Мальчик, который хотел быть вертолетом - Вивиан Пейли

– Я не могу показать кому-то, как их чинить.

Дети для него – «кто-то». Даже два месяца спустя он все еще ни к кому не обращается по имени, кроме меня. Тем не менее режим его функционирования – это история (о сломанном и починенном пропеллере), а наша школьная программа основана на рассказывании историй. Нам нужно только найти способ завлечь его на каком-то этапе.

Я узнала нечто очень важное про детей. Все, что происходит во время игры или рассказывания историй, превращается в увлекательнейшую беседу, если я расспрашиваю их искренне. Актеры и драматурги очень заинтересованы в конструктивных реакциях со стороны публики. Когда Лили сказала, что Джейсону понравится моя история про него, она исходила именно из этих предпосылок. Во время обеденного перерыва я говорю: «Когда все играли в кубики, кое-что интересное произошло с Джозефом, Саймоном и Джейсоном». Это звучит искренне, потому что мне и правда интересно то, что там происходило. Дети заинтересованно приготовились слушать. Даже Джейсону любопытно услышать историю, в которой он главный герой.

– Джозеф и Саймон были змейками, а еще там был злой аллигатор, и Саймон хотел, чтобы вертолет Джейсона спас положение, и…

– Нет, это я сказал спасти положение, – поправляет меня Джозеф.

– Ах, да, но Джейсон был слишком занят, он чинил пропеллер вертолета, потому что кто-то его сломал.

– Кто? – хором спрашивают дети.

– Не знаю, – отвечаю я.

– Кто сломал твой пропеллер? – интерес Джозефа растет.

– Кто-то оранжевый, – шепчет Джейсон.

Джозеф оглядывает свою оранжевую рубашку. – Это, наверное, кто-то в такой рубашке? Но это же не я, да? Это, наверное, кто-то еще, тоже оранжевый?

– Он говорит про оранжевое привидение! – выпаливает Пити, колотя кулаком по столу. – Бум-бум-бум!

С Джейсона уже хватит разговоров. Сжав губы, он издает звук, напоминающий вой сирены, и мчится в соседнюю комнату. По дороге он сметает аккуратную паутину игрушечной железной дороги и падает прямо на разъяренного Эдварда. – Ты это нарочно!!!

Но Джейсон уже укрылся за возведенной им стеной и снова чинит вертолет, никого не слушая.

Что заставляет детей обращать внимание на идеи, требования и жалобы одноклассников? Я думаю, то же, что позволяет найти смысл и порядок в загадочной жизни в классе: потребность в друге и потребность быть частью драматической структуры.

Дети всегда видят себя внутри какой-то истории. Дружба рассматривается с точки зрения ролей в игре-фантазии. Ты друг того, в чьей игре ты принимаешь участие, и ты, вернее всего, будешь прислушиваться к тем, с кем ты вместе разыгрываешь какие-то события. Если бы Джейсон согласился быть аллигатором, Джозеф и Саймон считали бы его своим другом. И потом они сказали бы своим родным: «Джейсон – мой друг». Именно так это и работает.

Дружба и фантазия – естественный путь, ведущий детей в новый мир других голосов, других взглядов, других способов выражать свои мысли и чувства, в которых они находят сходство со своими собственными. У взрослых ту же функцию выполняют, пожалуй, любовь и работа, хотя накопившиеся за годы нереализованные ожидания могут создать препятствия на этом пути. Для детей каждое новое открытие, каждый новый способ подключения к миру – это настоящее чудо.

Дружба и фантазия создают связи между детьми. Но есть еще и третье условие, которое придает осмысленность школьной жизни: потребность быть частью группы, коллектива. Именно коллектив оказывает решающее влияние на развитие рассказчика.

Два друга запоминают истории друг друга и осваивают свой особый, только им понятный язык. Но рассказчик несет в себе культурную функцию, ему требуется участие публики. Одной игры недостаточно; должен возникнуть такой формат, который не просто вберет в себя суть игры, но и выведет ее на новый уровень правдоподобия. Эта задача осуществляется в рассказывании и разыгрывании историй.

На этом этапе Джейсон пока не удовлетворяет двум первым требованиям: он использует фантазию, чтобы избежать дружбы. Но даже до ребенка, который хочет всегда быть внутри вертолета, можно достучаться, когда он понимает, что мы предлагаем ему публику, наблюдающую за тем, как разворачивается его фантазия. Джейсон ничем от нас не отличается. Он тоже хочет рассказать свою историю. А зачем еще ему изображать рычащий мотор и громко жаловаться на сломанный пропеллер, как не затем, чтобы привлечь наше внимание?

Но внимание, уделяемое неохотно, не может принести настоящего удовлетворения. Чтобы привлечь искреннее внимание, идея должна вписаться в ритм группы. Воображение – это не односторонний процесс; оно расцветает в обществе тех, кто разделяет с тобой взгляды и интересы и умеет задавать правильные вопросы.

Если Джейсон пока не может подружиться с другим ребенком, то, может быть, его заинтересует менее личный аспект – внимание более широкой аудитории? Сочинительство не обязательно подразумевает взаимодействие, поэтому оно позволяет до определенной степени обходить личные аспекты стороной. История и сцена, на которой она разыгрывается, – это отличная лаборатория для детей всех типов: для общительных, но не очень умеющих сформулировать свою мысль; для тех, кто говорит лучше, чем разыгрывает; для тех, кто увяз в одной-единственной теме, и для тех, кто бесконечно перепрыгивает от одной темы к другой. Это поистине благодатная почва. Возможно, она станет плодоносной и для Джейсона.

А пока поведение Джейсона дает мне новый стимул для изучения этого феномена. Я хочу побольше узнать о том, как рассказывание и разыгрывание историй позволяет изобрести обычаи и ритуалы, связывающие воедино детей в группе, и какое влияние это взаимодействие оказывает на все, что происходит в школе.

На основе интуитивных и спонтанных реакций учителя и дети могут создать некие правила и традиции, регулирующие способ слушания и реагирования в этой группе. В процессе рассказывания и разыгрывания историй все идеи выслушиваются, обдумываются, сравниваются, интерпретируются и становятся основой для действия. Мосты, наведенные в игре, укрепляются и удлиняются, они снабжаются указательными столбами с четкими дорожными знаками, предлагающими рассказчику направление пути. Предмет рассказа вбирает в себя все богатство языка и мысли: это ученый наследник творческой мудрости игры.

И мы всегда будем прибегать к игре, потому что сочинительство и рассказывание не могут, в свою очередь, без нее обойтись. Мне нужно будет наблюдать за Джейсоном, когда он играет, даже еще пристальнее, чем в комнате, где мы рассказываем истории. Как сумеет проявить себя творческая мудрость его игры? Тот, кто рассказывает историю, хочет донести до нас какое-то уникальное послание; тот, кто историю разыгрывает, создает уникальные отношения с теми, с кем он в конце концов объединяется в игре.

Я мечтаю о том, чтобы Джейсон принял правила группы, приспособился к ним, но в то же время я сознаю, что эта уступка испортила бы историю. Если бы вертолет Джейсона прилетел и спас змеек, был бы у меня материал для наблюдений? Спасение змеек – это история Джозефа. А кого или что решил бы спасти мальчик с вертолетом? Вот какой вопрос необычайно занимает меня.

– Джейсон, Джейсон, давай, поставь свой вертолет сюда, – настаивает Саймон. – Это моя беличья взлетная полоса. Давай как будто ты меня не видишь, и я в своем беличьем дупле, а потом ты меня видишь, но не сразу.

Джейсон поворачивается спиной к взлетной полосе, но Саймон не сдается. – Приземляйся здесь! Тут безопасно!

Ответа по-прежнему нет.

– Ладно, – пожимает плечами Саймон. – Тогда пусть как будто он приземлился на моей полосе. Как будто это О’Хара.

Игры других детей Джейсону неинтересны, но за столом, где они рассказывают свои истории, он проводит больше времени.

– Хочешь рассказать свою историю? – спрашиваю я у него как-то утром.

– Я режу лопасть, – говорит он.

– Из этого могла бы выйти история. Я могу ее записать: «Я режу лопасть».

– У меня лопасть сломалась.

– Это я тоже могу записать. «У меня сломалась лопасть».

Он не отвечает, и я не записываю его слова. Я не могу делать вид, будто Джейсон диктует мне свою историю, как и не могу делать вид, будто он играет с Саймоном. Рассказывание историй – более осознанный процесс, чем игра. Саймон может расположить свое беличье дупло рядом с аэропортом Джейсона, и их фантазии будут накладываться одна на другую, для этого им необязательно прислушиваться друг к другу.

Но когда Саймон рассказывает историю, он в точности знает, что в ней должно быть, а чего – нет. Например, все его истории неизменно начинаются с бельчонка.

– Жил-был бельчонок. И еще там был папа. Они нашли карту сокровищ. И потом они бились с плохим парнем. Это Пити.

– Нет, я буду Майти Маусом, – тут же объявляет Пити.