Домик на краю земли - Генри Бестон

Их полет был таким же произвольным, как и дуновение нестойкого ветерка, однако бросалось в глаза, что они перемещались в общем в южном направлении. Я пытался поймать одну путешественницу на пляже и, хотя всегда считался неплохим бегуном, вскоре почувствовал, насколько непросто следовать ее внезапным и сумбурным поворотам.

Я не желал ей зла. Мне просто хотелось рассмотреть ее поближе, но она ускользнула, скрывшись за вершиной дюны.

Когда после трудною восхождения по крутому песчаному склону я добрался до вершины, беглянка была уже далеко. Проникнувшись еще большим уважением к чётному искусству бабочек, я вернулся к своим плотницким занятиям.

Энтомолог, с которым я переписываюсь, рассказал, что моими гостьями оказались бабочки-монархи или молочаевые бабочки Anosia plexippus. Ранней осенью взрослые особи собираются в стаи и начинают движение на юг. Считают, хотя это не доказано, что некоторые виды бабочек из Новой Англии достигают Флориды. Весной отдельные особи (отнюдь не скопления) появляются в наших краях, очевидно прибывая с юга.

Нам неизвестно — я цитирую это почти дословно, — являются ли последние мигрантами, вернувшимися домой, в Новую Англию, либо они не бывали здесь прежде. Все же мы знаем, что осенние переселенцы никогда не бывали на юге.

Бабочки пробыли на дюнах до полудня. Мне показалось, что они нанимались поисками пищи. Они скрылись так же таинственно, как и появились. С их исчезновением над дюнами словно прокатилось последнее эхо ушедшего лета.

В тот день я закончил строительство кладовой, загрузил ее и начал обкладывать водорослями фундамент дома. Пока я грудился, поблизости верещал сверчок. Одновременно до меня доносился рев океана, заполнявшего дюнные пустоши звуком неумолимой угрозы.

Одержимая волна

Сегодня я попробую рассказать о повадках, обличии и звучании океана у побережья, то есть я собираюсь написать нечто такое, о чем, насколько помнится, не встречал упоминания ни в книгах, ни в периодике.

Друзья часто расспрашивают меня об океанском прибое, интересуясь, не слишком ли он беспокоит меня.

На это я отвечаю, что давно уже не обращаю внимания на прибой и, хотя он звучит в ушах непрерывно и днем и ночью, мой слух редко доводит его смятение до сведения мозга.

Шум волн проникает в мое сознание по утрам, в момент пробуждения. Некоторое время я вслушиваюсь в этот рокот, убеждаюсь в его существовании и тут же забываю; я вспоминаю о нем лишь тогда, когда напрягаю слух намеренно, если какое-либо изменение в самом характере его звучаний привлекает внимание, возбуждая любопытство.

Говорят, что у здешнего побережья крупные волны ходят не в одиночку, а по трое. Появляются три огромных волны, затем наступают промежуточные колебания с уменьшенной амплитудой — и снова нашествие трех гигантов. На кельтских берегах утверждают, что царем волн, надвигающихся на утесы со стороны холодного, свинцового моря, неизменно оказывается седьмая волна.

Что касается традиции, бытующей на Кейп-Коде, то она — не полуправда и не фантазия — является самой истиной. Крупные волны действительно прибывают к этому берегу по трое. Сколько раз мне доводилось видеть, как три таких великана катятся друг за другом из просторов Атлантики! Они преодолевают внешнюю отмель, завихряются в буруны и снова обретают свой прежний облик, продолжая продвигаться вперед, для того чтобы рассыпаться в прах на пустынном пляже. Спасательным командам Береговой охраны хорошо известен этот тройственный ритм; они нередко используют затишье, наступающее вслед за последней из таких волн, для того чтобы спустить на воду свои вельботы.

Верно и то, что встречаются гиганты-одиночки. Иногда они тревожат меня по ночам. Разбуженный их внезапным, громоподобным падением, я слышу тяжелый прощальный всплеск, а иногда успеваю уловить лишь громкий, быстро угасающий рокот. Затем наступает непродолжительная пауза, и снова океан повышает голос, звучащий в ночи с неумолкаемым ритмом. Подобные волны сотрясают и пляж и дюны, обрушивая на притихший берег многотонные массы зеленоватой воды. Однажды темной осенней ночью, когда я засиделся в полном одиночестве допоздна, увлекшись чтением, перед домом низвергся, должно быть, сам прародитель морских волн, так как ночная тишина была внезапно взорвана мощным громовым раскатом и гулом землетрясения. Пляж задрожал под тяжестью водяной лавины, дюны заходили ходуном, а мой домишко так содрогнулся на своем песчаном основании, что пламя затрепетало под стеклом лампы, а фотографии, висевшие на стенах, покосились в беспорядке.

Мне известны три великих звука, относящихся к стихии: шум падающего дождя, гул ветра в глухом лесу и грохот океанских волн, разбивающихся о берег. Я хорошо знаком с этими голосами природы, и тот, что принадлежит океану, кажется мне наиболее звучным, многообразным и вызывает благоговение. Бытующее представление о монотонности звучания океана совершенно неверно: у океана множество голосов. Послушайте, как звучит прибой, напрягите слух — и вам станет доступной целая гамма звуков: низкое гудение, грозное рыкание, громкое журчание падающих струй, непрекращающееся шипение пены, всплески, отрывистые, как ружейные залпы, тихий шепот, шорох камней, трущихся друг о друга; а иногда можно уловить какие-то восклицания, относящиеся, должно быть, к редко слышимому говору обитателей глубин.

Этот великий глас многообразен не только по природе, его создающей; он постоянно меняет темп, принимает различную высоту и окраску; его ритм, неторопливый, как раскаты грома, порой еще более понижается, порой возрастает; он то звучит обычным тембром, то наполняется серьезной торжественностью, то обретает чудовищный размах, присущий разгулявшейся вольнице.

Любая причуда ветра, всякий каприз погоды находят свое отражение в музыке моря. К примеру, мелодия прибоя, которую тот напевает при отливе, звучит совершенно иначе во время прилива, причем смену партитур можно отчетливо уловить в течение первого часа подъема воды. По мере нарастания приливной энергии шум прибоя усиливается, в нем ощущается ярость борьбы, и при дальнейшем наступлении на сушу, так сказать с открытым объявлением войны, его ритм и мелодия обретают особое звучание.

В реве прибоя, разрастающемся над осенними дюнами, слышится дерзость атаки, неумолимость стремления вперед, могучая сила, бесконечность процесса созидания и разрушения, рождения и смерти. Я старался изучить механику этих мощных созвучий. Доминирующая нота — оглушительный, ревущий всплеск набежавшей волны. Он бывает глухим и раскатистым, тяжелым и мятущимся, а иногда это грохот падения.

Вторым по значимости звуком я бы назвал рокот бурлящего водопада, издаваемый волной при собственном разрушении, и шорох ее вспененных вод, стремящихся вверх по песку, — это diminuendo[5]. Третий фундаментальный звук протяжное шипение кромки тающей пены. Оба первых звука воздействуют на слух почти в унисон — разрастающийся по силе удар многотонной массы воды и бешеный рев, порожденный наложением всевозможных звуков. Эта акустическая мешанина растворяется в третьем звучании, испускаемом пузырящейся пеной. Поверх всего этого хаоса, подобно птицам, носятся обрывки шума воды, какие-то всплески и противовсплески, шорохи, бурление, шлепки, цоканье. Обертон очередных бурунов, присоединяясь к всеобщему грохотанию, заполняет собой море, сушу и воздух.

Здесь необходимо сделать паузу для того, чтобы кое-что пояснить. Хотя я подробно изложил историю звучания буруна — буруна идеального, процесс образования прибоя должен пониматься как составной и непрерывный, потому что валы, спешащие друг за другом, образуют промежуточные волны, которые встают на пути тех, что напирают сзади, разрушая их. Кроме того, я постарался описать, как звучит прибой, достигший большой высоты при тихой погоде. Штормовой накат чисто механически точно такое же явление, однако он способен стирать в порошок все на своем пути, и его бесконечное, замогильное скрежетание, наводящее ужас на моряков, не что иное, как развитие второго основного тона. Это рыдание буруна, надвигающегося на сушу и волочащего за собой песок. Необычна подоснова звучания, проступающая сквозь пронзительное и дикое завывание шторма.

Рассыпавшиеся валы, которым приходится бежать вверх по крутому склону пляжа, нередко издают протяжное скрипение — это мелодия отраженной волны, стремящейся обратно в море. Она звучит все громче и громче с наступлением малой воды, в то время как буруны начинают перекатывать камни по склону нижнего яруса пляжа.

Пожалуй, я становлюсь наиболее чувствительным к шуму прибоя, когда отхожу ко сну и пытаюсь усыпить себя чтением. Все еще всматриваясь в страницы, я продолжаю прислушиваться к ритмичному рокоту волн, который наполняет собой темноту.