Придон - Юрий Никитин

Вяземайт помолчал, обвел взглядом широкую степь, проследил взглядом за взлетевшим из травы перепелом.

– А ты не задумывался, – поинтересовался он мирно, – в чем отличие артан от других народов?.. Конечно же, нет, у тебя заботы поважнее: украсить бляхами уздечку, сменить попону, починить седло. Ладно, не злись, это ж правда. Но мы – волхвы. Должны зреть дальше. Боги дали народам разные пути. Куявы живут богато, оседло. Живут в тесных городах, в тесных домах. Потому у них детей рождается мало, с ними нянчатся, всех выхаживают. Даже больных. У нас, артан, – бескрайние просторы, потому наши женщины рожают каждый год, а боги отбирают для жизни только самых здоровых и сильных. Но и так у нас детей рождается вдесятеро больше, чем в Куявии!.. Мальчики становятся воинами, а девочки – женщинами, способными рожать. Но земля переполнилась бы артанами, если бы те не выполняли свято свое предначертание. Предначертание быть воинами, совершать воинские подвиги, сражаться с врагом, а если нет врага, то и друг с другом, ибо артанская стать мужает и кровавых схватках, артанская отвага выковывается в постоянных боях. Это и есть артанскость!

Аснерд нахмурился, волхв говорил правду. В этом суровая и красивая жизнь артан. Даже все песни только о кровавых битвах, о набегах, о богатой добыче, о захваченных пленных, что делают всю грязную работу, и о пленных куявках, что покорно ублажают повелителей по ночам.

– Значит, – сказал он со вздохом, – войны не миновать?

– Да, – ответил Вяземайт трезвым до жути голосом. – Да. Я просто не вижу другого выхода. На этом – Артания. Откажись мы от постоянного натиска на соседей, что, надо отдать им должное, неплохо перемалывают наши войска, мы рухнули бы сами…

– Ого!

– Да, Аснерд. Артанами быть перестали бы, а куявами, к примеру, стать не можем. Да и не хотим, у нас этот подлый народ презирают все от мала до велика. Разве не так?

Они все дальше отходили от стана, Аснерд насторожился, от Арсы в их сторону быстро приближалось пыльное облачко. Вяземайт еще не видел, он в воде видит лучше рыбы, а ему видно не только облачко, но и поблескивающие в нем искры, отблески солнца на металле. Кто-то мчится в их сторону, мчится очень быстро, а владельцев таких быстрых коней можно пересчитать по пальцам.

Всадник несется, похоже, легкий, как птица, Аснерд убрал ладонь с рукояти боевого топора. И хотя их стоянка всего в одном конном переходе от Арсы, но слишком долго пробыл на всяких кордонах, в каждом скачущем навстречу всаднике прежде всего зришь противника.

Вяземайт уловил настороженность старого воеводы, сам начал всматриваться, металлический обруч на голове, что вроде бы только прижимает волосы, неуловимо изменил цвет.

Конь незнакомца мчался почти неслышно, Аснерд не уловил стука копыт, пока конь не приблизился, красивый и очень дорогой, благородных кровей, быстрый и выносливый. Из пыльного облачка вынырнуло бледное личико, раньше всегда веселое и смеющееся, но последние полгода почти такое же измученное, как и у Придона.

Аснерд раскинул руки, Блестка соскользнула в его объятия, он поцеловал ее в макушку, да и то пришлось нагибаться, спросил сурово:

– Ты чего исхудала так? Совсем червяк, а не женщина! Зачем?.. Ох, Блестка, Блестка…

Она с большой неохотой высвободилась из его рук, таких больших, уютных и надежных, вскинула голову. Ее большие прекрасные глаза сразу начали наполняться слезами.

– Здравствуйте, дядя Аснерд! Здравствуйте, Вяземайт!.. Как он?

Аснерд сказал натужно бодрым голосом:

– Пошел на поправку!

– Ох, неправда…

– Правда, – заверил Аснерд громко. – В самом деле, Блестка! Вот посмотри на волхва… Вяземайт, кивни! Видишь, кивнул. Мы тут долго его трясли и раскачивали, у него чуть ухи не оторвались, тормошили по-всякому, все думали, как бы… Правда, Блестка!

Она сказала с печалью:

– Пойду к нему…

Аснерд придержал ее в кольце рук.

– Блестка, надо ли? Он же всякий раз, чтобы не видеть твоих слез, снимается с места. Здесь только неделю…

Она покачала головой, слезы переполнили плотины нижних век, побежали по щекам, чистые, крупные, прозрачные.

– Значит, все так же?

– Да лучше, лучше, – сказал Аснерд с досадой. – В самом деле! Но пока такой же бледный червяк, как и ты. Исхудал, как… не знаю кто. Ладно, иди. Увидишь.

Она понеслась, легкая, как облачко, к далекому шатру, Аснерд и Вяземайт проводили ее взглядами. Вяземайт проронил невесело:

– Сам страдает понятно за что? Но зачем мучиться близким?

Аснерд кивнул.

– А еще Ютлан… Что-то пропадать начал невесть где. Через год-другой посвящение в воины, готовиться бы, а его не застать. Даже в Арсе… А то, возможно, и в Артании!

Вяземайт смолчал, но в глазах промелькнуло нечто, от чего по каменной спине Аснерда пробежали мурашки.

Глава 4

Во все стороны помчались вестники, созывая на пир. Аснерд велел сообщить, что Придон, великий герой, начинает поправляться от жестоких ран. Придон морщился, перехватил озабоченный взгляд старого воеводы, тот все еще смотрит как на смертельно больного, а на пир собирает как будто для того, чтобы успеть…

Уже на следующий день начали прибывать знатные герои, и местные воины. Придон с удивлением увидел и старых военачальников, с которыми не знался, не общался, тем более – не был в дружбе.

Вяземайт объяснил, что прибыли и незнакомые, потому что сидеть за одним столом с Придоном – честь для любого. Дома будут рассказывать домашним, женам и дочерям, что видели того самого, о ком по всей Артании грезят молодые девушки, плачут в подушки и завидуют куявской принцессе. Вообще о безумии среднего сына Осеннего Ветра идут слухи один другого причудливее, один другого печальнее.

Последним примчался Скилл, за ним неслась сотня героев охраны. У Придона сердце слегка взыграло, ибо даже присутствие старшего брата наполняет силой, от него веет уверенностью, готовностью сокрушить все преграды и, конечно же, защитить младших братьев и единственную сестренку.

Скилл вырвался вперед, могучий белый жеребец на скаку красиво встряхивал гривой, любовался собой, сверкал огненными глазами, даже подпрыгивал от избытка силы и бодрости, а остановившись, поднялся на дыбы и постучал по воздуху передними копытами, хвастаясь широкой грудью, подтянутым животом и мускулистыми задними ногами.

Скилл соскочил. Небрежно забросил повод на седло, бросив властно: «Стоять!», – и конь замер, а Скилл обнял брата, широкие твердые ладони, привыкшие к рукояти боевого топора, плечи сжали бережно, опасаясь повредить.

Глаза с любовью и нежностью смотрели в измученное лицо. Во взгляде Скилла Придон прочел глубокое сочувствие и понимание.