Бозон Хиггса. От научной идеи до открытия «частицы Бога» - Джим Бэгготт

Однако в гипотезе де Бройля обратная частота волны прямо связана с импульсом частицы[19]. Неопределенность частоты, таким образом, означает неопределенность импульса.

Обратное также верно. Если мы хотим точно знать частоту волны и, следовательно, импульс частицы, нам нужна единственная волна с единственной частотой. Но тогда мы не можем ее локализовать. Волна-частица остается распространенной в пространстве, и мы уже не можем измерить ее точное положение.

Эта неопределенность положения и импульса легла в основу знаменитого принципа неопределенности, открытого немецким физиком Вернером Гейзенбергом в 1927 году. Это прямое следствие дуализма элементарных квантовых объектов, которые ведут себя одновременно и как волна, и как частица.

Вейль вернулся в Геттинген в 1930 году и занял профессорскую должность, освободившуюся после ушедшего на покой Гильберта. Там он работал вместе с Нетер, которая все это время оставалась в Геттингене, за исключением короткого академического отпуска зимой 1928/29 года, проведенного в Московском государственном университете.

В январе 1933 года канцлером Германии стал Адольф Гитлер. Через несколько месяцев национал-социалистское правительство приняло Закон о восстановлении профессионального чиновничества, первый из четырехсот подобных законов. Он давал нацистам юридические основания для того, чтобы запретить евреям занимать должности на государственной службе, в том числе научные в немецких университетах.

Вейль был женат на еврейке и уехал из Германии в США, чтобы вместе с Эйнштейном работать в Институте перспективных исследований в Принстоне, штат НьюДжерси. Нетер была еврейкой и была уволена из Геттингенского университета. Она так и не стала полноправным профессором. Нетер уехала в Брин-Мор-колледж – гуманитарное учебное заведение в Пенсильвании. Два года спустя она умерла в возрасте 53 лет.

В некрологе, вышедшем в газете «Нью Йорк таймс» вскоре после ее смерти, Эйнштейн писал: «По мнению самых авторитетных математиков из еще живущих, фрейлейн Нетер обладала огромнейшим творческим и математическим гением, который мы видели с тех пор, как женщины стали получать высшее образование. В области алгебры, которой многие века занимались самые одаренные математики, она открыла методы, сыгравшие безмерно важную роль для развития молодого поколения математиков. Чистая математика является в своем роде поэзией логических идей. Человек стремится к самым общим идеям, которые объединяет в простой, логичной и унифицированной форме в самый большой круг формальных отношений. В этом стремлении к логической красоте открываются духовные формулы, необходимые для более глубокого проникновения в законы природы»[20].

2

Слабое оправдание

Глава, в которой Янг Чжэньнин и Роберт Миллс пытаются вывести теорию квантового поля для сильного ядерного взаимодействия и выводят из себя Вольфганга Паули

Когда Дирак успешно соединил квантовую теорию и специальную теорию относительности Эйнштейна в 1927 го ду, в результате были открыты спин электрона и антивещество. Уравнение Дирака по праву считалось достойным всяческого восхищения, но вскоре стало понятно, что на этом история закончиться не может.

Физики начали понимать, что им нужна полностью разработанная релятивистская теория квантовой электродинамики, КЭД. По сути дела, она стала бы квантовым вариантом максвелловских уравнений, удовлетворяющим эйнштейновской специальной теории относительности. Такая теория неизбежно должна была включить в себя квантовый вариант теории электромагнитного поля.

Некоторые физики считали, что поля имеют более фундаментальную природу, чем частицы. По их мнению, верное описание квантового поля должно содержать частицы в качестве «квантов» самого поля, переносящих взаимодействие от одной частицы к другой. Казалось очевидным, что фотон – это частица квантового электромагнитного поля, которая возникала и уничтожалась при взаимодействии заряженных частиц.

Немецкий и австрийский физики Вернер Гейзенберг и Вольфганг Паули разработали вариант именно квантовой теории поля в 1929 году. Но в нем оставалась одна большая проблема. Физики обнаружили, что не могут точно решить уравнения полей. Иными словами, они не могли записать решение уравнений полей в виде единственного самостоятельного математического выражения, применимого в любых обстоятельствах.

Гейзенбергу и Паули пришлось прибегнуть к альтернативному подходу к решению уравнений полей, основанному на так называемой теории возмущения. При этом подходе уравнение преобразуется в виде суммы потенциально бесконечного ряда членов x0 + x1 + x2 + x3 + … Ряд начинается с выражения нулевого порядка (или отсутствия взаимодействия), которое имеет точное решение. К нему прибавляются дополнительные члены (возмущающие), которые представляют собой поправки первого порядка (x1), второго порядка (x2), третьего порядка (x3) и так далее. В принципе каждый член разложения является все меньшей и меньшей поправкой к решению нулевого порядка, и таким образом решение постепенно приближается к фактическому результату. Точность окончательного результата зависит от участвующих в расчете количества возмущающих членов.

Но вместо того чтобы находить все более мелкие поправки, Гейзенберг и Паули обнаружили, что иногда количество возмущающих членов разрастается до бесконечности. Применительно к квантовой теории электрона было установлено, что эти члены возникают из собственной энергии электрона вследствие того, что электрон взаимодействует со своим собственным электромагнитным полем.

Очевидного решения не было.

На этом дело застопорилось. В 1932 году Джеймс Чедвик открыл нейтрон. В следующие после открытия годы итальянский физик Энрико Ферми использовал высокоэнергетические нейтроны для бомбардировки атомов разных химических элементов в поиске интересной новой физики. Озадаченные некоторыми результатами экспериментов Ферми, немецкие химики Отто Ган и Фриц Штрассман исследовали продукт нейтронной бомбардировки атомов урана. В сочельник 1938 года они обсудили эти еще более озадачивающие результаты с давнишней коллегой Гана Лизой Мейтнер и ее племянником, физиком Отто Фришем, высланными из нацистской Германии. Итогом их оживленной дискуссии стало открытие реакции расщепления ядра.

Об этом зловещем открытии объявили в январе 1939 года, всего за девять месяцев до начала Второй мировой войны. Физики превратились из заумных чудиков в важнейший военный ресурс национальных государств и приступили к работе над тем, чтобы превратить ядерное расщепление в самое ужасное оружие в мире.

Когда в 1947 году наконец пришла пора снова обратить внимание на нерешенные вопросы квантовой электродинамики, теоретическая физика просуществовала в упадке и забвении почти два десятка лет.

Но тут опять случился грандиозный творческий взрыв. В июне 1947 года группа ведущих американских физиков собралась на небольшую конференцию «только для своих» в маленькой дощатой гостинице «Голова барана» в Шелтер-Айленде, на восточной стороне нью-йоркского ЛонгАйленда.

Это было блестящее собрание. На нем присутствовали Роберт Оппенгеймер, «отец» атомной бомбы, Ханс Бете, возглавлявший теоретический отдел в Лос-Аламосской лаборатории[21], Виктор Вайскопф, Исидор Раби, Эдвард Теллер, Джон ван Флек, Джон фон Нейман, Уиллис Лэмб и Хендрик Крамерс. Новое поколение физиков представляли Джон Уилер, Абрахам Пайс, Ричард Фейнман, Джулиан Швингер и бывшие ученики Оппенгеймера Роберт Сербер и Дэвид Бом. Эйнштейна приглашали, но он отказался из-за плохого самочувствия.

На конференции физики услышали о некоторых тревожных результатах новых экспериментов. Энергия одного из квантовых состояний атома водорода, как оказалось, слегка сдвигается относительно другого, и этот феномен назвали лэмбовским сдвигом по имени открывшего его Уиллиса Лэмба. Теория Дирака предсказывала, что оба состояния должны иметь абсолютно одинаковую энергию.

Но это еще не все. Раби объявил, что измеренный g-фактор электрона – физическая постоянная, характеризующая силу взаимодействия электрона с магнитным полем, – имеет значение порядка 2,00244, тогда как теория Дирака предсказывала, что g-фактор равен 2.

Такие результаты просто нельзя было предсказать без тщательно разработанной КЭД. Складывалось впечатление, что, несмотря на все проблемы теории, связанные с ее математической структурой, у самой природы нет проблем с бесконечностями. Физикам нужно было найти способ каким-то образом их обойти.

Дискуссия продолжалась за полночь. Ученые разбились на группы по двое-трое, по коридорам разносилось эхо споров, в которые вернулась научная страстность. Швингер позднее заметил: «В первый раз люди, которые пять лет держали всю эту физику в себе, смогли говорить друг с другом без того, чтобы кто-нибудь заглядывал им через плечо и говорил: «А с этого уже снят гриф се кретности?»[22]