Ненаписанные страницы - Мария Верниковская

— Новый начальник придумал нам задачу: регулировать печь газовым потоком, — сказал Кирилл, когда они вышли за заводские ворота. — Раньше мы про это и не думали. Движется в печи газ по законам физики, ну и ладно. А тут раз: «Регулируйте ход печи газовым потоком».

«И этот про задачи», — подумала Маша, подняв на него глаза. Он не заметил ее встревоженного взгляда и увлеченно продолжал:

— Прежде одна забота была: вовремя достать ковш, пути не залить чугуном. Ноги во сне подбираешь, чтоб не обжечься… Сейчас головой думать надо. Я ребятам рассказывал, как ты вошла, какой мне сегодня сон приснился.

— Какой? — быстро спросила Маша, останавливаясь и крепче сжимая его широкую ладонь.

— Сам удивляюсь, — сказал Озеров со смехом. — Приснился мне этот газовый поток в образе черта с хвостом. Не веришь? Сам удивляюсь. Схватил будто я черта за хвост, кричу: «Есть»! И проснулся. Снова уснул и снова этот сон. — Он решительно тряхнул головой и весело добавил: — Ничего, мы его одолеем!

С сияющими от непонятного ей восторга глазами он крупно шагал, размахивая руками, и, казалось, продолжал разговор не с ней, а со своими сменщиками.

«Неужели, — думала Маша, — самое сильное в Кирилле, заставившее его забыть о ней, о их любви, — доменные печи? Неужели радость в жизни измеряется не желанием быть всегда с любимым, а чем-то еще другим?». Ей хотелось говорить о чем угодно, говорить глупости, только бы отвлечь его от этих доменных печей.

IV

Скорый поезд редко останавливается в пути. Приближаясь к разъезду, он не замедляет, а убыстряет бег, дает отрывистый сигнал. В коротких гудках, то веселых, то тревожных, своя земная музыка. Она заставляет испытывать то радость, то грусть. Однозвучно стучат колеса, словно говорят тебе: «Жить, жить, быть, быть…» — и вдруг прорвется протяжный гудок и мелькнет за окном на зеленом фоне деревьев красный домик, как путник, забытый на дороге. Вот и мысли — одни устремляются вместе с поездом вперед, другие остаются в прошлом. Это, наверно, и помогает смотреть на минувшее с позиций настоящего.

Человек, достигший зрелого возраста, если он жил честно, шагал в ногу с эпохой, вправе считать себя наследником прошлого. Он несет навстречу потомкам опыт, идеи, убеждения. Она, Кострова, завидовала боевой юности Павки Корчагина, не думая, что подрастет поколение, которое будет завидовать ее первым пятилеткам. Все, что мы имеем сейчас, — результат того, что делали до нас. Мы ошибались и спотыкались, но не стояли на месте.

В те, теперь уже далекие, тридцатые годы синяя блуза ловко облегала крутые плечи инженера Бартенева, приехавшего на сибирскую стройку. Там он встретил свою будущую жену Ирину Николаевну, Иру Кержанову. Она была комсоргом, работала в проектном отделе заводоуправления. Однажды ей пришлось чертить проект экспериментальной установки, предложенной инженером Бартеневым. В маленькой конструкторской среде скоро поняли, что к чертежному столу живой, общительной Иры Кержановой инженера Бартенева влечет не только его эксперимент. Над ними беззлобно шутили: какой же эксперимент окажется более удачным — личный или производственный?

Став женой Бартенева, Ирина Николаевна не тянула его вспять. Как конструктор, она старалась продвинуть его идеи, помочь советом и делом.

Ирина Николаевна ушла с завода незадолго до войны, после рождения второго ребенка. Ушла на время, да так и застряла на кухне, как лошадь в хомуте. Сначала водила дочь за руку, потом сына. Дети подросли, пошли в школу, а она еще долго не могла избавиться от привычки при ходьбе оттягивать левую руку назад и шевелить пальцами.

Научилась варить варенье, мариновать грибы, стряпать сметанники, переставлять воротнички к рубашкам, но не научилась встречать мужа всегда с улыбкой. Ирина Николаевна завидовала его усталости, его заводским удачам и неудачам. Ей тоже приходилось за день уставать, но у нее было такое состояние, словно весь день она сидела в лодке, гребла навстречу ветру и не продвинулась ни на метр. Только когда садилась к письменному столу проверять тетради детей и сжимала карандаш, ощущала прежнее волевое напряжение в руке. Ирине Николаевне порой казалось, что любовь Бартенева к ней придавили доменные печи, на которые он обращал все силы своей души, свой мозг. Он ставил опыты и нередко рисковал своим положением, своей и ее судьбой, потому что всегда находились люди, не понимавшие, осуждавшие его за это, но она уже ничем не могла ему помочь.

Она стойко перенесла разлуку с мужем, когда его посылали за границу. А теперь неожиданное направление в Рудногорск. Скоро уже три месяца, а он прислал всего два письма. Однажды позвонил. Она засыпала его вопросами: как он определился на новом месте, когда ему обещают квартиру и не начинать ли ей готовиться к отъезду прежде, чем дети закончат школу? Он отвечал односложно: «да», «ничего», «подожди еще». И ни слова о себе. И вдруг за три дня до наступления мая прислал телеграмму: «С наступающим праздником», в день первого мая пришла вторая «С праздником!» Ирина Николаевна поняла: муж скучает, тоскует о ней. В Рудногорске ему одиноко, трудно, и она стала укладывать вещи в дорогу.

А Бартенев по-прежнему жил в гостинице, не замечая недостатков неустроенного быта. Невидимые пружины поднимали его утрами с постели в один и тот же час, и мысли сразу же обращались к печам и людям, управляющим ими. В Рудногорске ему пришлось вычеркнуть из своего календаря выходные дни. Но нервы, вероятно, начали сдавать, и однажды в воскресенье он изменил этому правилу. Часы пробили восемь, а он все еще лежал в кровати. Заложив руки за голову, устремив взгляд в черный круг репродуктора, пытался представить, как жена в этот час кормит завтраком детей, а потом поведет их в кино или в цирк на дневной сеанс.

По радио диктор сухо и бесстрастно передавал текст какой-то беседы. Монотонный голос не мешал думать о своем, как не мешает привычным занятиям дождь, ударяющий по крыше. «Надо дать телеграмму, чтоб выезжали быстрее», — подумал Бартенев, но тут до его сознания дошли слова из репродуктора: «Восстановлена вторая очередь Брянской ГЭС…» «В Харькове сдан жилой дом, площадью в тысячу квадратных метров». Бартенев приподнялся на одном локте. «Запомнят ли харьковчане этот первый после воины большой дом в городе?»

Диктор переходил к другим сообщениям: новые исследования советских ученых в области космических лучей, забастовка 20 тысяч докеров парализовала Лондонский порт.

Бартенев сел на кровати и взглянул на часы. Скоро девять. Оглядев впервые внимательно за это время комнату, он заметил толстый слой черной сажи между окон и решил открыть балконную дверь. Она прочно держалась на зимней промазке и не сразу поддалась его усилиям. Нетерпеливо, рывком Бартенев потянул ее на себя и сорвал с забитого вверху гвоздя. В лицо ударила струя свежего воздуха, напоенного весенней влагой. Ветер ласково тронул волосы, проник за расстегнутый ворот рубашки, словно его коснулись мягкие руки жены. И снова в памяти всплыли живые картины Лубянска, вызывая томительное чувство одиночества.

Разгоряченным лбом Бартенев прижался к стеклу и вдруг увидел, как через площадь к проходной шли, разговаривая, Кострова и Верховцев. Не было сомнения, они шли в цех. Он вспомнил, как три дня назад Кострова приходила к нему с просьбой выделить электрика и слесаря для установки сконструированного Верховцевым аппарата. Он, начальник цеха, одобрил это хитроумное приспособление, а вот электрика не направил. Может, они задумали сегодня заняться монтажом установки? Бартенев взял полотенце, пошел и принял душ. Потом, как всегда, оделся в рабочий костюм и вышел на улицу.

Кострова не сразу пришла в себя, когда увидела на пороге лаборатории Бартенева. В эту минуту она помогала Верховцеву припаять к аппарату длинную трубу, направленную одним концом под свод вытяжного шкафа. Бартенев поздоровался и, увидев, как Верховцев неуверенно, водит паяльником по краям железного шва, быстро разделся и попросил эту работу поручить ему.

— Я пришел заменить электрика и слесаря, — сдержанно рассмеялся он, взглядывая на Веру Михайловну.

Паяльник в его руках задвигался значительно быстрее, и прямой четкий шов заблестел на сгибах трубы. Вскоре, скинув пиджак, сняв галстук и засучив рукава черной рубашки, он такими же уверенными скупыми движениями подключил аппарат к электрической проводке. Работая, Бартенев подбадривал Верховцева, в шутку называя его своим подручным, а ей, Костровой, сказал:

— Вы будете нашим ОТК.

Постепенно неловкость от неожиданного вторжения начальника цеха исчезла, Вера Михайловна занялась подготовкой лабораторного оборудования. Мужчины, увлеченные делом, молчали, изредка перекидываясь короткими фразами. К обеду монтаж установки был закончен.