Под сенью благодати - Даниель Жиллес

Бруно постепенно приходил в себя, все еще продолжая бороться, — только теперь он пытался избавиться от страшной тяжести, навалившейся ему на грудь. Наконец ему удалось обеими руками сбросить ее, и он очнулся. Открыв глаза, он обнаружил, что лежит на диване, по потолку танцуют отблески горящего в камине огня. Наклонившись над ним, отец Грасьен растирал его. В комнате стоял сладковатый запах камфары.

— Надо же было упасть в обморок, точно девчонка какая-то, — пробормотал Бруно. — Без вас…

— Не будем говорить об этом, — заметил монах. — Ты ведь хороший пловец и, конечно, сам смог бы выбраться.

Закончив массаж, он опустил рукава. Под сутаной он носил старую вылинявшую солдатскую рубашку защитного цвета. Он внимательно смотрел на Бруно, и глаза его улыбались.

— Тебе не холодно? Возьми халат — вон там, на кресле, и сядь поближе к огню. Надо высушить волосы, а то ты промок как собака. — Он застегнул капюшон и натянул черные шерстяные перчатки. — А теперь, поскольку я тебе больше не нужен, я отправляюсь с учениками в коллеж. Ты же приходи, когда немного отогреешься. Госпожа де Тианж обещала дать тебе один из костюмов Жоржа, своего деверя. Везет же тебе! Глядишь — «прогуляешь» закон божий и не будешь на уроке отца настоятеля! Теперь, при твоих новых идеях, тебе, наверно, и вовсе скучно слушать его! Все же возвращайся не слишком поздно, хорошо?

Бруно улыбнулся, но не стал еще раз благодарить монаха, и тот ушел. Бруно стеснялся проявлять свои чувства, и, хотя готов был горячо пожать монаху руку, все же не сделал этого. Стоя перед огнем, он чувствовал, как приятное тепло разливается по спине; ему было хорошо в этом широком халате, слишком длинные рукава которого доходили ему до кончиков пальцев. Он заметил, что с одежды, которую Грасьен повесил сушить перед камином, капает на ковер вода. Он вытер образовавшуюся лужицу, затем подошел к окну и увидел толпу удаляющихся учеников. Пруд потускнел, тени на снегу померкли. Наступал вечер, спускались голубоватые сумерки, и комната своим освещением напоминала подводное царство. А за окном широкой багровой полосой протянулась от дерева к дереву линия горизонта.

Бруно вздрогнул, услышав звук открывающейся двери.

— Я вам принесла чаю, — раздался нежный приятный голос. — Надеюсь, вы его любите?

Держа обеими руками поднос, в комнату вошла молодая женщина; дверь она захлопнула ногой. Бруно, чрезвычайно смущенный своим одеянием и голыми ногами, пробормотал лишь «спасибо». Он молча смотрел на нее, пока она разливала чай. Он вспомнил, что уже видел ее однажды вместе с Жоржем в вестибюле коллежа. Живая легкая, грациозная, она плавным движением рук расставила чашки. Голубое шерстяное платье подчеркивало ее высокую талию, на шелковых чулках играли отблески света. Бруно продолжал стоять у окна; она подошла к нему с чашкой в руке.

— Чай надо пить, пока он горячий, — заметила она.

Ее темные глаза ярко блестели на продолговатом, с высоко посаженными скулами, лице. Бруно повиновался и, не сводя глаз с молодой женщины, поднес чашку к губам. Она улыбнулась мимолетной, по-детски очаровательной улыбкой, которая — увы! — тотчас исчезла с ее уст, и несколько раз быстро моргнула.

Затем сна сделала глоток, и, продолжая держать чашку в руке, рассмеялась.

— Какой вы забавный в этом халате Юбера! — заметила она.

Внезапно оборвав смех, она подошла к Брутто и дотронулась до его локтя.

— Что у вас с рукой? — спросила она. — Вы ранены? У вас идет кровь! Покажите-ка.

Бруно почувствовал, что краснеет. Он хотел отвернуть слишком длинный рукав и опрокинул чай на халат.

— Пустяки, — пробормотал он. — Просто кожа потрескалась.

— Сейчас я вам ее полечу.

Она вышла и тотчас вернулась с тюбиком мази, которой сама покрыла потрескавшуюся на суставах кожу. Смущенный, взволнованный, счастливый Бруно боялся, что она почувствует, как дрожат его руки под легким прикосновением ее пальцев. Она стояла, слегка наклонившись, и он заметил, как забавно торчат волосы у нее на затылке, ощутил аромат ее духов. Когда она подняла голову, он увидел удивление, промелькнувшее в ее взгляде. Он поспешно отошел к камину и протянул к огню руки. Молодая женщина снова налила ему чаю.

— Отец Грасьен, — заметила она, — вкратце рассказал мне о том, что случилось. Бр-р! На вашем месте я умерла бы от страха!

— У меня не было для этого времени, — ответил Бруно. Едва ли он преувеличивал: все произошло так быстро. Впрочем, ему хотелось сейчас лишь одного: чтобы она опять улыбнулась. — Не преувеличивая значения этой трагикомической истории, я должен тем не менее признать, что не был на высоте положения. Перед моим мысленным взором не проносились, как в калейдоскопе, картины воспоминаний — мама, склонившаяся над моей колыбелью, первое причастие, знамена Освобождения и так далее и тему подобное. Нет, я думал лишь о пачке сигарет, размокшей у меня в кармане.

Она и в самом деле улыбнулась и принялась устанавливать на поднос чашки и чайник. Он боялся, что она сейчас уйдет. Но после минутного колебания она поставила поднос на стол и села у огня напротив Бруно. Он с трудом скрыл свою радость.

Вы, очевидно, одногодки с Жоржем, моим деверем, — заметила она. — У вас с ним хорошие отношения? Любопытно, что он никогда не рассказывает нам ни о своих товарищах, ни о жизни в коллеже.

— Да, мы с ним в одном классе. Жорж — прекрасный товарищ, только, по-моему, он ненавидит в коллеже все, кроме спорта, и, чтобы не замечать окружающей обстановки, все время спит: на лекциях, на уроках, в часовне, везде. Просто не верится, что можно столько спать, если ты не валишься с ног от усталости.

Бруно вновь удалось вызвать на ее лице мимолетную детскую улыбку, которая так ему нравилась.

— А вы, — спросила она, — вы не спите? Наверно, зимние месяцы тянутся в коллеже ужасно долго и однообразно, правда? Я бы никогда не смогла так жить.

— Да, конечно, — согласился Бруно, который терпеть не мог жаловаться, — но постепенно привыкаешь. Как и у монахов, у нас в конце концов вырабатывается умозрительный склад характера, В нашей жизни все: сон, прочитанная книга, — он секунду помедлил, — случайно увиденное лицо, — все приобретает особое значение и помнится бесконечно долго. И потом в тебе накапливается, как бы это лучше выразить, такая жажда впечатлений, столько желаний, такой вкус к жизни, что уже ничто не способно его вытравить.

Он принялся рассказывать о своих учителях, о занятиях, о себе; ему хотелось поведать ей обо всем. Обхватив руками колено, молодая женщина слушала его. В комнате стало темно, но Бруно заметил это, лишь когда дверь открылась и из коридора упал сноп желтого света. Бруно умолк; молодая женщина поспешно вскочила. Ее муж включил электричество и вошел; на нем были штаны для верховой езды и меховая засаленная куртка, которую он бросил на кресло.

— Послушай, Сильвия, — рассмеявшись, спросил он, — как это ты можешь сидеть в темноте? Ведь ничего не видно. — Он коснулся поцелуем волос жены и протянул Бруно квадратную, покрасневшую от холода руку. — А, это, должно быть, и есть наш утопленник? Я уже слышал о ваших подвигах, мой дорогой. Но теперь расскажите-ка мне все сами.

Непринужденным тоном, словно речь шла о забавной шутке, Бруно принялся рассказывать о своем вынужденном купании, а тот слушал, и глаза его искрились смехом. Когда Бруно дошел до описания того, как отец Грасьен, словно индеец племени сиу, полз к нему по льду, Юбер де Тианж взял чайник, намереваясь налить холодного чаю. Сильвия тотчас предложила заварить свежего и вышла из комнаты.

Продолжая рассказывать, Бруно рассматривал своего собеседника. Он походил на Жоржа, только в нем больше чувствовалась аристократическая порода: он был длинный, тощий, с красным лицом, большим носом и тонкими губами; икры обтянуты высокими шерстяными носками, та же манера держаться — мягко и чуть пренебрежительно. Бруно нашел, что его собеседник веселый и довольно симпатичный малый; он принял его приглашение остаться обедать.

Юбер дал ему один из костюмов своего брата, и Бруно, которому показалось забавным такое переодевание, необычайно тщательно занялся своим туалетом. Выходя из комнаты Жоржа, он услышал на лестнице громкие голоса. Остановившись на секунду, он понял, что это Юбер корит жену за то, что она накрыла стол в маленькой гостиной на первом этаже, а не в столовой.

— Но там же страшная холодина, — отвечала Сильвия, — Там долго не высидишь. Впрочем, ты это знаешь лучше, чем кто-либо другой, так как именно ты всегда выключаешь батареи!

Бруно спустился, и они вместе вошли в гостиную. Это была небольшая, светлая, уютная комната, обставленная в английском стиле, — низкие кресла и маленькие столики окружали горку с куклами; на полу лежал серый с белым ковер. Комната обогревалась печкой, топившейся дровами и напоминавшей своей отделкой раку. Юбер, к которому вернулось хорошее расположение духа, предложил Бруно выпить до обеда по рюмочке портвейна. Однако он без особой охоты отправился выполнять просьбу Сильвии, попросившей его сходить в погреб и принести бутылку божоле. Молодая женщина, улыбаясь, грациозно передвигалась по комнате; Бруно заметил, что она переменила прическу.