Девчонки и слезы - Жаклин Уилсон

Я долго ворочаюсь в кровати, слышу, как возвращается папа и крадется по лестнице. Жду, напряженно вслушиваясь в тишину. Потом различаю шепот. У меня крутит желудок. Натягиваю на голову одеяло и свертываюсь калачиком, стараясь отгородиться от внешнего мира.

Пытаюсь себе представить, что мама здесь, в моей комнате. Лежит со мной рядом в постели, крепко прижимает к себе и рассказывает сказки про мышку по имени Мертл. Медленно, постепенно переключаюсь на Мертл – вот она резво бегает, брызжа счастьем, голубые усики подергиваются, хвост трубой. Она живет в кукольном домике с мамой-мышкой и папой-мышкой. Папа-мышка удирает и не возвращается, а у мамы-мышки целый приплод мышат и ей недосуг заниматься Мертл. И тогда Мертл прихватывает ночнушку в горошек, щеточку для усов и игрушку-соню, делает большой бутерброд с сыром и отправляется в огромный мир…

Я засыпаю и вижу во сне мышку Мертл и ее приключения. Просыпаюсь ни свет ни заря. Сажусь на кровати и вслушиваюсь. В доме тихо. Не слышно ни плача Анны, ни папиного возмущенного голоса. Только Цыпа посапывает во сне. Я верчу кольцо на пальце, пытаясь понять, кончились ли уже все неприятности или это только начало.

7

Девчонки плачут, когда подруги не посвящают их в свои секреты

Что ж, уроки я так и не приготовила. Достаю альбом для рисования и час с лишним рисую Мертл в разных видах. До чего же здорово изобретать для нее наряды. По-моему, ей больше всего идет джинсовый комбинезон с вышитыми маргаритками. Для полноты вставляю в круглое мышиное ухо сережку в форме маргаритки. Потом экспериментирую с обувью. Примеряю ей бальные туфли, высокие сапожки и девчачьи сандалии из тоненьких ремешков. Вручаю рюкзачок – она сложит в него пожитки, когда уйдет из дома.

Затем я придумываю разные приключения. Подвергаю бедняжку Мертл травматическим испытаниям. (В какие передряги она у меня только не попадает!) Точно героиня мышиной мелодрамы. За Мертл гоняются кошки, охотятся собаки, на нее нападает шайка крысят. Она закатывает пирушку на кухне и чуть было не угождает в мышеловку. У нее нарывает лапка, и ее выхаживает хомячиха (воскресшая Помадка), которая становится ей второй матерью. Она путешествует всю ночь с готической девочкой-крысой, у которой на хвосте целых двадцать колец, и они попадают на рок-концерт грызунов.

Мертл и ее воображаемый мир убаюкивают сознание, и я почти забываю о папе, Анне и их кошмарной ситуации. Слышу, как поднимается Анна, как она принимает душ, как заставляет Цыпу умыться и одеться, но по ее тону не догадаешься, в каком она настроении.

Вдруг все утряслось и встало на свои места? Может, у папы есть веская причина, по которой он отсутствовал полночи? А что, если папа и Анна уже помирились после ссоры? Может, за завтраком они будут не сводить друг с друга глаз – совсем как прежде?

Всегда терпеть не могла, когда папа обнимал Анну за талию, а она прижималась к нему. Но сейчас бы отдала все на свете, лишь бы увидеть, как они сидят, прильнув друг к дружке. Но когда я спускаюсь на кухню, никто не обнимается и не милуется. Анна нежно воркует с Цыпой, кормит его хлопьями с молоком и разрешает посидеть у нее на коленках, пока он ест. Папа стоит возле раковины и пьет кофе из кружки, ни на кого не глядит и не произносит ни слова – словно мы не его семья.

Я смотрю на Анну – у нее воспаленные глаза и белое лицо. Я жутко зла на папу. Как он смеет издеваться над ней, издеваться над нашей жизнью!

– Папа, у меня к тебе разговор. – Я подхожу к нему.

– Что? Слушай, Элли, я тороплюсь. У тебя что-то неотложное? Может, поговорим в другой раз? – Папа ставит кружку на стол и направляется к дверям.

– Да, неотложное, – свирепею я. – Я хочу знать, что происходит. Где ты был прошлой ночью?

– Не надо, Элли, не сейчас, – вступает Анна.

– Почему не сейчас? Что я такого спрашиваю? Так в чем дело, папа? Почему ты так поступаешь? – Я стою напротив него, гордо задрав подбородок и сжав кулаки.

Папа злится, глаза у него недобро сверкают.

– Не лезь не в свои дела, Элли, – бросает он и проходит мимо. – Это тебя не касается.

– Еще как касается! – ору я.

– Не надо при Цыпе, – заклинает Анна, а папа тем временем выходит из комнаты.

– Цыпу это тоже касается, это касается всех нас.

Я бегу за папой в переднюю:

– Папа, ты не имеешь права совсем с нами не считаться. Погляди, до чего ты довел Анну. А все потому, что ей завидуешь!

– То есть, по-твоему, я ей завидую? – спрашивает папа, открывая входную дверь.

– Вот именно. Анна много чего добилась, и ее успехи тебе колют глаза. Типичный мужской эгоизм. Тебе не нравится находиться в тени. Ты не разрешал маме работать, хотя она блестяще рисовала, ведь так?

– Что ты об этом знаешь! – возмущается папа. – Твоя мама не хотела работать. Она хотела сидеть с тобой.

– Пусть так, но бьюсь об заклад, она мечтала устроиться на работу, когда я пошла в школу. Она блестяще владела графикой, совсем как Анна дизайном. Тебе чужие таланты, папа, – как кость в горле. Потому что сам ты посредственность. Ты хочешь, чтобы мы все смотрели тебе в рот и думали, какой ты великий. А ты нисколько не великий. Ты плодишь несчастья, и это единственное, в чем ты преуспел.

– Спасибо, что просветила меня, – сказал папа и вышел вон, хлопнув дверью.

А я осталась стоять в передней, размышляя над тем, надо ли бежать следом за ним.

Быть может, сказанного уже достаточно.

Меня трясет. В переднюю выходит Анна, обнимает меня и уводит обратно на кухню. Наливает мне чашку чая. Цыпа не сводит с нас глаз, ложка с хлопьями застыла в руке, и с нее медленно капает молоко прямо на рукав свитера.

– Ты кричала на папу, Элли! – говорит Цыпа. – Тебе попадет.

– А мне по барабану, – отвечаю я, прихлебывая чай. Зубы клацают о фарфор. Я скашиваю глаза на Анну:

– Извини. Не сдержалась. У меня само собой вырвалось.

– Понимаю, – Анна похлопывает меня по плечу. – Не беспокойся так, Элли. Может, все образуется.

– А если нет? – сомневаюсь я, обнимая мачеху.

Я иду к автобусной остановке и думаю, что будет дальше. Играю в детскую игру – стараюсь не наступать на трещины в асфальте. Загадываю, что если дойду так до школы, то папа и Анна не разойдутся. Когда-то я только и мечтала об обратном. Хотела, чтобы Анна с Цыпой убрались куда-нибудь подальше, а мы бы с папой зажили одни. Но сейчас мне такая перспектива абсолютно не улыбается. Не желаю куковать с папой вдвоем – или втроем, с его новой подружкой. Чувствовать себя изгоем вроде Рассела.

Я с нежностью думаю о Расселе, трогаю кольцо, верчу его на пальце. А вдруг мы навеки останемся вместе и у нас будет собственная квартира. Нам уже никогда не будет одиноко. Ведь я буду знать, что у меня есть Рассел, а Рассел будет знать, что у него есть я…

Прикрываю глаза, шепчу имя Рассела – и чуть было не налетаю на блондина, Парня Моей Мечты. Он ловко уворачивается, отступив в сторону:

– Опаньки! Еще немного – и было бы столкновение!

– Не беспокойся, рюкзак, он же боксерская груша, у меня под контролем.

– Что-то сегодня ты не торопишься. О ком задумалась? О своем парне?

– Может быть. – Я вспыхиваю.

– Настоящая любовь?

– Надеюсь.

Не надеюсь, а даже уверена. Я думаю о Расселе всю дорогу в школу. Вспоминаю вчерашний поцелуй. При мысли о его прикосновениях меня наполняет истома, а ноги становятся ватными. Однако внутренним зрением я вижу, как слоника Элли заставляют выполнять новые трюки для Рассела, а он опускает голову и волочит хобот по земле, потому что он мой и хочет все делать только по-моему.

Мне не терпится поскорее увидеть Магду и Надин. Надо срочно рассказать им про папу и Анну и выяснить, считают ли они, что это очень серьезно.

Еще я хочу посоветоваться по поводу Рассела – узнать, что, по их мнению, я могу ему позволить, а что нет. Мы часто обсуждаем эту тему. У нас даже пронумерованы разные этапы отношений. Когда Надин крутила роман с Лиамом, она добралась чуть ли не до конца списка, зато Магда всегда была на удивление правильной и утверждала, что до поры до времени не собирается позволять своим поклонникам ничего, кроме поцелуев, а вот когда у нее появится кто-то серьезный, тогда и будет видно. Но у нас с Расселом уже все серьезно, и я не могу откладывать решение на потом. Мне нужен совет Магды и Надин.

Когда я прихожу в школу, подруги уже там – сидят на столе рядышком и болтают ногами. Надин что-то шепчет Магде на ухо, и они обе покатываются со смеху.

– Привет! По какому поводу веселье? – спрашиваю я.

Девчонки переглядываются. Надин чуть заметно мотает головой:

– Да так…

– Мы просто дурачимся, – добавляет Магда.

Я пристально смотрю на них, сердце у меня громко стучит. Ничего себе! Получается, у них секреты, а я так – сбоку припека. Но ведь мы всегда все друг другу рассказывали. Мы же лучшие подруги! Внезапно я чувствую себя несчастной детсадовкой, которую не пускают в домик Венди к подружкам.