Смешные любови (рассказы) - Милан Кундера

Для нашего путешествия я за небольшую цену взял напрокат прелестный «фиат» и в субботу в два часа пополудни подкатил к дому Мартина. Мартин был уже наготове, и мы тронулись. Стоял июль, и было нестерпимо жарко. Мы стремились попасть в Б. как можно раньше, но, увидев по пути в одной деревне двух пареньков в трусиках и с явно мокрыми волосами, я остановил машину. Пруд и вправду был неподалеку, в нескольких шагах от дороги, за околицей. Сон у меня уже не прежний, прошлой ночью я вертелся в постели, невесть чем озабоченный, часов до трех и потому мечтал освежиться; Мартин тоже был «за».

Раздевшись, мы прыгнули в пруд. Нырнув в воду, я быстро поплыл к другому берегу. Но Мартин, едва ополоснувшись, тотчас вылез. Поплавав и снова вернувшись на берег, я нашел его в состоянии сосредоточенного внимания. На берегу визжала стайка девочек, где-то вдали гоняла мяч местная молодежь, но Мартин буравил взглядом стройную фигурку девушки, стоявшей к нам спиной метрах в пятидесяти и недвижно уставившейся в воду.

— Смотри, — сказал Мартин.

— Смотрю.

— И что скажешь?

— Что я могу сказать?

— И ты не знаешь, что сказать?

— Надо подождать, пока она обернется, — предложил я.

— Нам незачем ждать, пока она обернется. То, что я вижу уже сейчас, меня вполне устраивает.

— Допустим, — сказал я, — но, к сожалению, у нас нет времени что-то предпринимать в этом плане.

— Хотя бы присмотреть, присмотреть! — сказал Мартин и обратился к какому-то пареньку, чуть поодаль надевавшему трусики: — Мальчик, скажи, пожалуйста, ты не знаешь, как зовут вон ту девушку? — И он указал на девушку, которая в какой-то странной апатии все еще продолжала стоять в прежней позе.

— Вон ту?

— Да, ту.

— Она не тутошняя, — сказал мальчик. Мартин обратился к девочке лет двенадцати, загоравшей рядом:

— Девочка, не знаешь, кто та девушка, что стоит на берегу? Девочка послушно приподнялась: — Вон та?

— Да, та.

— Это Манка.

— Манка? А дальше как?

— Манка Панку… из Траплиц…

Девушка все еще продолжала стоять спиной к нам. Потом, нагнувшись, достала купальную шапочку, а когда, надевая ее, выпрямилась, Мартин, подскочив ко мне, сказал: — Это Манка Панку из Траплиц. Можем ехать.

Он был вполне спокоен, доволен и, видимо, уже не думал ни о чем, кроме предстоящей дороги.

Мартин употребляет для этого слово смотрёж. Исходя из своего богатого опыта, он пришел к выводу, что не так уж трудно соблазнить девушку, как трудно, если у нас высокие количественные запросы, всегда иметь на примете достаточное число девушек, которых мы пока еще не соблазнили.

Поэтому, утверждает он, необходимо постоянно, в любое время и при любых обстоятельствах, проводить самый широкий смотрёж, то есть фиксировать в памяти или в записной книжке имена тех женщин, которых мы присмотрели для себя и когда-нибудь смогли бы закадрить.

Кадрёж — это уже высшая ступень деятельности, означающая, что с определенной женщиной мы вступаем в контакт, знакомимся и находим к ней нужный подход.

Кто любит, похваляясь, оглядываться назад, тот делает упор на имена женщин, которых любил; но тот, кто смотрит вперед, в будущее, должен заботиться прежде всего о том, чтобы иметь в запасе достаточное количество присмотренных и закадренных женщин.

Таким образом, выше кадрёжа существует лишь единственная, последняя ступень деятельности, и я, в угоду Мартину, рад подчеркнуть, что те, кто устремлен исключительно к этой последней ступени, ничтожные и примитивные мужланы; они напоминают мне деревенских футболистов, кидающихся сломя голову на ворота противника и забывающих, что к голу (как и ко многим последующим голам) ведет не только шальное желание пульнуть мяч, но прежде всего обстоятельная и честная игра на поле.

— Ты думаешь, что когда-нибудь попадешь в Траплице? — спросил я Мартина, когда мы снова двинулись в путь.

— Кто знает… — сказал Мартин.

— Во всяком случае, — подытожил я, — день начинается у нас успешно.

К больнице в Б. мы подъехали в отличном настроении, примерно в полчетвертого дня. По телефону мы вызвали нашу сестричку, и через минуту она уже спустилась к нам вниз в форменной шапочке и белом халате. Заметив, что она покраснела, я счел это доброй приметой.

Мартин сразу взял девушку в оборот, и она сообщила нам, что в семь кончается ее смена и что в это время мы должны ждать ее у больницы.

— С барышней-коллегой вы уже договорились? — спросил Мартин, и девушка утвердительно кивнула:

— Мы придем вдвоем.

— Отлично, — сказал Мартин, — однако не можем же мы поставить нашего друга, пана коллегу, перед свершившимся фактом, дотоле ему не известным.

— Ну хорошо, — сказала девушка, — мы можем взглянуть на нее; Божена в терапии.

Мы не торопясь пошли через больничный двор, и я робко заметил: — А та толстая книга, она в порядке?

Сестричка кивнула и сказала, что книга в порядке и находится здесь, в больнице. У меня гора свалилась с плеч, и я настоял на том, чтобы мы прежде всего пошли за книгой.

Конечно, Мартин счел неудобным, что я столь откровенно книгу предпочитаю женщине, которую мне предстоит оценить, но я ничего не мог с собой поделать.

Скажу прямо: в течение тех нескольких дней, что книга по культуре этрусков находилась вне поля моего зрения, я ужасно переживал. И если я сумел это безропотно вынести, даже не пошевелив пальцем, то мне понадобилось огромное самообладание, чтобы ни при каких обстоятельствах не испортить Игры, цену которой я познал с детства и, научившись ее уважать, подчинял ей любые свои личные интересы.

В то время как у меня происходила трогательная встреча с моей книгой, Мартин не прекращал болтовни с сестричкой и добился того, что она обещала попросить у своего сослуживца предоставить ей на вечер дачу, расположенную неподалеку от Готерского озера. В чрезвычайно хорошем настроении мы втроем наконец отправились через больничный двор к маленькому зеленому флигельку, где помещалась терапия.

Нам навстречу как раз шли сестра и врач. Врач, комичный верзила с оттопыренными ушами, полностью завладел моим вниманием, тем паче что наша сестричка в эту минуту подтолкнула меня: я хихикнул. Когда они прошли мимо, Мартин повернулся ко мне: — Ну тебе и везет, парень. Такой классной барышни ты совсем не заслуживаешь.

Постеснявшись сказать, что смотрел исключительно на верзилу врача, а девушки не приметил, я все-таки решил тоже похвалить ее. Впрочем, по существу я вовсе и не покривил Душой: я ведь доверяю вкусу Мартина куда больше, чем своему, ибо его вкус подкрепляется гораздо большим интересом, чем мой. Я люблю объективность и упорядоченность во всем, в том числе и в вопросах любви, а потому знатока предпочитаю дилетанту.

Иной мог бы счесть лицемерием, когда я называю дилетантом себя, разведенного человека, рассказывающего сейчас об одной из своих (причем явно не из ряда вон выходящих) авантюр. И все-таки: я дилетант. Можно было бы сказать, что я играю во что-то, тогда как Мартин этим живет. Подчас меня охватывает чувство, что вся моя полигамная жизнь возникла лишь из желания подражать другим мужчинам; не стану отрицать, что это подражание доставляло мне немало удовольствия, однако не могу избавиться от ощущения, что это пристрастие носит характер чего-то совершенно свободного, игрового и необязательного, сравнимого, скажем, с посещением картинных галерей или чужих краев и не подчиненного тому безусловному императиву, который ощущался в эротической жизни Мартина. Именно присутствие этого безусловного императива и возвышало его в моих глазах. Суждения Мартина о женщинах, сдавалось мне, произносила его устами сама Природа, сама Необходимость.

Когда мы оказались за пределами больницы, Мартин с особым нажимом сказал, что сегодня нам потрясающе все удается, и затем добавил: — Вечером, конечно, надо будет поторопиться. В девять хочу быть дома.

Я оцепенел: — В девять? Значит, отсюда надо уехать в восемь! Стало быть, мы ехали сюда совершенно напрасно! Я думал, что впереди у нас целая ночь!.

— Зачем тебе разбазаривать время!

— Но какой смысл тащиться в такую даль ради одного часа? Что ты собираешься предпринять от семи до восьми?

— Все. Как ты изволил заметить, я организовал дачу, так что все должно идти как по маслу. Все зависит от твоей решительности.

— Но почему, черт возьми, ты должен быть в девять дома?

— Я обещал Иржине. Субботними вечерами она привыкла перед сном играть в «джокера».

— О Бог мой… — выдохнул я.

— Вчера у Иржинки были кой-какие передряги в конторе, не отнимать же у нее эту маленькую субботнюю радость! Ты ведь знаешь, Иржинка — самая лучшая женщина на свете… К тому же и у тебя в Праге, — добавил он, — впереди будет целая ночь.