Грация и Абсолют - Игорь Гергенрёдер

Тучка хищно-скаредной реальности похищала у Виктора небо. И коли очевидно, что спортивная бодрящая ходьба под тиканье часов, восхваляемая отцом, – ковыляние, – как не заинтересоваться поступью приобщённых к балету? Подпольные цеховики, теневые коммерсанты, люди в сфере торговли, иные лица того рода занятий, когда доходы не попадают в поле зрения государства… Все они своевременно поняли, что делать, дабы устроиться таким образом, когда сервелат на завтрак и шашлык по-карски на обед воспринимаются как должное.

Обостряя чутьё на кого-либо подобного (или стремящегося стать подобным), Можов добыл у одного старшекурсника совет купить «знакомство» с выгодной дамой. Совет придал решимости – отказать себе в костюме, получив от отца сумму взамен украденной.

14

Человека, что продавал «знакомство», старшекурсник назвал Казаком и дал его номер телефона. Позвонившему Виктору сказали, когда он должен быть в забегаловке у Савёловского вокзала. Там к нему подошёл располагающего облика мужчина с длинными седеющими волосами, похожий на администратора театра. Взяв деньги, он сообщил, что познакомит клиента с директрисой одной из гостиниц, не из самых знаменитых, конечно, и попросил позаботиться о такси. В гостинице провёл в служебный коридор, оставил в пустой приёмной перед директорским кабинетом, в котором исчез. Выйдя, повернулся к появившейся следом женщине: ухоженной, лет за тридцать пять, в бежевом платье строгого покроя.

Виктор встал с кресла. Казак, наклонив голову, качнул ею в его сторону:

– Римма Сергеевна, это тот художник...

Небольшие зоркие глаза с прямотой оглядели молодого человека, и в них прочлось: «Да, заинтересована». Она произнесла безапелляционно, будто ожидая неизбежных возражений и заранее отметая их:

– У меня ремонт квартиры – я ищу, чтобы делал художник!

Он постарался выражением лица показать ей: «А мне плевать – художник так художник! и нашла же начало!..»

Она пристукнула пальцем по золотым наручным часикам:

– Полседьмого. Вы посидите у нас в ресторане, я освобожусь – и поедем посмотрим квартиру...

Съев на даровщинку салат с крабами и лангет, выпив сто пятьдесят граммов молдавского коньяка «Дойна», он сел к ней в белые «жигули». По дороге тоном вежливой чиновницы она задала вопросы: когда он родился, кто родители. Не женат? А был? Что он студент и какого вуза, она уже знала от Казака. Во время остановок перед светофором неизменно посматривала на Виктора изучающе, а раз, глядя ему в глаза, произнесла чуть дрогнувшим голосом:

– Я не страдаю от одиночества… мне нужен только нормальный отдых после работы.

Как и следовало ожидать, квартира оказалась уютной, с импортной мягкой мебелью и коврами, и в спальне, куда его провели, фотообои представляли взору красочные виды на море. Римма Сергеевна, встав перед облитой солнцем синевой и раскинув руки, стала похлопывать ладонями по морским волнам:

– Это всё заменять! полностью обновить...

Он приблизился сзади, прикоснулся пальцами к её шее, пальцы заскользили по её спине вниз. Она замерла и, не оборачиваясь, сказала грудным полушёпотом:

– Разденься.

Он водрузил пиджак на спинку стула, разулся, сложил на стул остальную одежду. Когда Римма Сергеевна повернулась, Виктор стоял на ковре нагишом, с поднявшимся фаллосом.

– Хорошо… – выдохнула она, суетливо оправляя на себе платье, улыбаясь, и, словно прося прощения, добавила: – Сейчас я приду, ладно?..

Возвратилась в спальню в халате, под которым оказалась голой, а когда молодой человек, отбросив халат, хотел распластать её на кровати, напомнила ему о презервативе.

Любвеобилие Виктора перекрыло её ожидания. Он рьяно щупал, целовал груди и, повернув женщину ничком, исщекотал губами, языком её спину, побудил приподнять зад, развести пошире ноги, после чего резко вошёл в изнывающий зев и принялся ярыми толчками сотрясать её упоённо отдающееся тело.

Она раньше него достигла финиша, но продолжала в полузабытьи чуть встанывать, а когда он застыл, прижав пах к её ягодицам, нежно пролепетала:

– Полежи на мне…

До этой встречи ему виделось неприятное: как может выглядеть женщина, готовая платить за любовь? Теперь он находил: ему повезло, дама, при её возрасте, его порадовала.

– Я приму ванну, а ты найдёшь на кухне выпить, поесть… – сказала она просяще-смущённо, потянулась за халатом и, встав с постели, надела его.

Он, по-прежнему нагой, сидел за кухонным столом, попивал прикумское вино, ел яблоко. Римма Сергеевна после ванны вошла, обёрнутая банным полотенцем, томно попросила:

– Пусти меня к тебе…

Он помог ей устроиться у него на коленях, полотенце с неё соскользнуло.

– Дай мне глоточек.

Виктор поднёс стакан к её губам, она чуть отпила и лизнула молодому человеку уголок рта. Спросила:

– Как вы с Казаком нашли друг друга?

Можов спокойно ответил:

– Я искал такую, как ты. Мне сказали, чтобы я с ним поговорил.

– А зачем ты искал? Чего тебе не хватало? – она окрасила вопрос осторожной игривостью.

Ему хотелось быть проще, он объяснил кратко:

– Надоело! В училище была столовка, теперь – столовка, общага, а настоящей жизни не пробуешь.

Она деланно всхохотнула, но он был уверен – рано считать его примитивом. Да она и не считала. Римма Сергеевна оценила честность его ответа.

– Отнеси меня в постель… – проворковала, лениво ластясь.

Исполнив веление, он отпустил щедрую порцию нежности раскинувшейся навзничь даме, продемонстрировал класс в оральном ласкании её сладкоежки, и доведённая до предела пылкости Римма Сергеевна отменно показала себя в подмашке.

15

Потекла новая жизнь Можова. Римма Сергеевна, закончив в гостинице хлопотный рабочий день, приносила домой импортных кур, шматы тамбовского окорока, стерлядей. Частенько Виктор отправлялся обедать в ресторан гостиницы. Расслабился, разнежился от довольства, каким его ещё не баловали, безбожно пропускал лекции в институте.

Он просил Римму приискать ему доходное занятие – у неё, разумеется, имелись нужные связи. Она обещала, но не спешила, сомневаясь в деляческих способностях Виктора, в его изворотливости, без какой так нетрудно попасть под пяту государства.

Морозным декабрём в поздний час она и Можов возвращались в её «жигулях» с балета и были остановлены гаишниками, собиравшими мзду. Дама выскользнула из авто, держа в руке сумочку, содержимое которой, в ходе негромкого разговора, должно было поубавиться. Но Виктор, привыкший к самоуважению, не смог остаться безучастным. Тоже выйдя из машины, вскинув подбородок, заявил: правила движения не нарушались!

Двое гаишников окинули его взорами, переглянулись, затем один вызвал по рации милицейский патруль. Римма делала безумцу знаки, подскочила к нему, потребовала, чтобы он сел в «жигули» и проглотил язык. Виктор же по своему характеру был способен лишь независимо и гордо произнести, глядя на двоих:

– Это вы нарушаете!

Его спутница шагнула к ним:

– Не слушайте его!.. Пожалуйста… я всё объясню… с моей стороны никаких претензий! Всё, что нужно…

Можов неукротимо повысил голос:

– Ну зачем ты унижаешься?

– Заткнёшься ты, наконец?! – сорвалась она на визг.

Виктор понимал уже: благополучного исхода ждать не приходится. Но он был бы не он, если бы пошёл на попятный.

Гаишники поспешили к подкатившему милицейскому «москвичу», до Можова донеслось «пьяный…» А он позволил себе в буфете театра лишь пару рюмок мятного ликёра. Его возражения восприняли с весёлым безмолвием, милиционеры, резко поднажав, поместили опрометчивого человека в «москвич», доставили в отделение, где он был встречен старшим лейтенантом с ехидно-цепкими глазами. Тот с явным удовольствием принял фразу одного из милиционеров:

– Бросался на инспекторов ГАИ, угрожал: «Убью!»

– Вы же видите, что я не пьяный… – начал Виктор, но был прерван:

– Пройди!

Его повлекли в камеру, и он получил неизгладимое впечатление о том, что такое отработанный удар сзади в правую почку. С полминуты им владело неистовство сопротивления, но двое заломили руки, а ещё двое принялись тубахать его по грудной клетке, животу, бокам, потом кинули на пол и предоставили корчиться от пинков. Тут скользнувший в камеру милиционер зашептал что-то старшему лейтенанту, который со взмахом руки бросил:

– Хватит!

Римма Сергеевна, последовав на своих «жигулях» за милицейской машиной, сумела добиться в приёмной отделения, чтобы её выслушали, и назвала фамилию знакомого чина МВД. Уведомлённый старший лейтенант вышел к ней, спросил, кто она такая. Дама скромно сообщила о месте работы и попросила:

– Могу я позвонить …

Офицер услышал имя, отчество одного из начальников и озабоченно проговорил:

– Может, не стоит его ночью беспокоить на дому?

Римма Сергеевна и сама была не прочь обойтись без этого. А взгляд старшего лейтенанта обрёл прозрачность человека самых честных намерений: