Бог, человек, животное, машина. Поиски смысла в расколдованном мире - Меган О’Гиблин

Мне бы хотелось верить, что Гудолл права: мы можем доверять своей интуиции, и только человеческая гордыня или добровольная слепота заставляют нас игнорировать вещи, которые мы видим собственными глазами. Возможно, мыслить о жизни в чисто абстрактных терминах опасно. Декарт, гений Нового времени, пришел к выводу, что животные – это машины. Но вот его племянница Катрин пишет другу о соловье, который год от года возвращается к ней под окно, демонстрируя незаурядный ум: «При всем уважении к моему дяде, эта птичка способна к суждению».

* * *

Хотя метафора компьютера должна была освободить нас от метафизического понятия души и всего запутанного наследия дуалистической традиции, противопоставлявшей разум и тело, ей не удалось полностью уничтожить различение res extensa и res cogitans, которое Декарт ввел в философию. Вопреки тому, что кибернетики постарались вычистить из своей дисциплины любой намек на субъективность, душа то и дело вновь проскальзывает в наши рассуждения о разуме. Распространенное представление о том, что разум – это «софт», запущенный на «железе» мозга, само по себе пример того же дуалистического мышления. Согласно этой теории, материя мозга – это физическая основа (вроде жесткого диска компьютера), где происходит вся грубая механическая работа. Разум же – это информационная система: алгоритм, набор инструкций, осуществляющихся через работу «железа», своего рода структурное качество мозга. Сторонники этой метафоры любят указывать, что она вполне материалистична: разум не может существовать вне мозга, он привязан к чему-то физическому – и им же производится. Однако эта метафора так популярна скорее потому, что возвращает картезианское допущение, будто разум – это нечто, не сводящееся к физической реальности. Философ Хилари Патнэм как-то высказался о метафоре «разум-как-программное-обеспечение» с самодовольством человека, придумавшего, как и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. «Мы получили то, что всегда хотели: автономную ментальную жизнь, – пишет он в статье „Философия и наша ментальная жизнь“. – И для этого нам не требуются никакие тайны, никакие сверхъестественные силы, никакой elan vital»[12].

Возможно, мы запрограммированы на то, чтобы рассматривать наш разум как нечто отдельное от тела. Британский философ Дэвид Папино утверждал: все мы обладаем «интуицией отдельности» – сильным и, вероятно, врожденным ощущением, что наш разум не вполне принадлежит физической реальности, выходит за ее рамки. Это представление часто проявляет себя косвенно, на уровне языка. Даже философы и нейробиологи, которые исповедуют самые жесткие и редукционистские формы физикализма, часто используют терминологию, не соответствующую их взглядам. Они говорят о том, как мозг «порождает», «генерирует» или «производит» сознание, будто это некая субстанция, отдельная от мозга, как дым отделен от огня. «Если бы они и правда верили, что состояния сознания – то же, что состояния мозга, – пишет Папино, – то не говорили бы, что одно из них „порождает“ или „производит“ другое либо что одно „сопровождает“ другое или „коррелирует“ с ним».

И если бы речь шла только о нейробиологах… Помоги Бог нам всем – запутавшимся в мертвых метафорах, по-прежнему поминающим душу в ежедневных разговорах. Ницше был прав: мы не избавились от Бога, ведь мы до сих пор верим в грамматику.

* * *

Я рассказала об Айбо всего нескольким друзьям. Когда я упоминаю его, люди выглядят озадаченными или принимают все за какую-то шутку. Однажды я ужинала с друзьями с другого конца города. У них пятеро детей и собака, и их дом всегда полон музыки, игрушек и еды – идиллическая картинка, «полная чаша», рождественская сцена из Диккенса. Когда я упомянула собаку, отец семейства отреагировал типичным, по моим наблюдениям, образом: спросил, какая от нее польза. Это для безопасности? Вроде камеры наблюдения? Такая фиксация на утилитарных функциях удивляла. Никто обычно не спрашивает, «зачем» нам кошка или собака.

Когда я ответила, что пес составляет мне компанию, он закатил глаза.

«Насколько депрессивным надо быть, чтобы искать компанию робота?»

«Они очень популярны в Японии», – ответила я.

«Еще бы! – откликнулся он. – Самая депрессивная культура в мире».

Я спросила, что он имеет в виду.

Мой друг пожал плечами. «Это вымирающая культура». Он читал в какой-то статье, что кто-то предложил использовать роботов как сиделок, чтобы те заботились о стремительно стареющем японском населении. Рассказал об этом как-то торопливо, а потом поспешил сменить тему.

Позже я поняла, что он имел в виду падающий уровень рождаемости в Японии. Во многих медиа действительно публиковались истории о том, что среди бездетных японских пар бешеной популярностью пользуются дети-роботы. Наверное, он постеснялся пересказывать эти истории, разговаривая с бездетной женщиной, которая (как он, видимо, считал) нездоровым образом привязалась к роботу – как иные бездетные пары, бывает, фетишизируют своих питомцев. На протяжении нескольких недель я мысленно возвращалась к этому разговору. Почему он отреагировал так резко, будто защищаясь? Видимо, сама идея собаки-робота вызвала у него приступ какой-то первобытной тревоги за его собственную человеческую исключительность.

О Японии часто говорят, что эта страна так и осталась нерасколдованной. Синтоизм, буддизм и конфуцианство не проводят различия между разумом и материей, и многие вещи, которые считаются на Западе неодушевленными, здесь в какой-то степени остаются живыми. У японских швей принято устраивать «похороны» для затупившихся игл – их втыкают в кубики тофу и пускают вплавь по реке. Рыбаки когда-то проводили похожие ритуалы со своими крючками. Даже в наши дни, когда какая-то вещь выходит из строя после долгого использования, ее часто относят в храм или святое место, чтобы над ней провели куё – ритуал очищения, который обычно проводится на похоронах. В Токио можно встретить каменные памятники, отмечающие места массового захоронения вееров, стеклянных глаз или лопнувших струн от музыкальных инструментов.

Некоторые критики технологии объясняли открытость японцев к роботам именно этими онтологическими представлениями. Если камень или веер могут быть живыми, почему не может быть живой машина? Несколько лет назад, когда Sony приостановила выпуск Айбо и старые модели стало невозможно отремонтировать, вышедших из строя собак относили в буддийские храмы и проводили по ним поминальные службы. Священнослужитель, проводивший такие ритуалы, сказал одному журналисту: «У всех вещей есть немного души».

* * *

Метафоры обычно выходят из употребления, когда перестают адекватно описывать реальность. Но иногда бывает иначе: вместо того чтобы исчезнуть, метафора вынуждает нас переопределить сам объект. Так вышло, например, с элиминативистами – философами, которые в принципе отрицают существование сознания. Если компьютеры могут оперировать информацией без какой-либо «внутренней жизни», значит, можем и мы. По мнению этих мыслителей, не существует никакой «трудной проблемы сознания», потому что внутреннего опыта, который с