Я тебя (не) прощу - Амелия Борн

Весна… время, когда особенно хотелось жить. Когда хотелось верить, что лучшее еще впереди…

Но не для нее. Или все же?..

Аврора робко оглянулась на Арсения, словно ища в нем ответ на свой невысказанный вслух вопрос. Могло ли у них действительно что-то получиться? Или она навсегда для него останется той, чье единственное достоинство — это большое приданное?

— Что такое? — спросил он, уловив на ее лице сомнение. — Хочешь, остановимся?

Она оглянулась вокруг. Он вез ее по одной из дорожек сада, скрытой от посторонних глаз рядами хвойных деревьев. И только разноцветные головки многочисленных крокусов, росших вдоль дороги, расцвечивали окружающую их зелень.

Взгляд Авроры остановился на белых цветах. Как ей было известно, этот сорт назывался «Жанна д'Арк». Неожиданно для себя она сказала:

— Крокусы были любимыми цветами моей мамы…

— Поэтому ты хочешь букет из крокусов, — кивнул Арсений, мгновенно схватывая то, о чем она даже не упомянула.

— Угу.

— Остановимся тут? — предложил он, склоняясь над ней.

Его близость отчего-то отбивала в ней способность соображать. Поэтому Аврора только и сумела, что сказать:

— Можно…

И оказалась совсем не готова к тому, что произошло дальше. Арсений вдруг подхватил ее на руки и устроил на скамье, а после откатил коляску за пределы видимости. Аврора уставилась на него, едва сдержав всхлип — до того пронзительным было чувство свободы, возникшее благодаря его жесту — пусть обманчивое, пусть краткосрочное, но так приятно было почувствовать себя… как прежде. Словно она сидит в саду и просто наслаждается весенним днем в обществе красивого мужчины.

Такая обыденная, казалось бы, вещь, но такая особенная для нее.

Арсений присел рядом, позволяя еще больше занырнуть в свой идеальный самообман. Со стороны они наверняка выглядели типичной парочкой, решившей уединиться подальше от чужих глаз. На деле же…

Аврора рассеянно расправила складку на своем платье и, несмотря на то, что не хотелось ничем нарушать этот момент, когда можно было представить себя кем-то… совершенно обычным, все же решилась спросить:

— Ты так и не сказал, для чего тебе нужны эти деньги.

Он ответил не сразу. Она даже рискнула поднять на него глаза, чтобы понять, почему он молчит, но лицо Арсения оказалось непроницаемо.

И все же он, почувствовав на себе ее взгляд, ответил:

— Для матери.

— Она… больна?

Он помотал головой.

— Даже если и так, она это вряд ли признает. Привыкла тащить все на себе. Отец… его все равно, что не было. Он то появлялся, то пропадал… и когда мы его видели — чаще всего был пьян. И приходил только для того, чтобы попросить денег, которые спускал на азартные игры.

Он замолчал, потом с кривой улыбкой добавил:

— Ты наверняка думаешь, что это не причина жениться по расчету. Что я мог бы зарабатывать больше… но я хочу дать ей что-то хорошее прямо сейчас. Когда еще жива, когда еще не потеряла окончательно остатки здоровья…

— А как же любовь? — спросила Аврора приглушенно, словно сама стыдясь своего вопроса.

— Любовь — слишком большая роскошь для того, кто вынужден был выживать.

Он произнес это без особых эмоций, как какую-то данность, с которой смирился.

— Не было в моей жизни сумасшедшей любви, Аврора, — признался следом. — И, вероятно, уже и не будет. Так почему бы мне не попытаться тогда обрести в этом браке кого-то близкого? Я ведь никого своим поступком не предаю. Я никому ничего не должен…

Это было не то, что ей хотелось бы от него услышать, но, по крайней мере, он говорил честно. И это тоже подкупало.

— А теперь откровенность за откровенность, — решительно сменил тему Арсений. — О чем ты мечтаешь? Ну, кроме букета из крокусов, конечно, — улыбнулся он следом.

Ее снова захлестнула волна тоски по несбыточному.

Уткнувшись взглядом в свои по-прежнему неподвижные ноги, она сквозь ком в горле призналась:

— Я хотела бы… танцевать. Хотя никогда этого не умела, даже… раньше. Знаешь, говорят, многим, кто не может ходить, снится, что они танцуют…

Арсений вдруг резко поднялся на ноги. Аврора с некоторой растерянностью смотрела, как он склоняется над крокусами и срывает один белый цветок. Дыхание у нее перехватило, когда он, вернувшись, протянул к ней руку и заправил за ухо белоснежный бутон, после чего сказал:

— Тогда разреши пригласить тебя на танец.

— Это не смешно…

Это все, что она успела сказать. Потому что он порывисто поднял ее со скамьи, крепко прижав к себе, и сердце Авроры мгновенно пустилось вскачь — от его близости, от ощущения невесомости, от легкого страха, что он выпустит ее из объятий…

Но он не выпускал. Включив на телефоне какую-то красивую, незнакомую ей прежде мелодию, он повел ее в танце, не позволяя при этом касаться ногами земли.

И этот миг, когда они смотрели друг другу в глаза, а его рука надежно держала ее за талию, не позволяя упасть, но давая вновь ощутить себя свободной, решил все.

У нее просто не осталось шансов на то, чтобы в него не влюбиться.

* * *

Настоящее время

— Арсюш, что происходит?

Он и не заметил, в какой момент Настя появилась на веранде. Так и стоял на том месте, где говорил с Авророй и смотрел вдаль… туда, где знакомый силуэт смешался с толпой и исчез из поля его зрения.

Снова.

— Почему ты без пиджака? — засуетилась рядом его невеста, что породило в нем сейчас только раздражение.

Арсений неохотно повернулся к ней, наблюдая, как Настя подбирает с дощатого пола его пиджак, как заботливо его отряхивает, хмуря идеальные брови…

— Простынешь… — пробормотала она, протягивая ему так презрительно сброшенную Авророй деталь гардероба.

Он взял его на автомате, но так и не надел. Появление Насти вызвало в нем дикую досаду от того, что она прервала то состояние задумчивости, в котором он пребывал. Но просто отмахнуться от нее он не мог. Поэтому коротко скомандовал:

— Пошли.

Они спустились по лестнице вниз и прошли к его машине, припаркованной неподалеку. Он сел за руль, пытаясь прогнать из головы непрошеные мысли о бывшей жене и сосредоточиться на запланированных на день делах, но это оказалось невозможно.

Встреча с Авророй всколыхнула в нем слишком много всего. В этой женщине заключались его самые больные и вместе с тем — самые дорогие воспоминания.

Он так отчаянно хотел о ней забыть… и одновременно этого боялся. Он метался в плену своих полярных чувств и не находил оттуда выхода.

А может, и не хотел его искать. Чем дальше, тем яснее