Урок мастера - Генри Джеймс

Пол Оверт заерзал на диване, он был неимоверно тронут этим проявленным к нему доброжелательством.

- Право же, вы исключительно добры. Cela s'est passe comme ca? [Вот оно, оказывается, как было? (фр.)] А я вот сижу тут рядом с вами и даже не предполагал этого и не поблагодарил вас!

- Благодарите мисс Фэнкорт, это она меня так настроила. После ее слов у меня такое чувство, будто я прочел весь роман целиком.

- Это настоящий ангел! - воскликнул Пол Оверт.

- Еще бы! Такой девушки я не встречал ни разу. У нее совершенно особый интерес к литературе, как ни у кого другого, и это трогательно. Она относится к этому так серьезно. Она понимает искусства, и ей хочется понимать их еще лучше. Тем, кто занимается ими, становится стыдно за себя, так велик ее интерес, ее участие, так она верит в их творческие силы. Ну можно ли написать что-нибудь на уровне того представления о вас, которое она себе создала?

- Это редкостная натура, - вздохнул Пол Оверт.

- Такого душевного богатства я еще не встречал ни в ком, такой удивительной чуткости к искусству. И еще в сочетании с такой красотой! воскликнул Сент-Джордж.

- Такую девушку хочется вывести в романе, - продолжал Оверт.

- Да, конечно, ничто, ничто не сравнится с жизнью! Когда ты уже человек конченый, выжатый лимон, когда ты вымотан жизнью и уверился в том, что все уже позади, с тобою все еще говорят, и тебя вдруг что-то начинает трогать, волновать, возникает какой-то замысел, рожденный из лона окружающей тебя действительности... убеждает тебя в том, что ты еще на что-то способен. Только я не стану этого делать, она не для меня!

- Как это так - не для вас?

- Мое время уже прошло; если хотите, она - для вас.

- Ну что вы! - возразил Пол Оверт. - Она отнюдь не для какого-нибудь захудалого писаки; она для мира, для яркого богатого мира, где процветают подкупы и награды. И этот мир завладеет ею, он ее унесет.

- Он попытается это сделать, но это как раз тот случай, когда может завязаться борьба. И за девушку эту стоило бы бороться человеку, на стороне которого молодость и талант.

Полу Оверту трудно было отделаться от впечатления, которое произвели на него эти слова. Какое-то время он молчал.

- Удивительно, что она остается такой, как есть, что она так щедро себя отдает, а ей так много дано.

- Вы хотите сказать, остается такой простодушной, такой непосредственной? Поверьте, она нисколько не заботится о себе, она отдает от избытка. У нее есть свои чувства, свои представления о вещах; она нисколько не думает о том, что ей надлежит быть гордой. Притом она ведь здесь совсем недавно, ее еще не успели испортить. Какие-то наши светские правила она переняла, но лишь те, что пришлись ей по вкусу. Она провинциальна, но талантливо провинциальна; сами промахи ее очаровательны, в ошибках ее есть своя прелесть. Она вернулась сюда из Азии, исполненная неуемного любопытства, раздираемая неутоленными желаниями. Это личность выдающаяся, но силы ее уходят на заурядное. Это сама жизнь, а меж тем она полна интереса к имитациям жизни. Она способна все перепутать, и вместе с тем нет ни одной вещи, к которой у нее не было бы собственного отношения. Она видит все как бы издалека, можно подумать, что с вершины Гималаев, и вместе с тем все, к чему она прикасается, становится как бы крупнее. Надо сказать, что она все преувеличивает, разумеется, в собственных глазах. Она преувеличенного мнения о вас и обо мне.

В словах этих не было ничего, что могло сколько-нибудь смягчить возбужденное состояние, в которое привел нашего молодого друга только что набросанный портрет этого прелестного существа. Ему казалось, что он ощутил в каждом штрихе приводивший его в восхищение стиль Сент-Джорджа, и он проникся им, упоенный образом девушки, который парил теперь перед его внутренним взором, - образом, которому следовало стать-неотъемлемой принадлежностью доведенного до совершенства романа. Минуту спустя он увидел, что образ этот обернулся облаком дыма, а из этого дыма - последней струи, извергнутой толстой сигарой, - послышался голос генерала Фэнкорта, который, покинув компанию курильщиков, предстал теперь перед сидевшими на диване.

- Ну, уж раз вы втянулись в такой разговор, вы, верно, просидите тут до полуночи, - произнес он.

- До полуночи? Jamais de la vie! [Ни за что! (фр.)] Я соблюдаю правила гигиены, - ответил Сент-Джордж и поднялся с места.

- Сразу видно, что вы тепличные растения, - сказал генерал со смехом. Так вот вы и выращиваете свои цветы.

- Мои распускаются каждое утро между десятью и часом. Цветение у меня происходит регулярно! - подхватил Сент-Джордж.

- И еще какое роскошное! - прибавил учтивый генерал, и Пол Оверт имел возможность заметить, как мало автора "Призрачного озера" смущало, когда к нему обращались как к знаменитому романисту. Молодой человек был уверен, что _сам он_ никогда бы к этому не привык - ему всякий раз становилось бы не по себе (от одной мысли, что люди могли бы подумать, что они обязаны это делать), и ему хотелось бы этого не допустить. По-видимому, его знаменитый собрат по перу сделался в этом отношении более жестким и твердым - сумел выработать в себе неуязвимость. Мужчины докурили сигары и каждый, взяв со стола свой подсвечник, приготовился идти спать; но, однако, прежде чем все разошлись, лорд Уотермаут пригласил Сент-Джорджа и Пола Оверта чего-нибудь выпить. Вышло так, что оба отказались. По этому поводу генерал Фэнкорт заметил:

- И это вы называете гигиеническим правилом? Вы не хотите полить ваши цветы?

- О, я бы охотно их совсем затопил! - ответил Сент-Джордж, но, как только они с Овертом вышли из комнаты, тоном капризного ребенка шепнул ему: - Жена мне не позволяет.

- Что же, я рад, что не принадлежу к вашему лагерю! - воскликнул генерал.

Близость Саммерсофта к Лондону явилась источником разочарования для человека, предвкушавшего совместную поездку в вагоне после завтрака: большинство гостей отправилось в город в собственных экипажах, поездом же поехали только слуги, которые повезли багаж. Несколько молодых людей, и в их числе Пол Оверт, последовали их примеру; перед этим, стоя у подъезда дома, они проводили всех отъезжавших. Мисс Фэнкорт, прежде чем сесть вместе с отцом в викторию (*7), пожала Полу Оверту руку и, улыбаясь, обворожительно просто сказала ему:

- Мы с вами _должны_ еще повидаться. Миссис Сент-Джордж так мила: она обещала пригласить нас обоих обедать.

Дама эта вместе со своим супругом уселась в отлично снаряженную карету (она изъявила желание ехать непременно в закрытом экипаже), и, в то время как в ответ на их кивки он помахивал им шляпой, молодому человеку подумалось, что чета эта достойным образом воплощает в себе успех, материальную обеспеченность и общественную репутацию литературы. Это, конечно, было еще не все, но тем не менее он в какой-то степени был за эту литературу горд.

4

Меньше чем через неделю Пол Оверт встретил мисс Фэнкорт на Бонд-стрит на приватной выставке (*8) одного молодого художника, писавшего пером, который оказал им любезность, пригласив их в это душное помещение. Рисунки были очень хороши, но в этой единственной комнате собралось столько народу, что у Пола было такое чувство, что его посадили по самые уши в большой мешок с шерстью. Люди, составлявшие передний край толпы, выпячиваясь вперед, вытягивая спины и создавая этим сзади еще более выпуклую броню, чтобы противиться напору входивших, старались в то же время сохранить известное расстояние между своими носами и застекленным картоном с рисунками, в то время как находившиеся в середине и погруженные в полумрак, который создавал большой горизонтальный экран, подвешенный прямо под стеклянным потолком и пропускавший только узенькую полоску света, стояли прямо, стиснутые толпою и принужденные поневоле созерцать лишь чьи-то плечи и шеи. Бесплодность такого созерцания особенно отчетливо запечатлелась в печальных глазах дам, чьи высоко посаженные головы в причудливых шляпах с перьями выделялись над всеми другими. Пол Оверт заметил, что одна из обладательниц этих глаз намного превосходит остальных своей красотою и вслед за тем обнаружил, что это не кто иная, как мисс Фэнкорт. Красота ее еще выиграла от радостной улыбки, которую она послала ему сквозь все нагромождение человеческих тел, - улыбки, на зов которой он тут же устремился, стараясь побыстрее преодолеть разделявшие их преграды. Еще будучи в Саммерсофте, он разгадал, что натуре этой девушки менее всего было свойственно притворное равнодушие. Но, даже помня об этом, он сумел и сейчас заново и сполна насладиться тем, что в ней не было никакого напускного спокойствия. Она улыбалась ему такой сияющею улыбкой, как будто хотела поторопить его, а как только он протиснулся совсем близко к ней, сказала своим радостным голосом:

- Он здесь! Он здесь! Сейчас он вернется сюда!

- Ах, ваш отец? - спросил Пол, в то время как она уже успела протянуть ему руку.