Не ври мне - Сагара Люкс

другой женщине, а возможно, к ней. Доминик — мой брат, но он не был хорошим парнем и не был искренним. Мне стало интересно, как кто-то вроде Миранды вызвал его интерес, хотя я, вероятно, уже знал ответ.

Я закрыл папку и снова уставился на фотографию, которую держал рядом с компьютером. Лицо ребёнка, которого больше не существовало, радостно улыбалось мне, не подозревая о судьбе, которую встретит. Я больше не мог сопротивляться. Открыл ящик и достал бутылку вина. Налил себе стакан, потом ещё один. Я орошил горло и воспоминания. Но, как всегда, стереть их из памяти не смог.

Глава 5

Миранда

Красное шёлковое платье, которое Тито подготовил для моей сольной премьеры, было просто великолепным. Хотя он сам заказал и принёс наряд в мою гримёрку, когда Тито увидел меня в нём, то не смог удержаться и уставился на меня с открытым ртом. Эмоции, которые я испытала в этот момент, пока мужчина, осуществивший мою мечту, безмолвно смотрел на меня, были настолько сильными, что я забыла про все трудности, с которыми мне пришлось столкнуться в последние годы.

Вдали от отца. Бесконечные часы, проведённые за игрой. Успехи тех, кто ничего не заслужил. Жертвоприношения. Выбор, который мне пришлось сделать слишком рано — семья или музыка, — но который оказался лучшим решением в моей жизни.

Я не видела отца восемь месяцев. Я не встречала праздники дома четыре года, но вот она я: перед мужчиной, который устроил мне первый сольный концерт и кто ободрял меня, когда даже я не верила в себя. Мне предстояло выступить в Театре де ла Вилль.

Тито предложил мне руку и с выражением триумфатора подвёл к зеркалу в гримёрной. При близком рассмотрении мы были смешной и плохо сочетаемой парой. Я — элегантная, с хорошим макияжем и миниатюрная. У него — массивное телосложение человека, которого не заботят диеты, лицо обрамляют густые тёмные усы, а хмурый взгляд предупреждал о том, что мужчина любит бросаться в неизвестность.

Хотя Тито никогда не признается, я знала, что ему пришлось приложить немало усилий, чтобы организовать мне этот цикл выступлений. Большинство менеджеров просто взяли бы комиссионные и согласились на любую работу. Но не он. Тито представлял множество артистов, и точно знал, чего хочет каждый из нас. Он не жалел ни сил, ни средств, чтобы помочь нам достичь своих целей. Дело было не только в работе: мы были его семьей. И он был нашей, поскольку музыка не позволяла нам проводить время с близкими.

Глубоко вдохнув, я посмотрела на себя в зеркало, ища успокоения в отражённом образе. Волосы убраны назад в замысловатую причёску, одно плечо оголено. Тонкий золотой ремешок стягивает платье чуть ниже груди, немного напоминая одеяния римских женщин. В остальном платье — это красное море волн и ряби из наложенных друг на друга слоёв вуали. Идеальный наряд, для идеального театра и идеального случая. Мне остаётся только быть на высоте вечера и произвести впечатление на критиков. Если преуспею, моя карьера музыканта пойдёт без помех.

— Ты очаруешь их всех, Миранда, — взволнованно сказал Тито. Его глаза не блестели, и он был не из тех, кто умеет говорить без умолку, но я уловила в его голосе дрожь, которую никогда не слышала раньше.

— Стивен уже здесь?

— Да. Я знаю, что ты не хотела с ним работать, но поверь мне: аккомпанемент для твоей сольной премьеры я не доверю никому, кроме него.

Я сделала глубокий вдох. Стивен — выдающийся пианист, а также мужчина, с которым в прошлом я провела не одну страстную ночь. Он был одним из многих талантов, представленных Тито. И не он единственный, кто желал исполнить аккомпанемент, призванный подчеркнуть звучание моей скрипки. Но Тито хотел заполучить его любой ценой. Сначала я опасалась, что сам факт интимной близости может вызвать у нас проблемы, но, к счастью, этого не произошло.

Шаг за шагом мы приближались к сцене. Обычно, когда я выступала с парижским оркестром, с которым сотрудничала, за кулисами всегда царило оживление. В этот раз всё было спокойно, словно мир затаил дыхание в ожидании меня. Стивен стоял у края занавеса. Он разглядывал публику, как мы часто делали вместе, но сегодня вечером я поняла, что не могу вести себя так, как всегда. Моё тело превратилось в сгусток эмоций, готовых вот-вот вырваться наружу. Если это произойдёт в нужное время и в правильном ключе, — концерт станет замечательным. Незабываемым.

— Наслаждайся моментом, — посоветовал Тито, — живи на полную катушку и не бойся.

Я закрыла глаза и пошевелила пальцами, чтобы снять напряжение. Мне было жарко. Занавеса из красного бархата было недостаточно, чтобы заглушить гул зрительских голосов.

«Вдох. Выдох. Вдох. Выдох».

Я подождала, чтобы немного успокоиться, восстановить контроль. Затем снова открыла глаза и благодарно улыбнулась Тито.

— Это для тебя, — сказала я с уверенностью, что он поймёт. Если бы не Тито, если бы однажды давным-давно он не взял на себя заботу обо мне и не пообещал моему отцу помочь мне осуществить мою мечту, у меня бы ничего не получилось.

Я повернулась к нему спиной и вышла на сцену. Ступала осознанно, желая убедиться, что я там, что я готова. Каблуки постукивали по дереву. Стивен спокойно сидел за роялем и кивал головой в знак приветствия и добрых пожеланий. Я взяла скрипку — непокорную красную Amati — и позволила ей вздрогнуть под светом театральных ламп.

Это было замечательно. В отличие от других скрипок, она была неумолима: если на ней не играли должным образом, музыка застревала в корпусе и теряла всю сладость. Для того чтобы заставить струны вибрировать в полную силу, требовалось приложить немало усилий, в то время как простого отвлечения было достаточно, чтобы потерять магию трения между струнами и смычком.

Я искала в себе эмоции, необходимые для того, чтобы заставить инструмент «петь» наилучшим образом. За закрытым занавесом шумела публика, в зале гас свет. На одно крошечное мгновение у меня создалось впечатление, что я оказалась в нужном месте в нужное время. Затем я поняла, — наступила тишина, занавес открывается. Полузакрыла глаза, сопротивляясь софиту, который падал на меня и мешал различать лица в зале. Я сильно сжала смычок и высоко подняла голову.

В груди бешено билось дыхание. Я почувствовала удушье в горле, но не остановилась. Положила скрипку на плечо. Я приготовилась дать жизнь единственному инструменту, способному одновременно и ласкать, и разбивать сердца, ибо его струны, вибрируя, заставляли трепетать души слушающих.