Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как только Яковлевы уехали со двора, Майя опять пошла в юрту к батрачкам.
— Ну что, Майя, свадьба будет? — окружили ее девушки.
— Нет, не будет, — улыбнулась Майя.
— Эх ты, гадалка! — Кэтирис с упреком покосилась на Феклу. — Слышь, Майя, она вчера вечером еще раз наворожила выйти тебе замуж. — И батрачка, одевшись, выбежала из юрты гнать смет на водопой.
— На этот раз я отказала им. Едва ли еще сунутся, — расхохоталась Майя.
III
Голова Яковлев и его сын утаили от односельчан, что их сватовство к Майе закончилось позорной неудачей. Правда, никто и не узнал, куда они ездили. Только батраки догадывались: хозяин куда-то возил сына женить и вернулся ни с чем.
Приближалась весна. Снег осел, потемнел. На берегах Лены образовались разводья. Начался перелет гусей и уток, зазеленела трава. Могучая река, взломав льды, с яростью понесла их по течению и затопила низкие острова.
Когда зацвели подснежники, Яковлев начал сев. Он всегда начинал сеять в николин день. Батраки с почерневшими лицами и воспаленными от бессонницы глазами пахали деревянной сохой влажную землю, выбиваясь из сил. После сева — он продолжался десять дней — стали обновлять городьбу вокруг сенокосов.
Хозяин ходил, как туча, хмурый, раздраженный. С каждым годом он становился все жаднее и жаднее. Во всем улусе не было богаче его, но ему все было мало. С весны велел очистить от тальника места, на которых никогда не заготовляли сено, и заставил потом скосить там траву. Раньше он редко появлялся на сенокосах, а теперь не вылезал оттуда, браня батраков, что работают лениво.
Яковлев, как ни был занят хлопотами, у него из головы не выходила дочь Харатаева. Всякий раз, вспоминая об этом, он страшно злился и досадовал: «Думает, коли кожа на лице бела и глаза блестят, как у горностая, то не подходи к ней. Моему сыну, Федорке, отказала!»
Как говорится, свое дите и горбато, да мило. Так и Яковлев, ослепленный родительской любовью, не замечал, что его сын походит на чурбак, отесанный небрежно топором. Зато кто сравнится с ним в богатстве и знатности? Голову Яковлева в самом Якутске знают!
Как-то раз летом на сенокосе Яковлев обратил внимание на батрака Федора. Хозяин залюбовался его стройной фигурой, красивым, точно нарисованным, лицом. Лет десять назад у этого паренька умерли родители, оставив ему в наследство двадцать голов скота. Не желая упустить случая умножить свое стадо, Яковлев забрав себе скот и заодно Федора, якобы на воспитание.
Поселил голова приемного сына в юрте вместе с батраками и даже не подумал, чтоб приодеть мальчика. Ходил тот в чужих обносках, спал где попало: на нарах, вповалку со скотинками или в коровнике.
Старая батрачка Федосья пожалела сироту, сшила из старого заячьего одеяла и разного тряпья шубенку, и тот стал меньше зябнуть. Добрая старуха делилась с ним скудной едой, защищала от обидчиков, и благодаря ей парень дожил до шестнадцати лет…
Однажды зимой Федор, гоня скот к водопою, решил покататься на бычке. Сел на него верхом и потрусил к проруби. Навстречу шел хозяин. Стащив батрака с бычка, он стал хлестать мальчишку плеткой, на другом конце которой была прилажена скребница.
В отместку Федор убежал в деревню Кильдемцы, к купцу Иннокентию.
Иннокентий слыл порядочным купцом и добрым человеком. Детей у него не было — все умерли. Федор нанялся к нему в батраки. Его там не били, не обижали. Иннокентий в каждую поездку в город брал его с собой в помощники. В городе с покупателями купец часто изъяснялся по-русски, а Федор слушал и кое-что запоминал. Так он и научился говорить по-русски и писать цифры.
Голова Яковлев первое время даже не разыскивал сбежавшего батрачонка. Так прошло три года.
Однажды Яковлев, возвращаясь из города домой, заехал к купцу Иннокентию и увидел в его доме своего приемыша. Голова с трудом узнал Федора: так он изменился — вырос, раздался в плечах. Яковлев устроил Иннокентию скандал, пригрозил ему судом, что, дескать, сманил чужого хорошего работника, и в конце концов увез Федора домой.
Наступила осень. В воздухе замельтешили пушистые хлопья первого снега. Как-то утром Яковлев столкнулся во дворе с Федором и зазвал его в дом. Парень испуганно переступил хозяйский порог, недоумевая, зачем его вызвал хозяин. Он прикидывал в уме, стараясь вспомнить, чем мог провиниться, и ничего не нашел. Все, что ему приказывали, он делал вовремя и усердно. Батрак до этого ни разу не был в доме хозяина, и потому еще больше робел, топчась у порога.
В доме Яковлев еще раз внимательно окинул взглядом Федора с ног до головы и заходил вокруг него. Так осматривал скотину купец Иннокентий, прежде чем назначить за нее свою цену. Потом, не говоря ни слова, хозяин подошел к орону, напротив камелька, и сел. Под его пристальным, изучающим взглядом парень сжался, втянул голову в плечи.
— Подойди поближе. — Яковлев поманил его пальцем.
Федор, леденея от страха, боком-боком подошел к нему и покосился на дверь, «Как только замахнется — выскочу во двор», — мелькнула у него мысль.
— Снимай одежду!
«Зачем он заставляет меня раздеться? Неужели старый леший собрался меля голым высечь? Но в руках у него нет ни кнута, ни скребницы. И лицо незлое. Странно».
Федор неторопливо стянул с себя ветхий полушубок из пегой жеребячьем шкуры и бросил на пол. Остался он в рваной ситцевой рубашке неопределенного от грязи цвета. Яковлев брезгливо поморщился и перевел взгляд на заплатанные штаны из телячьей шкуры. Потом важно подошел к двери, приоткрыл ее и распорядился:
— Эй, девки, принесите, новую меховую шубу!
Вошла горничная и внесла темно-синюю шубу из тонкого дорогого сукна, на меху из лапок черно-бурых лисиц.
Хозяин ваял шубу и протянул Федору:
— Ну-ка, примеряй.
Юноша попятился к порогу.
— Зачем?.. — вырвалось у него.
— Ну-ну, не ломайся. Возьми!..
Toт робко протянул руку и взял шубу за бобровый воротник.
— Надень.
«Семь бед — один ответ», — подумал Федор и накинул на плечи шубу.
— Застегнись! — Хозяин опять заходил вокруг батрака, пощупал плечи, провел по ним рукой, убеждаясь, что шуба его сына, Федорки, хорошо сидит на Федоре, точно сшита на него. — А ну-ка, пройдись!
Федор прошелся по комнате. Словно у охотника, натянувшего тетиву самострела, в глазах хозяина блеснули хищные огоньки и тут же потухли.
— Ну, снимай, — довольным голосом сказал Яковлев и, приняв
