Писатель-патриот - Людмила Сергеевна Шепелева

в торжество идей социализма. С хорошим чувством юмора рассказывает писатель о тех незадачливых политруках, которые, несмотря на свое усердие и энергию, губили живое дело в полку. Зло высмеивается в повести всякое головотяпство, бюрократизм и шаблонность в политической работе с бойцами. С тонкой иронией Ганибесов развенчивает тех горе-руководителей, которые погрязли в планах и отчетных цифрах и не видят, не знают интересов солдат. Красноармейцы высмеивают политрука Мячикова и комсомольца Федякина вместе с их «мероприятиями». Так, Федякин выполняет следующую «инструкцию».

«Политобеспечение посредством политчиток. Где? — В слесарно-оружейной мастерской. Кто проводит? — Тов. Федякин.

Когда? — с 7-50 до 8 час. Что? Читка просто так.

» — с 8-50 до 9 час. читка с разъяснением.

» — с 9-50 до 10 час. Вопросы и ответы.

» — с 10-50 до 11 час. Беседа по прочитанному.

» — после завтрака — декламации желающих.

» — с 12-50 до 13 час. — читка просто так.

» — с 13-50 до 14 час. — читка с разъяснением.

» — с 14-50 до 15 час. — вопросы и ответы.

» — с 15-50 до 16 час. — беседа по прочитанному.

Вечером — подведение итогов».

Так «мероприятие» под именем «Читка просто так и читка с разъяснением» должно было, периодически повторяясь, «культурно сочетать» труд и отдых бойцов.

«Деятелям» типа Федякина и Мячикова противостоит в повести политрук Шалимов.

Исподволь, глубоко вникая в суть дела, начинает он работу в роте. Горячая, страстная беседа с бойцами, разговор по душам — сделали свое дело, сдвинули его с мертвой точки.

В лице Шалимова Ганибесов пытался запечатлеть облик большевика-пропагандиста, типа, близкого ему по духу, парторга Усольцева из повести о старателях. Скажем прямо, мастерски написана в повести сцена общественного суда над нарушителями порядка. В ней Шалимов — вдохновенный агитатор. Страстная речь его насыщена примерами из истории борьбы за свободу простых людей труда. Труд портного, сапожника так же нужен стране, как и подвиг металлиста и ученого. Это надо понять! За романтику будней, за творчество в жизни — вот призывы Шалимова, покорившие солдат. Речь Шалимова — образец политической агитации, тесно связанной с задачами сегодняшнего дня.

Больной и усталый, Шалимов скрывает недуг от бойцов. Он всегда бодр и уверен в себе. Только самые близкие люди знают цену его выдержки. Поработай Ганибесов еще год-другой над повестью «О хозроте» — и перед нами было бы новое талантливое произведение на тему о передовой роли партийного руководителя в жизни народа.

Великая Отечественная война нарушила замыслы Ганибесова. В трудные для Родины дни он не мог оставаться в бездействии. Пошел в Дзержинский РК ВКП(б) с просьбой послать на фронт. А несколько недель спустя Ганибесов уже шагал с винтовкой и записной книжкой армейского корреспондента по дорогам войны. Так поступил не один Ганибесов. В первые же дни войны большинство советских писателей «к штыку приравняли перо». И в этом еще раз проявилась важнейшая характерная особенность советской литературы — тесная связь ее с жизнью народа.

Письма Ганибесова с фронта предельно точно передают настроение бойцов. Так, 27 июля 1941 года Василий Петрович писал жене:

«Я здоров, бодр, уверен. Винтовку держу, как ложку за столом, крепко. Имею благодарность. Доберусь до фашистов, я им за все, за все отпущу сполна: и за гибель нашего сына, и за наше с тобой сиротство, и за их вероломство и человеконенавистничество. Пусть они захлебнутся собственной кровью, изверги. И все мы так настроены. Не бойтесь за нас: мы идем бить и побеждать фашистов, а не умирать».

Вместе с частями Советской Армии Ганибесов сражался осенью 1941 года в районе Гжатска — Вязьмы. Здесь же восьмого октября произошло непоправимое: их часть попала в окружение. Бойцы держались до последнего, надеялись вырваться из мешка. После десятидневного сопротивления кончились боеприпасы, силы противника превосходили. Что было делать? Покончить с собой? Ганибесов не принял этот путь. Он хотел бороться, верил, что вырвется из рабства. Так начались страшные дни плена. Раненный в обе ноги, опираясь на плечи товарищей, Ганибесов прошел путь от Вязьмы до Нюрнберга, где был фашистский лагерь смерти. Фашисты зашифровывали каждого, кто попадал сюда. Этим они хотели обезличить человека, лишить его чувства собственного достоинства. Пленный должен исчезнуть так, чтобы о нем никто никогда не узнал. Но тщетны были попытки фашистских палачей. Им не удалось сломить волю советских людей. До нас донесся гневный голос товарищей Ганибесова, поведавших о том, как жил, боролся и погиб замученный в лагере смерти советский писатель-коммунист Ганибесов.

Под бараки для военнопленных были приспособлены конюшни. На нары из неотесанных досок ложились в три слоя, верхние и нижние отогревали своими телами средних. Так проходила ночь. А утром снова работа на каменоломнях. В этой нечеловечески трудной обстановке Ганибесов делал все, чтобы поднять дух, настроение товарищей. Ночами в бараке долго гудел его приглушенный бас. Ганибесов убеждал, агитировал, вселял веру в скорый приход Советской Армии и победу над гитлеровцами. А после таких бесед легче становилось на сердце, надежда облегчала муки. Оставшийся в живых Василий Борисович Заворин рассказывает о Ганибесове: «Мы любили Петровича за ум, простоту и справедливость. Он был для нас отцом родным».

За агитацию Ганибесов подвергался в лагере неслыханным истязаниям. Выдавал его собственный голос — густой, сочный бас. Однажды на утренней проверке в присутствии начальника лагеря фон Мауэра доложили о действиях номера 2136. По приказу фон Мауэра человека под номером 2136, советского писателя Ганибесова, избили до полусмерти и бросили на земляной пол барака. Лишь на третий день вернулось сознание к Петровичу (так сердечно называли его товарищи).

Фон Мауэр заглянул в барак, осклабился, пнул ногой лежащего на земле избитого: «Ну, еще есть охота агитировать?» Чаша терпения лопнула. Из угла поднялся молодой капитан, подошел близко к выхоленному фашисту и изо всех сил ударил его по зубам. Советский офицер поплатился жизнью. Его, раздетого догола, привязали к забору напротив барака и стали поливать холодной водой, пока он не превратился в ледяной столб.

Но никакие пытки не могли сломить дух сопротивления. В. Б. Заворин рассказал о таком факте. Часовые, стоявшие на вышке лагеря, часто потешались над голодными пленными, бросая вниз маленькие корешки моркови. Гитлеровцы потешались, глядя на умирающих от голода людей, которые набрасывались на морковь и в свалке сбивали друг друга. Стиснув зубы и еле сдерживаясь от гнева, смотрел Ганибесов на людей. А ночью снова долго не смолкал его голос. И когда фашисты на другой день себе на потеху кинули пленным корки хлеба, ни один человек не коснулся его. Это была победа Ганибесова над врагом. Палачи запретили Ганибесову говорить, избивали,