Алексей Косыгин. «Второй» среди «первых», «первый» среди «вторых» - Вадим Леонидович Телицын

При поступлении в техникум А. Н. Косыгин просил предоставить общежитие, так как в квартире на Малой Вульфовой народу прибавилось: брат «обзавелся» женой Антониной Васильевной (в девичестве Сорокиной), вернулась из деревни сестра Маня. Общежитие Алексею предоставили, но дома у родных он бывал каждые выходные, а то и чаще. Здесь ему всегда были рады.

Николай Ильич, хотя и не одобрял выбор сыновьями профессий, волю свою им не навязывал. Да и сам он на завод не вернулся. Не позволяло здоровье, подорванное за годы военной службы. Получая небольшую пенсию, он устроился дворником при доме, где жил.

* * *

Годы учебы пролетели для Алексея Косыгина незаметно. Вот уже и последний курс. Практику он проходил инструктором-льноводом Северо-Западного отделения Центросоюза (Новгород — Псков)[27] и на льнопрядильно-текстильной фабрике в Ростове Великом. Там он впервые получил представление о ткацком деле.

Учеба закончилась в 1924-м[28], в мае того же года Алексей Косыгин отправился, согласившись с предложением руководства Всероссийского центрального союза потребительского общества, в далекий Ново-Николаевск, в распоряжение Сибирского краевого союза кооператоров.

Открывалась новая страница жизни.

«Во глубине сибирских руд…»

В начале мая поезд дальнего следования доставил молодого специалиста-кооператора Алексея Косыгина и двух его однокурсников, Федора Новикова и Леонида Минаева, в далекий Ново-Николаевск.

В пути только и разговоров было, что о кооперации: с теорией понятно, а что на практике? И главный вопрос: сумеют ли справиться? С дороги Алексей регулярно писал отцу, опуская письма в почтовые ящики на каждой крупной железнодорожной станции.

Вот и Ново-Николаевск. С 1921 года — губернский центр.

Новых сотрудников принял сам руководитель Сибирского краевого союза кооперативов Иван Иванович Панкратов[29]. То, что он говорил, поразило вчерашних выпускников кооперативного техникума, поскольку совсем не походило на то, чему их учили:

— О кооперации очень много написано хороших книжек, принято резолюций. Однако практическое положение проясняется с большим трудом. А повсюду — что? Недовольство кооперативными центрами. Причина — в самой кооперативной организации, пусть частично перестроенной. В ее неповоротливой политике, недостаточной быстроте и четкости в работе.

Погоду в отношениях кооперации с государственной промышленностью и государственной торговлей диктуют партийные и советские органы. Но позиция государственной промышленности по целому ряду вопросов неясна. Куда идет продукция государственной промышленности? Колоссальное количество продолжает течь через частно-торговый аппарат, через частное посредничество и только в малой степени пытается увязаться с кооперативами первой степени непосредственно. А политика такой «увязки в малой степени» фактически ведет к чему? — Правильно, к ослаблению и разрушению кооперативной системы. Срывает планировку кооперативной работы, усиливает анархию в торговых операциях.

Денежная реформа… Да, необходима, но для проведения придется нести большие жертвы. А ослабить их можно, если создать действительный союз государственного и кооперативного секторов.

Торговая политика государства. Также неустойчива. Что видно, прежде всего, в продвижении товаров к деревенскому потребителю.

Кооперация не отброшена, нет. Кооперация, как исполнительница… забракована.

Живем мы в период бурного строительства. Подчас незаметно делаем довольно большие дела. Но бывают полосы, когда нужно приподняться над днем сегодняшним. Оглянуться, чтобы лучше видеть пройденный путь. Музыканты перелаживаются. Так что будем слушать новую музыку…[30]

Алексею Косыгину было над чем подумать…

Время новой экономической политики — сложное и противоречивое. С одной стороны, люди стали забывать об ужасах гражданской войны — голоде, холоде, эпидемиях, терроре… Воспряла духом экономика, вновь возрождался рухнувший в ад промышленный сектор, правдами и неправдами восстанавливалось крестьянское хозяйство, всеми цветами расцветала сфера услуг — открывались кафе, рестораны, издательства, швейные мастерские, парикмахерские салоны. И все это — частный сектор… И не только в Петрограде или в Москве, но и в самых удаленных от центра губерниях и уездах… Из душ людей уходила тревога, ее заменяло желание жить «на всю катушку», вырваться из нищеты, порожденной двумя революциями и двумя войнами, сконцентрировав все внимание не на проблемах мира, а на заботах собственной семьи, своих собственных желаниях, ежедневных радостях и мечтах…

Казалось, на российскую землю пришли социальный мир и спокойствие. Однако это только казалось… «Пролетарское» государство «не дремало»: периодически «изымались» из общества «социально опасные элементы», за рубеж уходили «философские пароходы», увозившие из Советской России интеллектуальную элиту, возрастал, из года в год, прессинг налоговых органов на тех, кого называли «нэпманами» (по сути — «новые русские»)…

Однако железную стену вокруг нэпа в первой половине 1920-х годов еще не выстраивали. Но новое, постленинское руководство в большинстве своем рассматривало нэп не «всерьез и надолго», а как временное отступление от марксистских канонов. В «верхах» считали, что сворачивать нэп «время еще не пришло», пусть общество «нагуляет жирок». А потому допускало такие лозунги, как бухаринский призыв «Обогащайтесь!», прекрасно понимая, кто на самом деле «хозяин» в Советской России…

Но вписывается ли кооперация в нэп? В советский строй? Как соотносится кооперация с большевистской идеологией, если ее основополагающие принципы ну никак не «стыкуются» с основами кооперации? Вот те вопросы, на которые искал ответы Алексей Косыгин и не находил. Не нашел и много лет спустя, когда в самом конце 1970-х годов вновь вернулся к идеям кооперации…

Конечно же, Панкратов и выпускники кооперативного техникума были, что называется, в «разных весовых категориях»: ему можно было рассуждать о кооперации как явлении, а им предстояло решать проблемы «на земле».

* * *

До октября 1924 года Алексей Николаевич исполнял обязанности инструктора-льновода Сибирского краевого союза. Работы — непочатый край. Льняные поля составляли в Сибири в 1926 году около 120 тысяч гектаров, примерно 20 % от всесоюзных. Однако «товарный выход» сибирского льна был ничтожно мал — менее 7,5 % от союзного[31]. Как исправлять ситуацию?

Косыгин быстро убедился, что никакого «чудо-рецепта» не существует. И принялся вдумчиво, по крупицам собирать имеющуюся информацию по всем направлениям. Анализировал ее так же придирчиво и скрупулезно, полагая, что мелочей в народном хозяйстве нет. Эту привычку Алексей Николаевич сохранил на все последующие годы. Друзья и сослуживцы отмечали некую замкнутость его, даже угрюмость, странную для молодого человека двадцати лет. Шумных компаний и застолий он сторонился, явно предпочитая одиночество.

Мысли постепенно выстраивались в систему, и первые же его предложения вызвали интерес руководства. Не прошло и полгода, как Алексей Николаевич сделал первый шаг по профессионально-карьерной лестнице. Инструктора-льновода повысили до инструктора-организатора по первичным потребительским кооперативам. А затем взяли на должность заведующего секретариатом и орготделом «Обьсоюза».

Пришлось много разъезжать. Часто бывал в Тюмени и Ишиме, Тобольске и Красноярске, Омске и Томске. Однако уже