Аферист и карьерист - Яна Вовк

– Это жестоко.

Звонкая пощёчина классически завершила сцену.

– Чёрт возьми, я всего лишь вас поцеловал! – дыхание штурмовало его грудную клетку.

– Всего лишь! – она унеслась в другой конец комнаты и уже оттуда вела дальнейшую оборону. – Чем я вызвала подобную наглость с вашей стороны?!

– Вы называете мой порыв наглостью?

– Думала вам польстить, назвав наглостью такую глупость, – её оборона перешла в нападение. Денис покраснел и приложил руку к щеке, горевшей не столько от удара, сколько от стыда. Она усмехнулась: – Больно?

Он посмотрел в её лицо. Даже из приличия там не изобразилось ничего, что могло бы напомнить сочувствие. Глаза, недавно такие ясные, теперь потемнели, и в них появилось больше свинца, чем небесной лазури.

– Вы не справедливы ко мне, Ольга Ильинична.

– Не думаю, – сказала она и, выдержав паузу, добила его: – Зато я теперь знаю, о чём могут спорить гусары.

Денис почувствовал себя так, точно его нагишом втолкнули в девичью.

В дверях стояла Маша.

– Хороша сестрёнка! – бросил он ей и почти бегом устремился прочь.

Кузины прыснули со смеху.

Праздничные гулянья на островах были в самом разгаре. Погода наладилась, и мало кто мог усидеть дома. Ребятня кружила вокруг подожжённого чучела, богатые горожане устроили состязание на тройках. Из саней неслись крики, часто заглушаемые взрывами хохота, с горок слетали санки. Молодёжь завязала игры в снежки на развалинах снежной крепости, но вскоре вовлечёнными в весёлый бой оказались и особы куда более почтительного возраста. Ребяческий азарт закрыл глаза на седину. Зиму хоть и настойчиво провожали, да преимуществами её пользовались с воодушевлением.

Ольга стояла одна, ища глазами мужа в пёстрой шумной толпе. Накануне ей пришлось уговаривать его приехать сюда, а теперь он покинул её, пропав вместе с графом Радневским. Маши тоже не было видно. Незнакомые лица и маски быстро сменялись перед ней. Казалось, она была единственной, кто не знал, чем занять себя и куда податься. Кто-то задел её, спасаясь бегством от атакующих преследователей, а ещё через миг её забросали снежками… Она струшивала с себя снег, когда к ней подбежала Маша и, запыхавшись, сбивчиво начала говорить про горки, санки и про поручика, с которым они, перевернувшись, упали в сугроб у графа на глазах. Не успела Ольга спросить про мужа, как увидела его, направляющегося к ним. Коренастый, всегда строго опрятный, он и теперь выделялся среди других. Лицо Топорина, уже начавшее обживаться заметными морщинами, не выражало ничего такого, что могло бы подсказать суть его настроения, но по бодрой походке можно было предполагать, что праздник для Ольги ещё не окончен.

– Я чуть было не потерял вас, Оленька, – сказал он, оглядываясь по сторонам. – Прекрасно, прекрасно… А где граф?

– Вы же уходили с ним.

– Фёдор Александрович должен был познакомить меня с одним человеком, очень нужным человеком. Но, кажется, князь так и не соизволил здесь появиться.

– Какой князь? – заинтересовалась Маша. – Мне граф тоже про князя говорил…

Топорин посмотрел на девушку, которая имела все шансы стать графиней Радневской, и вежливо улыбнулся, но распространяться о нужном ему князе всё же не захотел.

– Здесь столько людей, что кто угодно может затеряться, – уклончиво сказал он и тут же обратился к жене: – А вам следовало…

– Взгляните, как веселится детвора! – Маша перебила Топорина, угадав его намерения.

Супруги повернулись за её жестом.

– Мы могли бы взять с собой и Соню, – тихо сказала Ольга мужу, глядя на шумную стайку ребятишек.

Он, притянув её к себе, ещё тише ответил:

– Если вы мою дочь в парке умудрились потерять, то как я мог позволить вам взять ребёнка сюда?

Ольга посмотрела на мужа. В который раз он заставлял её испытывать чувство вины… Если бы Топорин знал, как была несносна его требовательность к другим и удивительное постоянство в осуждении тех, кто хоть раз оступился. Увы, человеку легче обнаруживать и держать на ладони чужие недостатки, чем пересматривать свою добродетель.

– Ах, до чего же весело! – не унималась Маша, просовывая свою руку под локоть Романа Степановича и заглядывая в его лицо. – Граф, наверное, вас тоже ищет … О, смотрите, Ольшанского с Таней спустили на санках с самой высокой горки… Идёмте же к ним!

Ей нельзя было отказать. Глаза Маши горели, словно фонарики, и вся она дрожала от нетерпения оказаться в гуще событий. Но на полпути к цели они втроём попали в настоящий бой. Попытка Романа Степановича возмутиться отозвалась только шквалом снежков и задорных криков. Маша взвизгнула и, заслонив руками голову, побежала вперёд, ничего не видя перед собой. Топорин устремился за ней, решив, что это самый верный способ обезопасить себя. Ольга оглянулась. Кто-то выскочил из укрытия и, не спрашивая согласия, потянул её за собой.

Стены крепости достаточно пострадали от боёв, поэтому, чтобы чувствовать себя защищённым, нужно было присесть на корточки, как это сделал мужчина, всё ещё не выпускавший Ольгину руку из своей.

– Да пригнитесь же вы, мадам!

Она присела и с интересом посмотрела на своего то ли спасителя, то ли завоевателя. Незнакомец отпустил её и с головой укутался в плащ, оставив снаружи только лицо.

– Стоило ли рисковать жизнью ради женщины, когда я не могу рассчитывать даже на слово благодарности, – насупился он.

– О, простите, – улыбнулась она. – И кому же я обязана своим спасением?

– Мне, мадам. Зовите меня Полем.

– Вы француз?

– Храбрый француз.

– И ворчливый.

Он сердито посмотрел на неё.

– Я здесь скоро совсем окоченею.

– Конечно, мсье. Вы одеты не по погоде.

– Я не предполагал, что застряну в этом… – вместо того, чтобы закончить фразу, мужчина стал тереть свои щёки и нос.

– Это всего-навсего игра.

– Хороши же у вас игры! Мне снежком, твёрдым, как камень, едва не разбили голову. Моя шляпа, совсем новая, осталась по ту сторону защитного ограждения, и я боюсь представить, во что она превратилась. Я потерял своего знакомого, который наверняка где-то ищет меня…

– Тогда что вам мешает выбраться отсюда?

В ответ он издал только звук, похожий на рычание.

– Эй, вы! Держите оборону! – раздался рядом озорной крик.

Ольга, приподнявшись, выглянула из укрытия и тут же снова спряталась. Какое– то время они сидели молча, мужчина тайком наблюдал за ней. Сняв рукавицу, она взяла горсть снега и стала разминать его в пальцах, словно познавала на ощупь нечто новое. Она смотрела, как белая холодная масса тает в её горячей руке, и капельки талой воды неторопливо скатываются вниз. Затем, стряхнув остатки снега, приложила мокрую руку ко лбу.

– Вам жарко? – не вытерпел француз. – Я бы попросил вас, мадам, согреть меня, но, боюсь, вы неверно истолкуете мою просьбу.

– Я бы ответила вам, что это непозволительная дерзость с вашей стороны, но молчу, ибо вы меня ни о чём не просили.

Он развернулся и приблизился к ней так, что аромат его парфюма коснулся её подсознания.

– Между дерзостью и недерзостью есть тонкое различие, настолько тонкое, что, вспоминая случившееся, мы уже не можем с уверенностью его определить, – прошептал он, хотя рядом никого не было.

Ольга не без удовольствия отметила, что ей нравится его запах, как впрочем, нравилось в нём всё, даже его дурное настроение. Он сидел совсем близко и смотрел в её глаза, продолжая что-то тихо говорить. А она, не вникая в содержание его слов, просто слушала, как журчит ручей его слов среди снежных развалин наспех выстроенной кем-то крепости… Где-то продолжалось веселье. Топорин не возвращался за Ольгой, да она и не хотела, чтобы он её находил. Новый знакомый притих, словно вслушиваясь в своё молчание, очевидно, мало свойственное ему. В этот момент их уединение было варварски нарушено.

– Это маскарад или нас берут в плен? – поинтересовался француз, заметив двух гусаров, подбиравшихся к ним.

Она посмотрела по направлению его взгляда и улыбнулась.

– Ни то, ни другое. Это ваше спасение, мсье.

– Впервые меня спасает кавалерия. А лошади в засаде?

Гусары подозрительно посмотрели на закутанного в плащ мужчину, сидевшего рядом с Ольгой.

– Мари прислала нас за вами, дав нам шанс искупить свою вину, – отрапортовал Ольшанский и на всякий случай прикрылся своей козырной улыбкой.

Видя, что в стоявших рядом людей не летят снежки, француз поднялся и, пока Ольга раздумывала, соглашаться ли на мирные переговоры с кавалерией, протянул ей руку. В дорогую лайковую перчатку легла простенькая варежка.

– Обороняться смысла нет, – с особенным оттенком произнёс он.

– До тех пор, пока не возобновится наступление, – в тон ему ответила она.

Гусары не услышали ничего необычного.

– Господа, не стоит меня провожать… Мадам, – француз галантно поклонился.

Он неторопливо обогнул укрепление, отыскал в снегу свой изувеченный цилиндр и, помахав им в воздухе, пошёл в сторону палаток с угощениями.