Секунда между нами - Эмма Стил
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что все это значит?
Мне больно.
Я оборачиваюсь и вижу девушку невысокого роста, с красивыми, широко расставленными глазами и волосами песочного цвета, собранными в хвост. Это Хилари.
Вчера я был на ее свадьбе.
Я имею в виду – в реальном мире.
– Привет, – улыбается ей Дженн и берет сумку и синее пальто из шкафчика. – Ты закончила?
– Наконец-то, – отвечает Хилари, плюхается на скамейку и смотрит на Дженн. – Это был тот еще денек, а я ведь должна была уйти час назад. Ну ладно, теперь мы свободны и можем насладиться Рождеством, да? – Она снимает брюки. – Пора уже напиться как следует!
В этом вся Хилс. По крайней мере, такой она была раньше.
– Точно! Мы это заслужили. – Дженн снимает с головы повязку, которая держит волосы.
Она надевает куртку, закидывает за плечи рюкзак, достает велосипедный шлем и запирает шкафчик. Дженн уже собирается уходить, но Хилари ловит ее взгляд:
– Слушай, Дженн, я хотела кое-что спросить…
Дженн смотрит на нее, держась за дверную ручку.
– Ты уже получила ответы из больниц в Сиднее?
Дженн открывает рот, чтобы ответить, но затем снова закрывает. Наконец произносит:
– Да… На самом деле из обеих прислали приглашения.
– Да ты что? Это так здорово! Когда ты едешь?
Секунду помолчав, Дженн отвечает:
– Ну… Я, наверное, не поеду.
– Что?! Ты серьезно? – в ужасе восклицает Хилари. – Но ты же так хотела! Ты ведь мечтала об Австралии!
Я ничего не понимаю. Она никогда мне об этом не рассказывала. Даже не упоминала ни разу, что хочет работать за границей.
Дженн улыбается, стоя у открытой двери.
– Мечты меняются, – отвечает она и с загадочным видом переступает порог. – С Рождеством, Хилари.
Хилари ерзает на скамейке:
– Ты с кем-то встречаешься? Я так и знала! Это тот самый парень из паба? Ну, давай рассказывай!
Но Дженн, фыркнув, выходит за дверь. Я проскальзываю следом за ней.
На улице кромешная тьма и жуткий холод, особенно сильно ощущаемый после тепла в больнице. Я весь продрог в своей кофте. Удивительно, что я вообще чувствую холод. Все это ужасно реалистично. Именно так, как и было бы на самом деле.
Дорожка посыпана гравием. Я помню, что снег в том году выпал и сразу растаял, оставив на Рождество только ледяные коричневые холмики по всему городу. Снег в Эдинбурге никогда не лежит долго. Все это сейчас кажется таким далеким. Я шагаю за Дженн к велопарковке, чувствуя себя преследователем и защитником одновременно.
– Дженн! – кричу я ей в спину, но она подтягивает повыше лямки рюкзака и продолжает целенаправленно двигаться вперед.
Мне так одиноко. Во тьме проступают белые больничные корпуса, напоминая декорации из футуристического фильма. В каждом окне горит свет, фонари освещают дорожки между зданиями. Я всегда думал, что больница – странное место для работы. Это другой мир, где день и ночь сливаются в непрерывный поток. Пациенты поступают постоянно, время от времени кто-то выписывается. В этих стенах бесконечный цикл рождения, смерти и того, что между ними. Все это никогда меня не привлекало, даже отталкивало. Меня начинает мутить от одной мысли, что людей там обследуют, прикасаются к их коже и бог знает к чему еще. Но Дженн не такая. Она счастлива, помогая людям. Это ее призвание.
Тогда почему она все бросила?
На велопарковке она останавливается у черного с желтым велосипеда и начинает возиться с замком. У нее за спиной из ниоткуда возникает какая-то фигура. Она резко оборачивается, в глазах тревога. Но потом ее губы растягиваются в улыбке, во взгляде читается узнавание.
– Что ты тут делаешь?
Я оборачиваюсь и вижу «другого» Робби. Он стоит рядом со мной с цветочным горшком в руках. На верхушке растения пылает рубиновый цветок.
– Я решил встретить тебя после работы и проводить домой, – говорит он, улыбаясь во тьме. На нем черная шапка, объемная водонепроницаемая куртка, а щеки раскраснелись от ветра. Он выглядит будто сноубордист, катающийся по Эдинбургу с цветком в руках.
– Но ведь уже поздно, – произносит она. – В это время ты должен быть пьяным и смотреть «Парк юрского периода».
Кажется, она искренне сожалеет, что доставила ему неудобства, – ей всегда не нравилось беспокоить других людей.
Он переминается с ноги на ногу и выглядит растерянным, будто не может подобрать слова.
– Ну, сегодня я уже много времени провел с семьей. Вот подумал, почему бы не сменить обстановку.
– Сменить обстановку… – повторяет она.
– Ну да.
Она с недоумением смотрит на цветок, приподняв бровь.
– Да, кстати, – спохватывается он, как будто только вспомнил о своей ноше, – это тебе. От мамы.
– Ты серьезно? – оживляется она, и ее глаза загораются от радости. – Это так мило! Люблю пуансеттию.
– О, вот оно! – кричит он, задрав голову к небу. – А я всю дорогу, пока ехал на велике, не мог вспомнить название.
– Погоди, ты ехал на велосипеде с этим горшком в руках?
– Ага, я за ужином немного выпил. Решил, что не стоит садиться за руль в таком состоянии.
Я замечаю, что он опирается на серебристый велосипед.
– Ты такой чудак, – говорит она, прищурив глаза.
– Да и ты, Дженнифер Кларк, не совсем нормальная, – с нежностью отвечает он. – Провести Рождество в одиночестве!..
– Только сочельник! – уточняет она, подняв палец. – Я работала, не забывай.
Он закатывает глаза.
– Да-да. Я помню, что ты лучше меня, – говорит он совершенно беззлобно, глупо при этом улыбаясь. – Как бы там ни было, – продолжает он, поежившись, – здесь страшный дубак. Поехали отсюда!
Она подкатывает к нему свой велосипед с таким видом, словно до сих пор не может поверить, что он здесь.
Провожая их взглядом, я раздумываю, смогу ли отправиться за ними. И бегу по асфальту мимо припаркованных машин, вдоль поросшей травой обочины. Но через какое-то время они вдруг растворяются во тьме прямо передо мной, и я чувствую, что тоже растворяюсь и исчезаю. В голове крутятся ее слова, произнесенные в раздевалке: об Австралии и о том, что она отказывается там работать. И вдруг меня осеняет: Дженн отказалась от переезда на другой материк ради меня.
Ради меня она отказалась от другой жизни.
Когда у меня в голове снова начинает стучать, я смотрю вниз и вижу на земле ярко-красный лепесток от пуансеттии, которую я ей подарил. «Это рождественская звезда», – скажет Дженн, прежде чем водрузить горшок на кухонный подоконник.
То было незабываемое Рождество.
Эта мысль обожгла меня.
О боже!
Нет… нет… нет…
Шесть
2002
РОББИ
В небе взрываются красные искры. Фейерверки.
Снова темнота. Пронизывающий холод.
Я в кромешной темноте, если не считать огромного костра впереди.
Оттуда доносятся гудение и треск, языки пламени поднимаются в ночное небо, и запах дыма проникает в мой нос.
Снова эта пульсация в голове. Я прижимаю ладони к вискам.
И вдруг страшная мысль волной обрушивается на меня.
Вся жизнь проносится перед ее глазами.
Из моей груди вырывается стон, грудь пронзает такая боль, словно кто-то с силой давит на нее. Все вдруг кажется каким-то сюрреалистичным. Этого просто не может быть.
Или может?
Какое-то внутреннее чувство подсказывает мне: может.
Наверное, грузовик занесло на льду и он выехал прямо на нашу полосу. Она увидела, что он несется прямо на нее, и решила, что сейчас умрет. И теперь вновь проживает моменты своей жизни. Черт! Я слышал о таких вещах – это называется «околосмертные переживания». Околосмертный опыт.
Да, точно.
Но почему я тоже вижу все это?
Вот дерьмо…
Я пытаюсь выровнять дыхание.
Надо остановить это. Если получится разбудить Дженн и вытащить нас из ее воспоминаний, то, может, я смогу перестроиться вправо, на другую полосу. Влево нельзя – там бордюр, стена, а дальше дома – верная смерть.
Но если мы застряли где-то между временами, откуда мне знать, что все может вернуться на круги своя? Откуда мне знать, возможно ли вообще что-то изменить?
У меня кружится голова, подкатывает тошнота.
Нужно найти ее, срочно.
Я пробираюсь вперед, то и дело спотыкаясь.
