Младенец и черт - Борис Акунин

Звонок!

Дернувшись, штабс-ротмистр схватил трубку.

– Козловский у аппарата!

– Вас добивается некий студент Романов, – сказал оператор. – Добавочного не знает, но говорит, дело сверхсрочное.

Какого еще черта?

– Если будет другой звонок, соедините немедленно, отключив Романова, – велел князь.

Мальчишка был сильно взолнован. Судя по шорохам в трубке, говорил, прикрывшись ладонью.

– Я звоню из летнего кафе «Ротонда», в Царском Селе! Я был возле Гвардейского штаба! Там афиша! Я всё понял! Шпион проникнет на территорию 11 июля, во время мэтча!

– При чем здесь «мэтч»? Какой еще «мэтч»?

Что-то Лучников тянет. Девятый час уже. Не может телефон найти? Так приехал бы, прачечная возле Новокаменного моста, не столь далеко.

– Футбольный, футбольный! – нес белиберду студент. – 11 июля гвардейская команда принимает у себя Немецкий клуб!

– Какой-какой?

– Немецкий. Это спортивное общество немецко-подданных, которые жительствуют в Петербурге. У них сильнейшая футбольная команда. Раз за разом кубок берут.

Козловский рассердился.

– Что вы мне голову морочите своим футболом! Какое это имеет отношение к папке?

– Прямое! Вы сами говорили: из секретной части он документы вынес, а с территории нет. Так? Гвардейский спортивный клуб находится на территории штаба. Так? Поручик там часто бывал, он ведь голкипер. Так? В обычное время в клуб посторонние попасть не могут, нужен пропуск. Но одиннадцатого ворота откроют для публики. Само собой, для немецких футболистов тоже. Они наверняка будут переодеваться в клубе, где ж еще? Понимаете?

– И что вы предлагаете? – недоверчиво спросил штабс-ротмистр.

– Во-первых, приглядеться к немецкой команде. Очень возможно, что бородатый – один из игроков. Во-вторых, надо поместить своего человека в нашу команду. Там на щите объявлений, пониже афиши, написано, что накануне мэтча в Немецком клубе будет совместный товарищеский ужин. Ну, а если бородатого среди немцев не обнаружится, устроим в клубе засаду в день игры, и возьмем шпиона прямо с папкой!

– Я вижу, вы уже изъясняетесь в первом лице множественного числа, – съязвил Козловский, глядя на часы.

Было три минуты десятого.

Голос студента стал вкрадчивым:

– Я, между прочим, на первом курсе увлекался футболом. Потом надоело, бросил. Но ради отечества готов снова поиграть. Был хавбеком, но могу попробовать и голкипером…

На линии щелкнуло. Вместо звонкого тенорка раздался глуховатый, с развальцой бас:

– Ваше благородие, я из прачечной. У них тут на широкую ногу, целый взвод узкоглазых стирает-паритутюжит. Даже телефон есть. Со мной хозяин, господин Лю. Меточку признал, нашел по книге адрес. Предтеченская улица, дом 5. Фамилию вот только не разберу. Может вы поймете? Ну-ка, ходя, скажи господину начальнику.

В трубке заскрипело, потом сладкий певучий голос пропел:

– Здластвуй, натяльника! Сяо-мита.

– Что?

Козловский сильно, до боли прижал раструб к уху.

– Сяомито. Гаспадина Сяомито. Холосая гаспадина, много-много стилай.

«Господин Шмит», что ли? Неважно. Главное, есть адрес.

Ну, эскадрон, шашки наголо! Марш-марш!

На Предтеченской, 5

– Хорошо в Питере летом. Одиннадцатый час вечера, а светло, – заметил фон Теофельс, прикладывая к газетному листу картонную трафаретку с вырезанными квадратиками.

Немножко поколдовал, подвигал туда-сюда и стал переписывать на бумажку буковки, проглядывавшие сквозь дырки.

Тимо, в фартуке и белых нарукавниках, убирал со стола. На ужин он подал нежнейшую отварную спаржу в ветчинных завертышах и фрикасе из кролика под винным соусом – пальчики оближешь.

Над замечанием относительно петербургского лета Тимо задумался. Сказал:

– Да, кароший Stromeinsparung.[6]

Пока Зепп раскодировал послание (это заняло минут пять), слуга поменял скатерть и поставил принадлежности для бритья. Капитан имел обыкновение бриться два раза в день, утром и вечером.

– Ёлки-моталки, – озадаченно пробурчал фон Теофельс, уставившись на бумажку.

Текст получился такой: «Готовность 20». Что «готовность двадцать»? К двадцатому июля? Именно в этот день начнется война? Однако по расчету Зеппа выходило, что до мобилизации пройдет еще дней десять. Пока Вена предъявит Белграду ультиматум, пока будут соблюдены все дипломатические приличия, пока кузен Вилли и кузен Ники обменяются телеграммами… На всю эту чехарду уйдет недели две, вряд ли меньше. Сегодня-то по-европейски уже пятнадцатое. Может, начальство имеет в виду русский календарь? Да нет, маловероятно.

Вернее всего, «20» – это какое-то условное обозначение. Очередной код, который берлинские горе-стратеги разработали для заграничной резидентуры, а вовремя прислать не удосужились. (Мнения о своем начальстве Зепп был невысокого – как, впрочем, разведчики-нелегалы всех времен и народов.)

В любом случае шифровка, спрятанная в рекламе газеты «Копейка», касательства к капитану не имела. У него было задание особой, можно сказать, исторической важности.

Как только в руках окажется план развертывания, немедленно в Берлин. Жаль, до матча еще целых девять дней.

Из раздумий капитана вывел тихий возглас слуги.

Тимо стоял у окна, смотрел наружу.

– Alarm![7] Человек стоять, ничего не делать, только смотреть. Уже несколько минута.

Зепп приблизился, выглянул из-за шторы.

Действительно. Какой-то очкастый в светлом балахоне, мятая фуражка надвинута на глаза.

Только капитан собрался взять с полки бинокль, как подозрительный мужчина выскочил на середину мостовой и замахал руками.

К дому грохоча подкатила ломовая телега. В ней, болтая ногами, сидели четверо грузчиков. Очкастый о чем-то с ними потолковал, и все пятеро, прихватив длинные брезентовые лямки, вошли в подъезд.

– К кому бы это? – лениво произнес Зепп. – Что-то поздновато.

Тимо молча достал из-под фартука большой, вытертый до блеска револьвер. С неожиданной для такого голема мягкостью скользнул в коридор.

Позевывая, фон Теофельс отворил окно, посюсюкал с птицами, оставаясь при этом в тени занавески.

Вернулся Тимо. Без револьвера в руке.

– Он више ходиль. Четыре этаж. Abblasen.

– Не abblasen, а «отбой», – поправил капитан. – Дурачок, а ты подумал, это нас арестовывать идут? Брезентовыми лямками руки-ноги вязать? Ладно, подавай бриться.

Четвертью часа ранее

Номер пять по Предтеченской улице был дом как дом, ничего приметного. Четырехэтажный, облупленный, серо-желтого цвета, внизу ломбардная контора.

Штабс-ротмистр устроился в темной подворотне напротив. Из людей с ним был один Лучников – в очках, в надвинутой на лоб фуражке, чтоб резидент раньше времени не опознал. Пантелею Ивановичу предстояло лично руководить захватом. Прочие агенты пока были рассредоточены по окрестным дворам и улицам.

– Вон энти ихние, с клетками, – показал на окна дворник. – Очень пташек обожают.

– Значит, Шмидт живет на третьем? – уточнил штабс-ротмистр, наводя бинокль.

Занавески в цветочек. В одной клетке попугай. В другой ворона. Эксцентрично. Вообще-то разведчику не рекомендуется оригинальничать.

Дворник на все вопросы отвечал не сразу, а после вдумчивой паузы – показывал, что сознает ответственность.

– …И Шмидт там проживают, и хозяин ихний.

– Какой еще хозяин?

– Ну как же, Фердыщенко Иван Иваныч, очень приличный господин, по торговой части. А немец этот, Шмидт, у него в прислугах. Они сейчас обои дома, давеча птичек кормили.

Князь и его помощник переглянулись. Отлично. Значит, обойдется без засады. Прямо сейчас и возьмем.

– Черный ход? – спросил Лучников.

– Нету.

Опять удача.

– Никуда не денется, – уверенно сказал Лучников. – На чердак с третьего этажу не вылезти. Из окошка не сиганешь. Только если в небо улететь, на крыльях. Дозвольте, ваше благородие?

Спрошено было с особой почтительностью. Дело в том, что по дороге меж ними состоялся довольно обидный для князя разговор.

Покашляв и покряхтев, Лучников попросил соизволения узнать, как его благородие намерен действовать.

– Если он на месте, обложим со всех сторон и по команде «Вперед!» – как на штурм Измаила, – бодро ответил Козловский. – Высадим дверь и зацапаем. Чихнуть не успеет.

– Лавр Константинович, – задушевно попросил тогда фельдфебель. – Двадцать семь годков по этой части служу. Может, дозволите мне распорядиться? Не вышло б, как на станции. Сомневаюсь я насчет немца этого. Склизкий, как уклейка.

В первый миг Козловский, конечно, вспыхнул. Но потом вредный для дела гонор в себе пригасил. Операция по аресту опасного шпиона – это не кавалерийская атака. Пускай дело ведет Лучников.

Поэтому сейчас штабс-ротмистр, формально оставаясь начальником, находился в роли наблюдателя.

– Действуй, Пантелей Иваныч. Всё помню. По сигналу бегу наверх с остальными ребятами.