбкой, и я осталась. Она единственная была настоящей в этом пасмурном и безликом дне. Бекташа нигде не было. Его жена стояла за кассой, а дочь курила на террасе сигарету за сигаретой. Полина села за мой столик.

– Привет! – прошептала она. – У нас тут все вверх дном. Бекташ слетел с катушек и улетел с Катей в Египет.

– Да уж. Каждый ищет счастья на свой манер… Ты не боишься так открыто увиливать от работы? Мегера за кассой так и сверкает на тебя глазами.

– Пусть сверкает, – отмахнулась Полина. – Хорошо, что я сижу к ней спиной. Не беспокойся, я уже уволена. Дорабатываю последние дни.

– Если тебе нужна помощь…

– Разберусь как-нибудь! Ты же знаешь, когда нет выхода, выход как-то находится. Как ты? Что у тебя нового?

– Все по-старому. Вот только Шарль сделал мне предложение.

– Классно. А ты?

– Я согласилась. Свадьба через шесть месяцев. Ты, конечно, приглашена!

– Шарль – именно то, что тебе нужно. Я никогда не могла представить тебя с кем-то еще.

– Знаешь, с ним все становится простым. Когда его нет рядом, мне никогда не приходится беспокоиться, думает ли он обо мне. Когда он рядом, мне не надо притворяться кем-то еще.

– И что ты чувствуешь?

– Радость. И страх.

– Почему страх?

– Семья – это единственное, что я никогда не просила у этой жизни. И как ни странно, это первое, что было мне дано.

– Может, это то, чему тебе действительно нужно научиться? Со всем остальным ты справляешься неплохо.

– Чему именно?

– Любви.

Мы помолчали.

– Если уж речь зашла о семье, у меня тоже есть новости, – сказала Полина. – Я жду ребенка.

Я знала, что нужно что-то сказать, но не сразу нашла, как отреагировать на это.

– Правда?

– Да. С Гилерми у нас все как всегда непонятно, и вдруг – я обнаружила, что беременна.