Марсель Дюшан и отказ трудиться - Маурицио Лаццарато
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Высказанные здесь мысли Дюшана – это условия и действия, характерные для политического перелома, отхода от активности, одновременно и разрывающие отношения с действующей властью, и открывающие поле для сооружения новой субъективности. Но начинается всё с отказа, с разрыва.
Современное же искусство, не отказавшееся от труда – как художественного, так и наёмного, – напротив, становится лёгкой добычей капитала. Оно даже превращается в один из источников эстетизации потребления и всевозможных связей с властью.
Одна из главных арт-ярмарок в мире искусства Armory Show.
Фото неизвестного автора. Нью-Йорк. 2016
Энди Уорхол на «Фабрике». Фото Стивена Шора.
Манхэттен, 47 East Ave. 1964
Воспроизведение, монетизация, эстетизация, которые «не-художник» безуспешно попытался ограничить, были осознанно приняты и полностью использованы в творчестве Уорхола – безоговорочной капитуляции художника, ибо вместо отказа он безусловно подчиняется ценностям и логике рынка, денег, потребления: «Бизнес – это следующая ступень после Искусства. […] В эпоху хиппи все принижали идею бизнеса, говоря: “Деньги – это плохо” или “Работать – плохо”, но зарабатывание денег – это искусство и работа – это искусство, а хороший бизнес – лучшее искусство»[69].
Но условия «всеобщей купли-продажи», по Бодрий-яру, не подразумевают никаких расхождений с властью и даже наоборот – представляют её как абсолютную (где не остаётся никакого пространства для второй концепции дюшановского «производства»).
Если фигура художника сливается с фигурой бизнесмена или звезды, если Warhol[69] s factory [фабрика Уорхола] в точности соответствует принципам работы современного предприятия, то исчезают условия для восприятия искусства как «техники разума», механизма субъективации, техники воссоздания самого себя или определённой системы знаков, взывающих к мыслям и чувствам, и более нет возможности представлять роль художника как «медиума» субъективации.
Арт-критики сравнивают стиль жизни Дюшана с дендизмом, тогда как его поведение скорее сродни философам-киникам. Особенно во всём, что касается его вторжения в публичное пространство (провокация с целью разрушения традиций, стремление шокировать, эротизм – причем в особенности эротизм[70], – игры словами, юмор и т. д.). Уорхол же, напротив, есть образ циника в современном смысле этого слова.
Дюшан одним из первых понял, что в «контролируемых обществах», чьи очертания в начале века начинают проступать в художественной сфере много раньше, чем в других областях, искусство как институция, искусство в «социальном смысле слова», каким он его определяет, совсем не обещает полного освобождения, но, наоборот, составляет новую технику управления субъективностью. «Как наркотик искусство многим оказывается чрезвычайно полезно – или как лекарство, успокоительное»[71]. Только неучастие может открыть возможности не для доступа к искусству новой публики (то есть не к её демократическому «окультуриванию»), но к созданию и усилению способности воздействовать на реальность – способности, которой чудовищно не хватает нашей эпохе.
Потрясение для нас, по-видимому, придёт из чего-то совершенно другого, из не-искусства [anart], вообще не из искусства, и тем не менее что-то будет произведено. В конце концов, слово «искусство» [art] этимологически означает «искусное действие» [agir]. Не «делание», а «действие». В тот момент, когда вы действуете, вы являетесь художником. Формально вы не художник, вы не продаёте произведения, но вы совершаете действие. Другими словами, «искусство» означает «действие», «деятельность» любого рода. Для всех и каждого. Однако мы в нашем обществе решили разделить людей на группы – одни называются «художниками», другие – «докторами», и так далее, что абсолютно неестественно. […] Искусство, вместо того чтобы быть отдельной реальностью, заключённой в крошечную коробочку, каковым оно является сейчас, с таким-то количеством художников на столько-то квадратных метров, могло бы стать универсальным, стать человеческим фактором в жизни людей, каждый стал бы художником[72].
Капитализм, чьей конечной целью всегда является обогащение, воздействует на нас не только экономически. Он наделяет нас и определёнными способностями восприятия и чувствования, поскольку воспринимать и чувствовать есть функции активного действия. Праздная деятельность – антипод такого действия, для которого финальная цель (деньги) есть всё, а процесс – ничто. Капитализм буквально не существует, если не приносит доходов. Праздность же, напротив, полностью сосредоточена на процессе, на становлении субъективности и её способности действовать.
Образ действий: активное состояние, а не результат, – активное состояние, не придающее результату никакого значения. […]
Образ действий: опыт – результат не должен быть сохранен – он не имеет никакого значения[73].
Дюшан не приносит свою жизнь в жертву искусству – напротив, первичными, определяющими всё его существование факторами выступают способность действовать, образ жизни. Искусство есть одна из возможных техник, чтобы расширить и обогатить способность к действию, но при этом не единственная.
Тут важно жить с определенным поведением. Именно этому поведению и подчинены и моя живопись, и игры словами, которые я придумываю, и вообще всё, что я делаю, во всяком случае, с общественной точки зрения[74].
Праздное действие несравненно «богаче» деятельности капиталистической, ибо в нём присутствуют возможности, не ограниченные одной только экономической производительностью, но открывающие путь неопределённому становлению, которое как раз надо выстраивать, изобретать, оттачивать. Из праздной активности проистекает не эстетика, а экзистенциальная прагматика. С одной стороны, Дюшан показывает: чтобы действовать по-другому, нужно и жить по-другому, а с Другой – что при капитализме такая активность не может черпать силы в труде, а только в отказе от него, который и отсылает к другой этике, другой «антропологии».
Народная музыка. Фото Милана Павича.
Журнал «Югославия», № 5,1952
Может ли современный отказ от труда опираться на праздность, чтобы развить свой политический потенциал? Несомненно, ибо, возвращаясь к выражению Лафарга, ещё более «странное безумие» гуляет по планете: подчинённые слои уже требуют теперь не работы, а занятости.
– Никогда для вас творчество не означало труд: он всегда было для вас…
– Барьером. Я считаю, что трудиться ради выживания – нелепость. Но это уже другая история[75].
Это наша история, ибо сия нелепость всё ещё правит миром.
Список иллюстраций
С. 14. Брижит Бардо в
