Девушка из города башмачников - Эдуард Анатольевич Хруцкий

Несколько дней мы вместе с полковником проработали в архиве в Подольске. Документов удалось найти немного. Они, собственно, еще раз подтвердили то, о чем я уже знал. Да, Зинаида Галицына была разведчицей. Да, она выполняла задание командования. Все. Ничего больше. У меня был скелет. Сухой скелет из фактов. Обрасти мясом деталей ему мог помочь только один человек на земле — Емельянов.

И снова запросы, запросы, телефонные звонки.

Однажды утром мне позвонил полковник Лесняк.

— Не разбудил? Пляшите.

— А что случилось?

— Я же говорю: пляшите. Нашлась пропажа.

— Емельянов?

— Он самый.

Новость была ошеломляющей, и Лесняку дважды пришлось повторить, что Емельянов теперь подполковник, служит в городе Скопине, райвоенкомом. Главное, он предупрежден и ждет меня.

Через час я был на вокзале.

…К оконному стеклу прилип лист. Он медленно съезжает, сопротивляясь тугим потокам воды. На улице хулиганит дождь. Он победно трубит в водосточные трубы, хозяином шагает по крышам, пляшет на подоконниках.

— Вот видите, погода-то какая. Приехали вы неудачно. Была у меня думка свезти вас на рыбалку. Интересуетесь? Я так и думал.

Сергей Иванович подходит к окну.

— Не та погода. Не та.

Он возвращается к столу, садится. Стыдливо запахивает на груди полосатую пижаму с оторванной пуговицей.

— Заболел я. Всю войну не болел, а сейчас нате вам.

У него доброе, распаренное после чая лицо. Светлые глаза, нос, о котором привыкли говорить-типично русский. И весь он большой, добрый, семейный. Уютный слишком.

— Вот ты мне карточку памятника показал. Странно мне, что на нем фамилии Зининой нет. Ведь я же говорил о ней в Пено. Похоронку матери ее Степаниде Степановне писал. Да ты пей чай. Жена придет, мы уж тогда покрепче чего сообразим. Емельянов наливает мне чай. Руки у него большие, с крепкими ногтями. Хваткие руки.

— Я, надо сказать, Зину приметил сразу. Как только документы в Талдоме смотреть начал. Приехал я туда девушек отбирать для работы в разведке. Мне и рассказал комиссар батальона про бой с диверсантами, как Зина одного ухлопала. На первый взгляд кажется — ничего особенного, ну, убила парашютиста. Но давайте поглубже копнем. Это для нас, бывалых солдат, ничего. А тут девушка, первый бой. Да с кем еще… а у нее винтовка-трехлинейка, от которой руки у мужиков-то отваливались. Здесь главное, что она победила страх, сумела драться как нужно. Случись это годом позже, она за такое дело наверняка медаль бы получила.

Вообще она мне понравилась, веселая, искренняя, душевно чистая девушка. Попала она на Калининский фронт в мою группу. Подучили ее немного. Познакомили с трофейным оружием, с минами, а главное — с опознавательными знаками немецких частей да со знаками различия личного состава… Дело трудное, любили немцы цацки всякие. Но память у Зины на удивление была. Схватывала все на лету.

Любили ее у нас. Знаете, на фронте всякие люди бывают. Трудновато девушкам приходилось. Но Зина одного так отшила, водой отливали — угодила ручкой «вальтера» прямо в переносицу. С тех пор никто. Ни-ни.

Жили мы неважно. В сараях, в домах разрушенных. А Зина все уют наводила. Хозяйственная была. Скажешь ей: «Ну зачем ты, Галицына, ведь уйдем завтра. А она смеется, ничего, мол, хоть час, да в чистоте…

В прихожей по провинциальному долго звонит телефон.

— Извини, я сейчас.

Через минуту он вернулся.

— Бумаги на подпись принести должны. Поговорить не дают. Подожди, пойду переоденусь.

Он входит в комнату минут через пять. И я с трудом узнаю его. Нет больше доброго, уютного человека, любящего подсечь язя, выпить рюмку под душистую уху. В комнате стоит высокий, подтянутый офицер с цепким взглядом и властными складками у рта.

В комнате стоит не скопинский райвоенком — стоит старший политрук Емельянов, командир разведгруппы Калининского фронта.

Я еще нахожусь под впечатлением этой перемены, а он снова продолжает свой рассказ, только в глазах еще не угасли искорки скрываемого смеха — доволен впечатлением, которое произвел.

— Что ж, слушай дальше. Я с Зиной на первое задание ходил. Оно несложным было, будничным. Ушли впятером вместе с радистом в тыл. Девушки наши и ребята по деревням разошлись, по дорогам. По опознавательным знакам определяли, что за части к линии фронта идут. Вечером пробирались на базу и сдавали сведения. Мы их по рации передавали, риска никакого эфир забит сигналами полевых авиационных танковых раций. Удачно все прошло. А на обратном пути на полевую жандармерию напоролись. Уходили от них лесом. Крепко досталось.

В лесу деревья снарядами повалены, тропинок нет, снегу по колено. Бежали бегом, выбились из сил, а жандармы уже на пятки наступают. Я решил остаться, прикрыть группу, a Зина со мной. Залегли с автоматами на завал, ждем. Смотрим, показались первые человека три. Идут осторожно, «шмайсеры» наизготовку. Ударили мы по ним длинными очередями. Уложили всех. Но тут остальные подоспели. У них ручной пулемет был. Начали мы с Зиной потихоньку отходить. Сначала она, я ее огнем прикрываю; потом я. В этом бою понял я, что не ошибся в выборе. Мужественная она была девушка, настоящий разведчик.

До сих пор помню: стоит она у дерева на коленях, автомат на сук положила и бьет короткими очередями. Вокруг пули шипят в снегу, а ей весело…

Так мы километра полтора отходили, а там встретили нашу группу прикрытия… Мне предстояло слушать Емельянова еще несколько долгих вечеров. Он рассказывал неторопливо, обстоятельно, с профессиональной любовью к деталям.

Именно его обстоятельность и точность, цепкая память разведчика позволили мне составить довольно ясную обстановку недолгой фронтовой жизни Зины Галицыной. Представить себе ее друзей и врагов.

* * *

Полковник не знал его имени, он даже никогда не видел его в лицо. Ему был известен только его псевдоним — Борис, позывные и пароль для связи. Возможно, под этим безликим именем работал его товарищ по академии, а может быть, совсем молодой офицер из новеньких. Но кем бы он ни и был, он был его коллегой-разведчиком, а полковник и сам не всегда сидел в штабе, работал нелегально и под «крышей». Но тогда не было войны, хотя в той же Испании риск был не меньше.

Семь дней радисты разведотдела выскребали эфир. Борис молчал, он не выходил на связь ни в контрольное, ни в положенное время. Всю эту неделю Баранов спал урывками, сам ходил к радистам, слушал эфир. Только на десятый день капитан Симонов, разведчик из партизанского отряда, передал, что радист погиб и Борису срочно нужна связь.

Шли дни, трое связных ушли