О, я от призраков больна - Алан Брэдли

– Подай мне полотенце, – скомандовала обнаженная королева и выступила из ванны.

– Ах вот вы где, – произнесла Бан Китс позади меня. – Дверь была открыта, и я…

Она заметила меня и тут же заткнулась.

– Ну-ну, – сказала Филлис Уиверн. – Нарушительница Бан наконец удостоила нас своим присутствием.

– Простите, мисс Уиверн. Я присматривала за тем, как распаковывают вещи.

– «Простите, мисс Уиверн. Я присматривала за тем, как распаковывают вещи». Боже, помоги нам.

Она передразнила свою помощницу так же жестоко и оскорбительно, как Даффи меня, но в этом случае имитация была блестящая. Профессиональная.

Я сразу же поняла, что великая актриса не может быть более великой, чем когда играет в собственной жизни.

На глазах Бан Китс выступили слезы, но она наклонилась и начала собирать влажные полотенца.

– Я не думаю, что эти комнаты входят в договоренность, мисс Уиверн, – сказала она. – Я уже приготовила вам ванну в северном крыле.

– Прибери беспорядок, – распорядилась Филлис Уиверн, проигнорировав ее слова. – Вытри пол полотенцами. Нет ничего хуже мокрого пола. Кто-нибудь поскользнется и сломает себе шею.

Я воспользовалась возможностью скрыться.

Снаружи погода ухудшилась. Из окна гостиной я наблюдала, как снег, несомый безжалостным северным ветром, размывает очертания фургонов и грузовиков. К вечеру ветер немного стих, и в надвигающихся сумерках снег валил прямо.

Я отвернулась от окна к Даффи, утонувшей в кресле, свесившей ноги через подлокотник. Она снова читала «Холодный дом»[12].

«Я люблю книги, в которых всегда идет дождь, – однажды сказала она. – Это так похоже на настоящую жизнь». Я не была уверена, что это не очередное ее хитрое оскорбление, поэтому не ответила тогда.

– Снаружи идет чертова туча снега, – заметила я.

– Снег всегда снаружи. И никогда внутри, – отозвалась она, не отрывая глаз от книги. – И не говори «чертова». Это по-плебейски.

– Ты думаешь, отец сможет добраться домой из Лондона?

Даффи пожала плечами.

– Сможет – значит сможет. Нет – переночует у тетушки Фелисити. Обычно она не берет с него за ночлег и завтрак больше пары соверенов.

Она перевернулась в кресле, давая понять, что разговор окончен.

– Я видела Филлис Уиверн сегодня утром, – сказала я.

Даффи не ответила, но я заметила, что ее глаза перестали скользить по строкам. По крайней мере, я привлекла ее внимание.

– Я говорила с ней, пока она принимала ванну, – призналась я, не упоминая, что это происходило в будуаре Харриет. Как бы там ни было, я не крыса.

Ответа не последовало.

– Разве тебе не интересно, Даффи?

– У нас достаточно времени, чтобы познакомиться с этими фиглярами позже. Они всегда устраивают цирк перед тем, как начать съемки. Милость тебе оказывают. Они именуют это «поболтать с деревенщиной». Кто-нибудь проведет нас, покажет их кинопричиндалы и расскажет, какое это чудо. Потом нас познакомят с актерами, начиная с мальчика, который играет героя в детстве и проваливается под лед, и заканчивая Филлис Уиверн.

– Похоже, ты много об этом знаешь.

Даффи слегка распушила перья.

– Я стараюсь всегда быть в курсе, – сказала она. – Кроме того, они сняли несколько эпизодов на натуре у Фостеров, и Флосси вывалила все их грязное белье.

– Я бы не ожидала, что там много грязи, если они только снимали натуру, – заметила я.

– Ты бы удивилась, – мрачно ответила Даффи и продолжила читать.

В полпятого зазвонил дверной звонок. Я сидела на лестнице, наблюдая, как электрики прокладывают черный кабель из вестибюля в отдаленные уголки дома.

Отец велел нам держаться своих комнат и не лезть под руку, и я изо всех сил старалась его слушаться. Поскольку восточная лестница вела в мою спальню и лабораторию, можно было считать, во всяком случае технически, что это часть моих апартаментов, и я определенно не намеревалась вмешиваться в работу команды.

В вестибюле поставили стулья в несколько рядов, как будто планировалось собрание, и я пробралась мимо них к двери, чтобы посмотреть, кто пришел.

Из-за шума и гама, производимого рабочими, Доггер, должно быть, не слышал звонка.

Я открыла дверь, и там, к моему удивлению, посреди снежного вихря стоял викарий, Денвин Ричардсон.

– А, Флавия, – произнес он, стряхивая хлопья снега с тяжелого черного пальто и топая галошами, как лошадь копытами, – рад тебя видеть. Можно войти?

– Разумеется, – сказала я, но, когда отошла от двери, меня охватило нехорошее предчувствие. – У вас нет нехороших новостей об отце?

Хотя викарий один из самых старых и близких друзей отца, он редко наносит визиты в Букшоу, и я знала, что неожиданный приход викария временами может быть зловещим знаком. Возможно, в Лондоне произошел несчастный случай. Может, поезд сошел с рельсов и перевернулся в снегах. Если это так, не уверена, что хочу узнать об этом первая.

– Боже упаси, нет! – ответил викарий. – Твой отец уехал сегодня в Лондон, не так ли? На собрание филателистов или что-то в этом роде?

Еще одно свойство викариев – они знают все на свете.

– Войдете? – спросила я, не зная, что еще сказать.

Входя, викарий, должно быть, увидел, как я изумленно смотрю на его старый уставший «моррис оксфорд», припаркованный во дворе и выглядевший довольно нарядно для своего возраста: слой снега на крыше и капоте делал его похожим на перемороженный свадебный торт.

– Зимние шины и цепи, – доверительно сказал он. – Секрет каждого поистине успешного пастыря. Мне рассказал епископ, но никому не говори. Он узнал это от американских солдат.

Я ухмыльнулась и захлопнула дверь.

– Бог ты мой! – воскликнул он, уставившись на переплетение кабелей и лес из осветительной аппаратуры. – Я не ожидал, что это будет так.

– Вы об этом знали? О съемках, имею в виду.

– О, конечно да. Твой отец упоминал об этом какое-то время назад… просил меня помалкивать, и, конечно, я молчал. Но теперь, когда по Бишоп-Лейси прокатился длинный эскорт и на землях Букшоу разместился караван-сарай, больше это не секрет, не так ли? Должен признаться тебе, Флавия, с тех пор как я услышал, что здесь будет Филлис Уиверн, я строю планы.

Нечасто нас дарит визитом столь августейшая… столь сверкающая… посетительница, и, в конце концов, надо молоть зерно, которое у тебя есть, – не то чтобы Филлис Уиверн могла именоваться зерном хоть в каком-то смысле, боже мой, нет, но…

– Я встречалась с ней сегодня утром, – вызвалась я.

– Правда? Неужели? Синтия будет ревновать, когда услышит. Ну, может, не ревновать, но самую малость позавидует.

– Миссис Ричардсон – поклонница Филлис Уиверн?

– Нет, не думаю. Синтия, правда, кузина Стеллы Феррарс, написавшей роман «Крик ворона», по которому будет сниматься фильм. Троюродная кузина, но тем не менее.

– Синтия? – Я не верила своим ушам.

– Да, трудно поверить, не так ли? Я сам едва верю. Стелла всегда была паршивой овцой в семье, знаешь ли, пока не вышла замуж за лэрда[13] и не обосновалась в вересковых пустошах Шотландии и не начала производить на свет череду халтурных романов, из которых «Крик ворона» – просто самый последний. Синтия надеялась заскочить и дать мисс Уиверн несколько наметок на тему того, как следует играть роль героини.

Я чуть не сказала «п-ф-ф-ф!», но удержалась.

– Так вот почему вы здесь? Повидать мисс Уиверн?

– Ну да, – сказал викарий, – но не по этому поводу. Рождество, как ты уже не раз слышала от меня, – это всегда величайшая возможность не только получать, но и давать, и я надеюсь, что мисс Уиверн ясно видит свой путь, дабы воссоздать для нас парочку сцен из ее величайших триумфов – все во имя благого дела, разумеется. «Кровельный фонд», например, боже ж ты мой…

– Хотите, чтобы я вас представила ей? – спросила я.

Он чуть не рассыпался на части. Закусил губу и извлек носовой платок, чтобы протереть очки. Когда до него дошло, что он забыл взять их с собой, он высморкался.

– Будь добра, – сказал он.

Потом добавил, когда мы поднимались по ступенькам:

– Надеюсь, мы не помешаем. Ненавижу быть просителем, но иногда выбора нет.

Он имел в виду Синтию.

– Наше последнее предприятие потерпело крах, не так ли? Так что в этот раз надо постараться.

Теперь он, конечно же, подразумевал Руперта Порсона, покойного кукольника, чье представление несколько месяцев назад в приходском зале резко прервалось трагедией[14].

Бан Китс сидела на стуле наверху лестницы, оперев голову на руки.

– Боже мой, – сказала она, когда я представила ее викарию. – Я ужасно извиняюсь, кажется, у меня жуткая мигрень.

Ее лицо было белым, как снежная корка.

– Как печально, – произнес викарий, положив руку ей на плечо. – Сочувствую от всего сердца. Моя жена ужасно страдает от такого же недуга.

Синтия? – подумала я. От мигреней? Определенно это многое объясняет.