Крукенские пески - Брэм Стокер

Над его головой слышались крики чаек, стремительно пикирующих к пенной кромке воды в поисках пищи. Эти звуки готовили его к самому худшему. Неведомым образом его сапоги опять стали захлестываться песочной массой, он в страхе сделал несколько быстрых шажков назад. Едва он остано­вился, как тот, другой, также сделал несколько шагов. Только не назад, а вперед. Его ноги до лодыжек погрузились в смерто­носный песок, и он стал медленно тонуть. Глядя на эту сцену, Мэкам чувствовал стеснение в груди, которое наконец нашло выход в исполненном ужаса крике. В ту же секунду вопль, в котором соединились страх и предчувствие смерти, раздался и из уст его двойника. Мэкам в отчаянии вскинул вверх руки, то же сделал и его двойник. Завороженно глядя на то, как тонет в песке его двойник, Мэкам, повинуясь мистической силе, сам устремился вперед ко впадине. Но едва его нога ступила в ложе смерти, крики чаек вернули ему самообладание. Неимо­верным усилием воли он заставил себя отступить в безопасное место. В следующее мгновенье он повернулся и побежал. Си­лы изменили ему уже далеко от берега, и он упал лицом вниз на тропинку и остался лежать, приходя в себя, в окружении песчаных барханов.

Артур Мэкам решил не сообщать семье о случившемся но­чью ужасном приключении. По крайней мере до тех пор, пока он окончательно не будет контролировать собственную пси­хику и расшатанные нервы. Двойник, в котором он видел теперь олицетворение своей худшей половины, погиб в песке, и Мэкам ощутил прилив прежних сил и покоя.

В ту ночь он спал крепко и не видел снов, а наутро почув­ствовал себя прекрасно, как в старые добрые времена. Он был убежден, что все его терзания погибли вместе со второй половиной его личности. Удивительно, но Сафт Тамми не пришел утром на свой пост у ворот Красного Дома и не появился больше никогда. Он сидел на своем старом стуле на берегу бухты, как всегда устремив потухший взгляд на свои ноги.

В соответствии с принятым накануне решением Мэкам не надел в этот день шотландский костюм, а, улучив удобную минуту, завязал его вместе с палашом и пистолетами в узел, снес на берег и бросил во впадину с зыбучим песком. Он с огромным удовольствием смотрел на то, как костюм тонет и как смыкается над ним мраморный безжалостный песок. За­тем Мэкам вернулся домой. Настроение у него было прекрасное. Он нашел свою семью всю в сборе для вечерней молитвы и сделал свое торжественное сообщение:

– Теперь, дорогие мои, я рад сказать вам, а вы рады будете услышать то, что я оставил наконец мысль привыкнуть к шот­ландскому костюму. Только сейчас я понял, каким старым, упрямым дураком я был и насколько смешно выставлял себя перед людьми! Этого костюма вы больше не увидите. Ни на мне, ни вообще.

– Но где же он, папа? – спросила одна из дочерей только для того, чтобы дать какой-то отклик на столь самоотвержен­ное признание отца. Он ответил ей спокойно и весело, а она подбежала к нему и поцеловала. Вот что он сказал:

– Он на дне впадины с зыбучим песком! И я надеюсь, что моя вторая половина – худшая и мрачная – похоронена там вместе с ним. Навечно!

Оставшаяся часть летнего отдыха в Крукене прошла прек­расно, и по возвращении в Лондон мистер Мэкам почти совсем забыл обо всех неприятностях, связанных для него с зыбучи­ми песками. Но, как оказалось, ничто не проходит бесследно. Однажды он получил письмо от МакКаллума, которое заставило его серьезно задуматься. Он не обмолвился ни словом семье об этом послании и оставил его по некоторым причинам без ответа. В нем говорилось следующее:

«Торговый салон; Одежда. Шотландки чистошерстяные

господ МакКаллума Мора и Родерика МакДу»

Коптхолл-Корт, И.К. 30 сентября, 1892.

Дорогой сэр! Смею надеяться, что вы извините мне мою дерзость писать вам, но мне крайне необходимо получить кое-какую информацию. Я извещен о том, что вы провели летний отдых в Эбердиншире (Шотландия). Мой компаньон, госпо­дин Родерик МакДу (по деловым соображениям и в рекламе он подписывался этим именем, но в действительности его зо­вут Иммануил Мозес Маркс) в начале прошлого месяца от­правился также в Шотландию. Я получил от него всего лишь одну весточку, и это было вскоре после его отъезда. Я сильно встревожен: как бы с ним не произошло какое-нибудь, несча­стье. И поскольку мне не удалось получить ровно никакой информации о нем, куда бы я ни обращался и какие бы усилия я ни прикладывал, я рискнул отправить это письмо вам.

В том его единственном послании, о котором я писал выше, он сообщал – находясь, по всей видимости, в крайне подав­ленном расположении духа, – что опасается беды, которая-де нависла над ним из-за того, что он пожелал уважить традиции Шотландии и появиться в ее пределах в шотландском на­циональном костюме. Он писал, что однажды ночью ему дове­лось увидеть свое «зеркальное отражение».

Дело в том, что перед отъездом он обеспечил себя оде­янием, подобным тому, что мы имели честь сшить для вас. Он понравился бедному Иммануилу так же, как и вам. Я отго­варивал его от этой затеи, признаюсь откровенно. Но он был также неумолим, как и вы. В конце концов он дал обещание, что сначала проверит его на себе поздним вечером или рано утром, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза. И даже где-нибудь в пустынной местности. Он надеялся со временем привыкнуть к новому костюму.

К сожалению, он не сообщил о маршруте своих передви­жений по Шотландии, так что я нахожусь в полном неведении относительно его настоящего местопребывания. Поэтому-то я рискую обратиться к вам с просьбой припомнить: не видели ли вы или не слышали от кого-нибудь в Шотландии о точно таком же одеянии, какое было у вас? По соседству с тем поме­стьем, что вы приобрели для отдыха?

Не смею настаивать на ответе, особенно если вы ничего не сможете мне сообщить о моем бедном товарище. И все-таки я смею думать, что он остановился где-то действительно по соседству с вами. Дело в том, что на конверте с письмом, которое я получил от него, хоть и не было даты отправления, зато стоял штамп почтового отделения – «Йеллон». А это как раз в Эбединшире и не так далеко от Мэйнс-Крукена.

Остаюсь вашим покорным слугой

С наилучшими пожеланиями

Примечания

1

haggis(шотл.) – телячий рубец с потрохами и приправой.