Ловушка - Патрик Квентин

Он, остолбенев, уставился на нее.

— Я позвонила ему домой, — продолжала она. — Сказала, что тебя ужасно взволновало его письмо, и ты просил договориться о встрече. Так вот, ты встречаешься с ним завтра в шесть часов на коктейле в баре «Барберри Рум». Вы будете вдвоем и сможете обсудить все спокойно. Если выехать двухчасовым, как раз доберешься вовремя.

«Поверь мне, — вспомнил он. — Ну, хоть раз. Это так важно, чтобы ты верил мне». Значит уже тогда, через пять минут после того, как он сообщил свою новость, она решилась. Вот почему она не поехала с ним. Эта хитрость, чудовищность этого предательства вызвали в его душе гнев, вытеснивший усталость и безразличие. Глядя, как она улыбается, уверенная в победе, он понял, чего никогда раньше не понимал. Она его презирает. Несмотря на все притворство (Милый Джон, помоги мне! Что со мной станет без тебя?) — она и в грош его не ставит, относится к нему, как к куску глины, которому может придавать любую форму. «Я устала от Нью-Йорка. Я хотела бы пожить в деревне. Заставлю его бросить фирму «Рейнс и Рейнс». Вот как это было в Нью-Йорке. А теперь: «Хочу получить эти деньги. Здесь мне надоело. Заставлю его вернуться». Если бы она не выпила, не показала бы этого так откровенно.

В гневе он решил было: позвоню Чарли сейчас же. Скажу, что моя жена была пьяна, и — к черту всю эту службу. Но тут же понял, что не сможет сделать этого по телефону. Придется ехать в Нью-Йорк, чтобы как-то все исправить.

Сильное чувство поглотило его гнев. Теперь он больше ничего ей не должен, он освободился от нее наконец.

— Думаешь, ты уж такая умная?

— Нет, только разумная, вот и все. Конечно же, я понимаю, ты скорее умрешь, чем согласишься, что критики правы. И это естественно. Но на самом деле, в самой глубине души ты знаешь, что ничего не вышло: тебе не удастся добиться успеха. И отвергнуть единственное приличное предложение…

Внезапно он потерял контроль над собой и ударил ее по щеке. Она вскрикнула и схватилась за лицо, глядя с изумлением, бешенством и страхом.

Ни разу до этого он не бил ее, но не ощутил никакого потрясения. Пожалуй — даже некоторое удовлетворение.

— Ну вот. Теперь нечего объяснять у Кэри. Теперь твое выступление там на все сто соответствует действительности.

Она отпрянула от него и бросилась в кресло, все еще держась за щеку руками.

— Ты ударил меня!

Он подошел к бару и не спеша налил себе виски.

— Джон… — донесся из-за спины ее низкий неуверенный голос. — Джон… ты все-таки… не собираешься принять их предложение?

Он круто повернулся со стаканом в руке:

— А ты как думала?

— Но ты должен! — теперь на ее лице был написан лишь страх. — Тебе придется. Я сказала Чарли Рейнсу, что ты согласен. Нам надо вернуться в Нью-Йорк. Я не могу здесь оставаться. Не могу, не могу, не могу…

— Можешь ехать. Не хочешь жить здесь — отправляйся!

Она вскочила с места, подбежала к нему, схватила его за руки и стала гладить их. Он мог бы оттолкнуть ее, но он наслаждался чувством освобождения. Пусть себе цепляется за него, какая разница?

— Джон… Может, я сделала все неверно. Может, мне не следовало звонить… Прости меня. Но понимаешь…

Она прижалась лицом к его груди. Волосы ее щекотали ему щеку. В свете настольной лампы он видел седые волосы у нее на виске — блеклые, тусклые, мертвые. Тело ее, прижавшееся к нему, было горячим и податливым. Он подумал скептически: — Ей кажется, что она еще желанна. И ощутив физическое отвращение, почувствовал вдруг, как на нею снова нахлынули жалость.

— Джон, — молила она. — Мы не можем здесь больше оставаться. Можешь не идти на эту службу. Но нужно уехать. Куда-нибудь в другое место.

Она подняла голову. Ее лицо с опухолью под глазом было совсем рядом.

— Это Стив, — прошептала она. — Стив Риттер.

— Стив? — повторил он тупо, не понимая о чем она.

— О, я давно хотела рассказать тебе. Множество раз. Джон смог бы мне помочь, говорила я себе. Но я не посмела. Мне было слишком стыдно. Я…

— Линда!

— Я не хотела этого, — в порыве отчаяния она все еще смотрела ему прямо в глаза. — Клянусь, я не хотела. Ты же знаешь. Ты знаешь, я люблю только тебя. Но все время, пока тебя не бывало дома, пока ты играл с детьми — он приезжал. Я ему говорила, что не хочу. Но это как бы сильнее меня. Он… Даже сегодня, когда я вернулась из Питсфилда, он дожидался меня. И прежде чем ты вернулся… — она снова уронила голову ему на грудь. — Это как болезнь. Это… Ты думал, я там наверху принимала душ, а он… О, Джон, увези меня отсюда. Узнает миссис Риттер. Все узнают. О, пожалуйста, пожалуйста, помоги мне!

Стив Риттер. Он ясно представил себе отца Бака, этого щеголя в джинсах, низко спущенных на тощие бедра, его нахальные голубые глаза, обращенные к Джону с презрительной усмешкой. Значит, Стив Риттер…

Но прежде чем он успел почувствовать гнев, унижение или отвращение — ему вспомнилось: я видел, как она проехала мимо меня, когда я был в лесу с детьми. Я тут же пошел домой. Я дошел меньше чем за десять минут. Она лжет. Это ее очередной ход. Поскольку все остальные провалились, у нее хватило ума или безумия изобрести новый.

Он начал было:

— Но, Линда…

И замолчал. А откуда золотой браслет, который был на ней днем? Браслет, которого никогда он раньше не видел и который она тут же сняла, заметив, что он в комнате? Стив подарил? А если это так… Нет, не нужно об этом. Какой смысл? Может быть, она лжет, а может быть, и нет. Все это больше не имеет никакого значения, потому что он знает, что делать. Она довела его до того, что он не чувствует больше никакой жалости. Она заставила его преодолеть нерешительность.

Он отстранил ее и усадил в кресло. Она смиренно уселась и закрыла лицо руками.

— Ну вот, я скажу тебе, что я сделаю. Завтра же отправлюсь в Нью-Йорк и поговорю с Чарли Рейнсом. От места я откажусь. А потом заеду к Биллу Мак-Аллистеру.

Она быстро подняла голову:

— Нет, Джон. Нет. Нет.

— Я все ему расскажу. А дальше — либо он порекомендует хорошего психиатра в этих краях, либо — с трудом выговорил он, — если ты не лжешь насчет Стива, — мы переедем в Нью-Йорк, и Билл сам займется тобой. Вот мои условия. Если они тебя не устраивают — можешь убираться отсюда и заботиться о себе сама.

На ее лице все еще был страх, а еще появилось недоверие, будто она не могла постигнуть, что у него, наконец, лопнуло терпение.

— Но Джон, ты же знаешь, что я не пойду к врачу. Я предупреждала тебя.

— Ты пойдешь к врачу, или между нами все кончено.

— Но я не больна. Ты в своем уме? Я совершенно здорова! Это ты каждый раз давишь на меня, все переворачиваешь, чтобы заставить… — она вскочила с места. Лицо — застывшая упрямая маска. — Если ты и дальше будешь молоть всю эту чепуху насчет доктора — я уйду навек. У меня припрятана бутылка. Тебе ее не найти. Я выпью все до дна.

Это была ее последняя карта. Раньше она никогда не признавалась в том, что тайно пьет. Даже если бы он нашел спрятанную бутылку — она бы от нее отреклась. Спрятанная бутылка всегда существовала как тайная угроза. А теперь она заговорила о ней в открытую. Она думала потрясти его и заставить поступать, как ей хочется. Жалкая попытка! Но что это теперь меняет?

— Отлично. Можешь выпить свою бутылку.

Как он и предвидел, она застыла на месте. Потом тяжело, по-старушечьи упала в кресло.

— Значит, ты не возьмешься за эту работу?

— Нет.

— И не уедешь отсюда — даже из-за Стива?

— Я не верю насчет Стива.

— Ах вот что. Это смешно, — она коротко, сухо рассмеялась. — Ты мне не веришь!

— И ты пойдешь к врачу — здесь или в Нью-Йорке.

Она начала плакать — тихо и безнадежно.

— Хорошо, я пойду. Сделаю все, что угодно. Но ты не оставишь меня. Ты не можешь меня бросить. Куда я денусь? Что я буду делать? О, ты не сможешь…

Она бубнила что-то еще, но он не прислушивался к ее причитаниям. Он ощутил, что сеть снова опутывает его. Он вовсе не освободился. Ему почудилось, будто он выскользнул. Он должен дать ей шанс — пусть полечится. Иначе ее судьба не даст ему покоя до смерти.

Во всяком случае, кое-чего он добился — гораздо большего, чем мог надеяться в самых оптимистических расчетах. Но какой она будет завтра?

Усталость снова навалилась на него. В конце концов, она примолкла и, полумертвая от утомления, откинулась в кресле. Он помог ей подняться в спальню. Она разделась и отправилась в ванную. Больше она не пила. Он был почти уверен в этом. Пока он раздевался, она легла и тут же заснула. Он решил было уйти спать в комнату для гостей. Раз уж ему все равно предстоит заботиться о ней, хотелось обрести хоть несколько часов независимости, пусть даже иллюзорной. Но ее спящее лицо было безмятежным, незащищенным. Даже опухоль под глазом выглядела смешно и невинно, как у ребенка, больного свинкой. Она так боится спать в одиночестве. А если она проснется? Что ж…