Журнал «Вокруг Света 06 за 1990 год - Вокруг Света

По рассказам я знаю, что Зайнабидин и сам, без ассистентов, способен держать зал катающимся со смеху полтора-два часа, но чтобы показать искусство народного театра в его классическом виде, кызыкчи созвал в этот выходной день свою труппу, самых верных учеников — сына Джамалидина, преподавателя игры на национальном смычковом инструменте — гыджаке, Сыдыка Щераева, работающего во Дворце культуры, и Арыбжана Усманова, продавца в киоске «Союзпечать».

Пока сдвигают столы, чтобы освободить площадку для артистов, Зайнабидин знакомит участников выступления с сюжетами, которые им предстоит сыграть, вернее, он просто задает тему, как делают это виртуозы-импровизаторы в джазовом квартете, а все реплики, мимика, жесты будут рождаться по ходу спектакля. Сотни таких сюжетов записали исследователи узбекского фольклорного театра, имеющего вековые традиции, и всегда стержнем их была социальная направленность. Вот и сейчас — первая сцена критикует просчеты в медицинском обслуживании населения, которыми рады воспользоваться пройдохи и шарлатаны (тема весьма популярная в наши дни).

Зайнабидин изображает человека, приведшего своего заболевшего сына на прием к важному лекарю — табибу. Тот, презрительно осмотрев больного, ставит диагноз: рот желтый, потому что много яиц ел, пульс тройной — один бьется в сердце, второй — в легких, третий — в кармане лекаря: намек на необходимость хорошего вознаграждения. Прописывает «лекарства»: проглотить ежика, чтобы очистить все внутри, а затем пить настой из черного перца, сажи, крыльев мух и комариных хвостов.

Меняется выражение лица у убитого горем отца — от заискивающего к растерянному, удивленному, затем строгому, негодующему и, наконец, весьма решительному, ничего хорошего болтуну не сулящему. Соответственно меняется оно и у табиба — от высокомерного, заносчивого к испуганному и просительному. Затаив дыхание, зрители смотрят представление, а когда шарлатан с позором изгоняется из кишлака, все дружно и шумно радуются. Таков закон жанра: в народной драме обидчик и лгун всегда будут осмеяны и наказаны, а простой человек, униженный и обманутый, окажется на высоте положения.

Игра актеров настолько выразительна, так умело выдерживают они паузы перед новой остротой, так гротескны гримасы, что я понимаю, кажется, каждое слово, хотя играют-то на абсолютно незнакомом мне языке!

Недаром искусству кызыкчи обучались по многу лет, осваивая, как и масхарабозы, актерское мастерство, пантомиму, репертуар народного театра, игру на национальных инструментах, чтение эпоса, пение, акробатику, развивая остроумие и наблюдательность, набираясь знания жизни в скитаниях вместе с труппой по всей Средней Азии. Конечно, без природных задатков тут не обойтись. Считается, что настоящим кызыкчи может стать один человек из тысячи. Зайнабидин учился у своего отца, тот десять лет обучался ремеслу у большого мастера Саади Махсума, работал со знаменитым кызыкчи прошлого века Закир-ишаном, гастролировал по России и за границей с русским цирком Дуровых. Теперь Зайнабидин готовит в большой актерский путь своего сына Джамалидина.

Очень похожий внешне на актера Михаила Боярского, с мгновенной реакцией на остроумные реплики отца и других партнеров, с подвижным лицом и уморительной мимикой, музыкальный и пластичный, Джамалидин достойно продолжает фамильное дело. Вот и в следующей сценке, высмеивающей уличных сплетниц, он блестяще исполняет роль пожилой кумушки, нашептывающей приехавшим к невесте сватам всякие небылицы про честную девушку.

Азартные игры, в том числе перепелиные бои, популярные в недалеком прошлом в этих местах (содержались даже специальные гостиницы при базарах для их проведения), также попадают под огонь актерской критики. Сыдык играет хозяина такой гостиницы, который не пускает богатого и удачливого беданабоза — владельца перепелок, утверждая, что птицы у того ни на что не годятся. Они ругаются, даже дерутся, их пытается разнять Зайнабидин, но хозяин непреклонен. На следующий день невыспавшийся заезжий беданабоз — его играет Усманов — приходит на бои, его перепелки проигрывают, и он, разоренный, пешком уходит в свой город. Не своим трудом заработанные деньги счастья не принесут...

Представление окончено, чайхана ликует и хлопает в ладоши, а мы усаживаемся за стол выпить чаю и поговорить о ремесле кызыкчи.

— Ты спрашиваешь, как я придумываю сценки? — заговорщически

обращается ко мне Зайнабидин.— Да они все из жизни, ведь она бывает гораздо смешнее наших острот, вон, посмотри на того аксакала за угловым столиком. С ним была история, над которой смеялся весь Маргилан. Как-то его пригласили на плов в чайхану, а он так любит попировать в гостях, что не пошел обычной дорогой, а побежал напрямик через кладбище и зацепился полой за надгробие. Подумал, кто-то из могилы схватил его за халат, перепугался до смерти и вместо чайханы попал в больницу...

— А бывают у кызыкчи неприятности из-за их острого языка?

— Конечно, бывают, но на то и кызыкчи, чтобы даже неприятности в смех обращать. Был у отца случай. Побывал он на свадьбе у одного бая, который оказался до того жадным, что гостей не порадовал, а обидел: только подали плов, а он уже кричит, чтобы уносили и несли чай. Только начали чай со сладостями пить — он опять торопит. Вот и разыграл отец эту свадьбу на городской площади. Бай — в суд: я-де народ поил, кормил, а он меня высмеял. Судья тогда говорит: «Вставай, Юсуп-кызык, отвечай. Этот бай народу чай дал, плов дал, зачем ты критика делал?» Отец попросил судью: «Я вам сейчас в точности покажу, как он угощал, а если что-нибудь добавлю, то наказывайте меня». Бай говорит:

«Не надо показывать», но судья разрешил, потом долго смеялся...

Правда, не всегда для кызыкчи так легко кончались насмешки над богачами и чиновниками. Как-то кокандский хан, очень любивший смотреть, как Закир-ишан высмеивал его сановников, заказал знаменитому кызыкчи пародию на самого себя, пообещав не наказывать актеров. Однако, увидев их игру, пришел в ярость, посадил Закир-ишана под домашний арест и отобрал у него все имущество.

Глядя в умные, чуть грустные глаза Зайнабидина, я отлично понимаю, что он не договаривает. Ведь если всерьез, то острая социальная критика, которой века славилось искусство кызыкчи, стала с некоторых пор практически невозможна: у многих руководителей было неважно с чувством юмора, и шутка могла стоить головы. Вот и измельчала сатира, ограничив свой горизонт ближайшим дувалом. Хочется верить, что с приходом гласности театр кызыкчи сможет вновь обрести качества, за которые его так любит народ. Как нужен он нам сегодня, театр скоморошьих ватаг, сколько перед ним готовых сюжетов, как не хватает нам жившего во все времена и у всех народов театра очищающего смеха, способного высмеять зло, не дожидаясь удобного времени...

Александр Миловский г. Маргилан, Узбекская ССР

Океанская купель

После шумных встреч на Восточном побережье и нью-йоркских пышных проводов казалось, что мы попали в места обетованные. Тихое покачивание шхуны, солнечные блики на воде, свежий ветерок — все погружало в блаженную истому. Греясь на теплой палубе, американцы смотрели в сторону родного берега. Рыжебородый Мэтт протянул мне бинокль и показал на белевшие вдали двухэтажные домики, напротив которых мы бросили якорь в Гудзоновом заливе.

— Узнаешь поселок Сэнди-Хук?— восклицает он.

Как же не узнать эту Песчаную косу — самую северную оконечность штата Нью-Джерси, где еще лет двести назад обосновались военные казармы с батареей береговой обороны? Всего три дня назад мы бродили между покинутых офицерами колониальных домиков, и в одном из них нас принимал Джек Чолтон, президент клуба «Clear Water», чьи отделения разбросаны по всему побережью. После рассказа президента о схватках борцов «Чистой воды» с могущественными компаниями, отравляющими океан, Мэтт признался, что его карьера моряка и эколога начиналась на судне, также называвшемся «Чистая вода».

— Пожалуй, от этого судна и пошло название всей организации,— заключил Мэтт Виттен.— Помнишь, в Нью-Йорке мы ходили на концерт певца Пита Сиггера? Так вот лет двадцать назад он со своими друзьями решил бороться за возрождение Гудзона: насобирал за выступления денег и построил нечто вроде старинного шлюпа, которые в прошлом веке возили грузы по реке. Ведь Гудзон — удивительная река. В ее устье миль на сто с лишним смешивается морская и пресная вода, и в ней водятся вкуснейшая речная рыба и раки. Вернее, когда-то обитала эта живность, а потом на берегах появились заводы, и их сточные воды прямиком попадали в реку. Вкус оставшейся рыбы соответствовал всем известным химическим элементам. Так было, пока шлюп «Чистая вода» не стал ежегодно курсировать по реке, останавливаясь у всех городков, где есть пристани. Я плавал на нем и могу лично подтвердить, что это дело стоящее: за все годы на судне перебывали тысячи людей, а сколько выступлений, концертов, праздников... В каникулы действовала передвижная экологическая школа для молодежи. Словом, заводы уже давно строят очистные сооружения, и сейчас престижное дело — возводить коттеджи на берегу, где еще недавно ютилась в домиках беднота. Правда, теперь ей земля вдоль Гудзона, к сожалению, не по карману...