Знамена над штыками - Иван Петрович Шамякин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Господа офицеры! Внимание! У меня сюрприз!
Не все оторвались от карт, человека два нехотя повернули головы.
— Какой еще сюрприз?
Тогда офицер отступил на шаг в сторону, и те, что повернулись, увидели Пилипка.
Кто-то крикнул:
— О-го! — и тем привлек общее внимание.
Откуда-то сбоку — Пилипок сразу и не увидел его — подошел молодой офицер в накинутой на плечи шинели, с забинтованной рукой, которую держал на повязке — пестром платке, и, удивленно оглядев мальчика, произнес:
— Что это? «Явление Христа народу»? — И нервно засмеялся.
— Прапорщик Докука! — упрекнул его высокий светловолосый офицер, который поднялся из-за стола, застегнул на все пуговицы гимнастерку, туже перетянул ремень с блестящей пряжкой.
Пилипок почувствовал, что это, видимо, самый главный, хотя за столом сидели офицеры, выглядевшие значительно старше, один из них был совсем седой.
— Перебежчик. Из-за линии фронта. Говорит, немцы подтягивают артиллерию, — докладывал между тем начальник караула.
Пилипок понял, что наконец он все же добрался до своей цели, и сразу осмелел, взбодрился, вспомнил все дядины наставления. Прервав офицера, стукнул вилами об пол (в этом блиндаже даже был пол), словно прикладом винтовки, и громко, по-солдатски стал рассказывать все по порядку — как копали картошку, как приехали немцы, а потом привезли батареи, как его дядя сказал: «Вот если бы передать нашим!» И про болото помянул, что по нему можно пройти, что окопов там нет. Только о себе — о том, как он добивался, чтоб дядя отпустил его сюда, — Пилипок ничего не сказал, постеснялся, пусть думают, что все сделал дядя.
Но седой офицер похвалил его:
— Молодчина! Ишь какой молодчина!
Его поддержал высокий офицер, он подошел, положил руку Пилипку на плечо:
— Господа! Мало сказать — молодчина! Будем смотреть грубже. Разве перед нами не ярчайший образец патриотизма русского народа? Солдат японской войны…
— К вашему сведению, господин капитан Залонский, здесь народ белорусский, — перебил его офицер с перевязанной рукой; он, ссутулясь, шагал по блиндажу, то и дело поводя плечами, вскидывая сползающую шинель, скорей всего у него болела рука, потому что говорил он словно сквозь зубы, морщась.
— Тут все славяне. И православные, — примирительно сказал седой офицер.
Пилипок ловил каждое слово, и хотя не все понимал, но слова запомнил хорошо. Все происходившее было уж очень необычно, и та ночь запомнилась на всю жизнь.
— Нет, господа, это тот случай, о котором должна знать вся Россия. Если сведения, которые принес этот паренек, подтвердятся, уверяю вас — я постараюсь…
Прапорщик Докука взял из рук Пилипка вилы и ткнул ими в потолок:
— Человечество было счастливо, когда воевало вот таким оружием.
— Кстати, братец, как тебя зовут? — ласково спросил Залонский у мальчика, взял из рук прапорщика вилы и тоже с любопытством оглядел их.
— Пилип Жменька.
— Как? Как?
— Жменька, господа офицеры, по-русски — горсточка, — объяснил Докука.
— Горсточка? Серьезно? Любопытно, черт возьми!
— «Жменя» — древнее славянское слово. Русскому высокообразованному дворянству это следует знать…
— Прапорщик Докука! Если вы еще раз подобным образом отзоветесь о русском дворянстве… — возмущенно вскочил усатый краснолицый офицер.
— Господа!.. Господа!.. — остановил их Залонский. — Не забывайтесь, пожалуйста… Ротмистр Ягашин! У вас в планшете трехверстка. Давайте лучше посмотрим, где немцы ставят батареи.
Залонский вернулся к столу, отодвинул стаканы, игральные карты. Усатый достал трехверстку, разложил ее на столе.
— А ну давай, брат Жменьков, ближе, — пригласил Залонский.
Пилипок не сразу сообразил, что офицер так произнес его фамилию.
Офицерские головы, седые, русые, черные, как у усатого, склонились над столом. Все вдруг стали серьезные, озабоченные и как будто встревоженные.
Водили по карте пальцами, спичками. Пилипок удивлялся, слыша, как они читают знакомые названия. Расспрашивали о Соковищине, Косяках, Паперне, сколько хат, как они расположены, глубокая ли речка, какой вокруг лес, возмущались, что карта старая, не все на ней есть. Спорили:
— Это вот здесь, на высоте сто двенадцать.
— Нет, господа, мальчишка говорит, что возле дороги. А дорога вот тут.
Пилипок сперва только отвечал на вопросы. А тут разрешил себе разъяснить господам офицерам, что батареи разместились не на высотах, — на холмах они были бы видны, как блоха на пупе (вспомнил дядину поговорку), — а укрылись в ложбинах за лесками. Рассмешил Залонского.
— Да ты, брат, просто прирожденный стратег. Когда-нибудь станешь отличным бомбардиром, — сказал штабс-капитан.
Сначала мальчик слушал тех, кто, склонившись над картой, говорил о военных делах иногда понятно, а иногда будто на чужом языке. А потом две вещи стали отвлекать внимание Пилипка. Во-первых, небольшая картина на стене блиндажа, над деревянным диванчиком. Он сразу же увидел ее, но было не до того, чтобы разглядывать стены, а потом случайно на ней остановился его взгляд. На картине была нарисована голая женщина. Пилипка это поразило больше, чем все, что он здесь видел. И смутило.
Он стеснялся смотреть в ту сторону, боялся, кто-нибудь из офицеров заметит, что он все же изредка тайком на нее поглядывает — неведомая сила, нечистая сила тянула его глянуть на эту срамоту.
Отвлекал внимание от офицерского разговора и прапорщик Докука. Фамилия смешная, и сам он какой-то странный. Может, потому что раненый и у него болит рука? Одни он не подошел к столу, не принял участия в обсуждении того, что сообщил Пилипок. Ходил по блиндажу, подергивал плечами, изредка кашлял и что-то бубнил себе под нос — кажется, читал стихи, но какие-то непонятные, не такие, какие учил на память Пилипок (он уже две зимы ходил в школу).
Офицеры расспрашивали мальчика, какие с виду орудия тех немецких батарей, и спорили об их калибре, а Докука в это время говорил:
— Затоплю камин. Буду пить. Хорошо бы собаку купить, — и, вздохнув, повторял: — Хорошо бы собаку купить…
Пилипка эти слова удивили и даже немного рассмешили. Он не знал, что такое камин. У них говорят комин, но топят печь, а не комин. [1] А кроме того, странное желание — купить собаку. На кой черт ему на войне собака? Да еще покупать. Их, собак-то, и задаром сколько хочешь.
Штабс-капитан Залонский долго расспрашивал о болоте, о дороге, по которой шел Пилипок: сможет ли пройти кавалерия?
Пилипок начал было рассказывать про пана и мужиков, как пан хотел обмануть людей с этим болотом, а крестьяне тоже не дураки, не поддались, но вовремя спохватился, вспомнив, что офицеры — тоже
