Медведь - Кривак Эндрю

Девочка уставилась в расстилавшуюся перед ней пустоту.

А зачем стены? — спросила она.

Когда-то дома были. Больше нашего. Стояли во много рядов, ты только попробуй себе вообразить. Я сам-то только и могу, что вообразить. Никогда своими глазами не видел.

Она долго смотрела вперед, а потом сказала: другие.

Мужчина кивнул.

Очень давно, сказал он.

Некоторое время девочка вслушивалась в непривычную, похожую на лесную тишину этого места, потом начала задремывать, но тут расслышала, как мужчина сбросил торбу со спины и зашагал вниз по склону к глубокой вмятине в земле, что была внизу.

Она стремительно вскочила и крикнула: нет!

Он остановился, обернулся.

Что такое?

Не надо. Не ходи. Мы же не знаем, что там внизу.

Мужчина остановился посередине травянистого склона.

Не думаю, что там внизу есть что-то, о чем нужно знать, сказал он. Зато может найтись что-то полезное.

Он двинулся дальше по склону холма, девочка следила, как он замедлил шаг, аккуратно прошел по периметру углубления, потом исчез за краем. Она стояла и ждала, стараясь не глядеть на страх перед собой — на гигантского гусака, — и тут мужчина вылез из углубления и направился назад по склону холма.

В руке он держал кусок стекла, перепачканный в земле; сказал: из этого выйдет отличный наконечник на мелкую дичь.

Он показал стекло девочке, потом развязал торбу, вынул кусок кожи, завернул находку, положил рядом с бечевой для удилища.

Идем, сказал он. Может, еще что отыщется.

Девочка замялась.

Мужчина указал туда, где нашел стекло, и сказал: только чуть-чуть дальше.

Она сбросила с плеч торбу и лук, они перебрались через еще один гребень. Там мужчина отгреб землю и показал девочке, как выглядели стены. Бесцветные, плоские одинаковые блоки, пустота в середине заполнена грязью и насекомыми, застрявшими в глине. Он поднял комок этой грязи, бросил, и рядом с тем местом, куда комок упал, что-то шевельнулось. Что-то мелкое, юркое, сотканное из теней. Он посмотрел на девочку — видела ли и она тоже, но она не видела, и он этому обрадовался.

В полдень они прервались, чтобы поесть, потом, в дневную жару, обыскали еще два кургана, но больше ничего не нашли, а потому вновь прикрыли развалины землей, вернулись на свой холм и расположились там на ночь.

ТРЕВОЖНЫМ БЫЛ ИХ СОН НА ТРАВЕ ПОД ПОШЕДШЕЙ на убыль луной: двое обитателей мира, опознать который теперь уже не мог никто кроме них, явившихся первыми, поскольку все другие, те, что когда-то претендовали на владычество и имя и верили, что останутся в памяти, в итоге лежали недвижно, погребенные под землей.

УТРОМ ОНИ НАСКВОЗЬ ПРОМОКЛИ ОТ РОСЫ. КОСТРА не разводили, молча позавтракали сушеной олениной и иван-чаем, а потом сложили свои немногочисленные пожитки. Солнце как раз вставало из дымки на востоке, и мужчина обратился к нему лицом, зная, что предстоит еще два ночлега, прежде чем они доберутся до океана; он повернулся, чтобы сказать об этом дочери.

Тут-то он его и заметил: проблеск слабого света, отразившийся от чего-то в дальнем конце полянки, в месте, до которого они не добрались. Он быстро спустился с холма, пересек поляну, а там встал на колени и начал руками отгребать землю.

Оказалось — еще один кусок стекла, да такой, в котором сквозь грязь и царапины на поверхности отражалось человеческое лицо. Он протер его рукавом, вернулся к девочке, показал.

Что видишь? — спросил он.

Она посмотрела в стекло, скривилась, посмотрела снова.

Как будто бы глядишь в воду, только видно себя еще отчетливее.

У твоей мамы когда-то было такое стекло, в деревянной раме, с деревянной ручкой. Досталось ей от ее матери. А той — от кого-то еще.

Она вот так и выглядела? — спросила девочка, молча глядя в стекло.

Да, ответил мужчина.

И что с ним сталось?

Не знаю, сказал он. В последний раз я его у нее видел перед самым твоим рождением. А потом оно куда-то делось.

Девочка крутила стекло в руках, но отражение оставалось прежним. Потом опустила его.

Возьму для стрел, сказала она и засунула стекло в торбу.

Там обнаженный кусок стены, который мы вчера не заметили, сказал мужчина. Давай посмотрим еще разок, а после — в дорогу.

Ей захотелось отказаться. Очень хотелось отсюда уйти, двигаться дальше к океану, вот только отец всегда знал, как лучше поступить и почему. Она снова сбросила торбу, но лук с колчаном прихватила с собой и пошла следом за мужчиной.

Стена, стоявшая на гребне этого холма, состояла из четырех прямоугольных блоков, уложенных теми же рядами, какими их возвели давным-давно, обнаженные, крошащиеся стыковочные швы покрыты коркой грязи и оплетены растениями, остальное ушло в землю. А вот дальше они обнаружили дыру в два человеческих роста глубиной до древнего фундамента, темную впадину, которую за долгие годы проделала дождевая вода, сбегая вдоль камня, прежде чем снова впитаться в почву. Из дымки на горизонте вставало солнце, хотя свет его пока еще не достиг дна ямы.

В этом провале наверняка что-то есть, сказал мужчина и полез в зазор.

Первый ряд блоков обвалился и с плеском рухнул во тьму. Мужчина, скорчившийся рядом, пнул ногой оставшиеся. Они выдержали, тогда он перелез через стену и повис на руках, держась за верх, а потом отпустил.

Она следила за его падением, но не видела почти ничего, кроме теней. Она услышала всплеск воды. Повисло долгое молчание, она решила, что он ждет, пока глаза привыкнут к темноте. Вглядываясь в сумрак, она смогла рассмотреть лишь, как он поворачивает голову вправо-влево.

Ну тут и грязища! — крикнул он.

Она решила, что он развернется, влезет назад по стене и они отправятся дальше. А потом услышала, что он двинулся вверх по течению, услышала, как огнивом звякнули обломки ржавого металла, отброшенные прочь, на какой-то камень там внизу, а свесившись еще дальше, разглядела, как его голова движется-останавливается, движется-останавливается. Потом рука потянулась к чему-то от нее скрытому, даже не поймешь, дотронулся он или нет, она не могла понять, что его там удерживает. Что он надеется найти?

Потом — движение, но не мужчины. И не воды. И не сорных трав, которые умудрились разрастись там, во тьме, и теперь склонялись к касавшейся их руке. То был взмах хвоста. Она его увидела в искре света. Только она. А он вновь протянул руку. Протянул прямо к блеску глаз и зубов.

Она вскрикнула в тот же миг, когда вскрикнул и он, остановился, рывком прижал руку к груди, а она схватила лук и приладила стрелу, вот только не видела, куда стрелять.

Тебя ранили? — крикнула она ему вниз.

Он поднял глаза к свету.

Меня укусили!

Он вышел из воды, вернулся к стене, по которой слез раньше, но она знала: по такой крутой на одной руке не взобраться, а потому наклонилась как можно ниже и опустила туда лук. Он ухватился за нижнее плечо нетронутой рукой, а она вытянула его вверх, на кромку с силой, порожденной таким непомерным страхом, что он же заставил их обоих рухнуть на траву.

Она встала, потянулась к его руке, чтобы осмотреть укус, но он отдернул руку и стал вглядываться сам. На коже запястья и на корке грязи на ладони отпечатались следы челюсти и зубов. Он попытался оттереть рану рукавом, но мешала дрожь — только размазал и бросил.

Нужно очистить, сказал он.

Подошел к поклаже, одной рукой вытащил пробку из тыквы, обмыл поврежденную ладонь, сперва с внутренней стороны, потом с тыльной. Помедлил, вытянул из-под кожи обломок зуба, потом вылил остаток воды на всю руку, потряс, обсушивая.

Что это было? — спросила она.

Слишком темно, сказал он.

Ты как думаешь, оно было больное?

Не знаю. Страшно сердитое, а может, и безумное.

ОНИ ОСТАЛИСЬ НОЧЕВАТЬ НА ПРЕЖНЕМ МЕСТЕ, вскипятили принесенной с собой воды, заварили иван-чай, чтобы утолить жажду, тем же настоем промыли рану. Ни в тот день, ни ночью они не слышали больше ни одного животного, как будто по этому месту никогда не проходили и никогда не пройдут пути каких-либо лесных зверей, а уж останавливаться тут они не станут тем более; и мужчина сказал: он каждый раз в этом месте чувствовал что-то такое. Чувствовал пустоту, молчание и теперь не может понять, почему не послушался девочку и не ушел отсюда сразу.