Первая пуля – последняя пуля - Алексей Макеев

– Лады, – в очередной раз за сегодняшний вечер, казавшийся ему теперь бесконечным, Крячко сел на переднее пассажирское сиденье «Пежо». Гуров уже был за рулем. Двигатель завелся с полоборота. – Заскочим по пути в какую-нибудь ночную забегаловку? Или в ларек? Я хоть орешков пожевать возьму.

– Орешков купим, – радушие и широта души Гурова не знали границ. – Я же не хочу, чтобы ты с голоду окочурился. А что бы ты и вовсе не держал на меня зла, орешки за мой счет.

– Как это мило, Лева. Не надо, а то я сейчас расплачусь.

– То-то! Помни мою доброту, друг.

– Да разве ее забудешь?

Через низкую арку, выделявшуюся на фоне ночи еще более темным пятном, «Пежо» покинул двор дома, где проживал генерал Орлов, сразу свернул влево и, шурша шинами по асфальту, устремился к Садовому кольцу. Количество транспорта на дорогах было минимальным, а потому перемещаться по ночному городу всегда было проще и вольготнее, чем в дневное время суток.

– Мы давненько уже не обращались к Арсену за информацией, – вроде как между прочим заметил Крячко. – С чего ты решил, что он захочет поделиться ею с нами теперь? В последнее время кавказцы оборзели до беспредела. Причем все поголовно. Для них Москва – второй дом родной. И самое смешное, что они тут вроде как размножаются. Делением. То бишь растут в количественном соотношении на глазах. Я всегда думал, Лева: почему кавказцы – это сила? И сам для себя пришел к следующему выводу. Они сплоченнее. Сплоченнее, чем мы, русские. Ты когда-нибудь видел, чтобы один русский вступился на улице за другого, если его бьют кавказцы? Такое можно наблюдать лишь в самых редких случаях. И то, если эти двое хотя бы отдаленно знакомы. А у кавказцев все наоборот. Ты бьешь ему в морду, и если это видит кто-то из его соплеменников, он как коршун бросается на тебя. Защищает товарища, только исходя из националистических соображений. Прежде они и знать-то друг друга не знали, а получается…

– Стас, – Гуров поморщился, – ты меня утомил. Я что, каким-то образом дал понять, будто нуждаюсь сейчас в лекции о разностях менталитета? Или у меня это на лбу написано?

Крячко заерзал на сиденье и демонстративно отвернулся к окну. Его нижняя губа выпятилась, всем своим видом Станислав показывал, как сильно он задет за живое непониманием со стороны соратника.

– Недалекий ты человек, Гуров. Нельзя же так узко мыслить. Я к чему тебе все это говорил?..

– Ты начал с Арсена, – любезно напомнил Гуров.

– Вот именно. И к тому, что он мог измениться за то время, что мы не общались с ним.

– Ничего. Могу тебя уверить, что, если у меня появится необходимость дать ему по зубам, на помощь никто не примчится.

– Я не об этом. Он просто пошлет нас куда подальше…

– Вариант прежний, – невозмутимо ответил Гуров. – Дадим ему по зубам.

Крячко зевнул так, что хрустнула челюсть. Потянулся.

– Логично. Ты обладаешь уникальным даром убеждения.

Реакции Гурова на это уже не последовало. Миновав Садовое кольцо, он вывернул руль вправо и направил «Пежо» по Гвардейской. В пределах трех кварталов и стоял дом, который интересовал их с напарником. Гуров остановился за перекрестком. На всякий случай машинальным движением проверил наличие оружия в наплечной кобуре и только после этого заглушил двигатель. Фары «Пежо» погасли.

– Арсен всегда останется для нас Арсеном, Стас, – сказал Гуров, как бы завершая недавно прерванную дискуссию. – То, что мы его не беспокоили в последнее время, ничего не меняет. С крючка его еще никто не снимал. А сделать это самостоятельно нереально. Ты когда-нибудь видел рыбу, снявшую себя с крючка?

– Нет, не видел.

– Потому как это – нонсенс, старик. Ладно, пошли.

Они выбрались из салона. Дождик уже прекратился, но в воздухе все еще веяло прохладой и пахло прибитой к асфальту пылью.

– Мы забыли купить орешки, – разочарованно протянул Крячко.

– Забыли, – не стал оспаривать очевидного Гуров. – Ну, на обратном пути непременно купим.

– Обман. Кругом один обман, – Крячко явно жаждал получить «Оскара» за роль святого мученика. – Как можно жить, когда нет доверия даже к напарнику? Сегодня он забыл купить тебе орешков, а завтра забудет прикрыть твою спину…

Гуров уже не слушал его. Печатая шаг, полковник двигался к дому, где проживал его старый проверенный информатор Арсен Муренов.

Глава 3

Грузный водитель с широким отечным лицом и неровно подстриженной бородкой не умолкал ни на секунду за все время пути до столицы. Ружаков слушал его вполуха, погруженный в собственные мысли. Бесконечный словесный поток частника, представившегося Михаилом, начинал утомлять Ружакова, но он подавлял в себе растущее раздражение, не позволяя эмоциям выйти наружу.

Он и так-то изначально вызвал определенные подозрения у этого Михаила, когда остановил его «Москвич» на загородной трассе в половине десятого вечера. Но природное красноречие и на этот раз сослужило Кулаку добрую службу. Рассказанная водиле байка про подвыпившую компанию грибников, от которой он, Ружаков, якобы и отбился, вполне удовлетворила непритязательного столичного обывателя. Но с этого момента и начались длинные занудные рассказы самого Михаила, основанные на личных воспоминаниях. Он завел дискуссию и о собирании грибов, и о рыбалке. Затем, по его словам, выходило, что он принимал самое деятельное участие в настоящей профессиональной охоте на кабана. И в каждой истории непременно присутствовал какой-нибудь забавный, с точки зрения Михаила, казус. Он сам шутил и сам смеялся, не обращая внимания на тупое равнодушие попутчика.

Кулак мучился вопросом, как ему поступить дальше. Куда податься в столице, чтобы некоторое время его никто не мог найти и достать? Желательно, чтобы в свете новых недавних событий на трассе, повлекших за собой смерть Вити-Расписного, о его персоне и вовсе забыли. Но такое было маловероятным. Сейчас на месте событий наверняка вовсю орудуют менты. Труп Расписного будет опознан, и подозрения в соучастии непременно падут на него. Опера будут землю носом рыть, чтобы достать его. Хотя…

Кулак пошарил в просторных карманах своих штанов, но курева обнаружить не смог. Взгляд скользнул по приборной панели «Москвича». Ни пачки сигарет, ни зажигалки. Михаил явно относился к личностям некурящим. Ружаков стиснул зубы.

Менты… Возможно, менты для него сейчас наименее безопасный вариант. Безусловно, будут и другие личности, задействованные в его поисках. Взять, например, того же бульдогообразного мужика в длинном черном плаще и его бригаду. Почему-то встречаться с ними вторично у Ружакова не было никакого желания. Даже если там, на дороге, между ними вышли какие-то непонятки и Расписной не имеет к произошедшему никакого отношения, Кулака в любом случае будут теперь стремиться убрать как ненужного свидетеля. Аналогичные чувства должна испытывать и вторая сторона. Приехавшие на «шестерке» парни не пылали теплыми, дружескими чувствами по отношению к «бульдогу», но от этого они не становились друзьями и соратниками Кулака. Для них он такой же свидетель. Свидетель, подлежащий ликвидации.

Но больше всего Ружаков мучился оттого, что не понимал, что происходит. Расписной, как он предполагал, мог оказаться не при делах… Но могло быть и наоборот. Витя знал что-то, о чем не успел рассказать вышедшему на свободу давнему подельнику. И теперь он унес эту тайну с собой в могилу.

Первым побуждением Ружакова было податься в Москве к еще одному своему старому корешу по кличке Дрон. Шесть лет назад Дрон был одним из тех, кто проходил с Ружаковым по одному делу, но получил, в отличие от бригадира, всего четыре года. Отсюда выходило, что Дрон уже два года как находится на свободе. Насколько вероятно то, что он мог быть в курсе тех дел, которые крутил Расписной? Ответ напрашивался сам собой: очень вероятно. Значит, к Дрону?

Кулак покачал головой, отзываясь на собственные мысли. Чем дышит сейчас Дрон? Насколько глубоко он в деле? Что вообще творится в Москве? Все эти вопросы были для Ружакова тайной, покрытой мраком. Нельзя соваться в пекло очертя голову. Тогда куда?

К Верке! Решение вспыхнуло в сознании Кулака, как красный свет стоп-сигнала при резком торможении. Он почувствовал, как сильно забилось у него сердце и какое-то напряжение пробежало по нервам. Ружаков замер, целиком сконцентрировавшись на внутренних ощущениях, затем перевел дыхание и усилием воли заставил себя стать совершенно спокойным. Конечно же… И как он сразу не догадался?

Квартира Веры сейчас – единственное место в Москве, куда он мог безбоязненно податься и как минимум привести там свои мысли в порядок. Отлежаться, осмотреться, оценить ситуацию. Верка поможет ему и наскрести информацию о Дроне.

О связи Ружакова с Верой Найденовой знал только один-единственный человек: Расписной. Но он уже не откроет рта. В этом можно было быть совершенно точно уверенным. За шесть лет Верка раз пятнадцать навещала его в колонии. То есть, грубо говоря, каждые полгода. Приезжала она последний раз за два с половиной месяца до освобождения Кулака. Так какие же тут могут быть сомнения? Верка примет его. Без всяких вопросов примет.