НаперSники синея - Макс Фрай

Пришлось взять себя в руки и не хвастаться нашим удивительным чертовским статусом во дворе. И даже соседка тетя Валя, с которой у меня были очень доверительные отношения, так ничего и не узнала.

Но не могу же я всю жизнь терпеть и не сознаваться! Тем более, столько лет прошло. Родителей уже на этом свете нет, маминых коллег – не знаю, но подозреваю, что тоже. А если и есть, я же их паспортные данные не разглашаю. Авось обойдется.

Для души

Некоторые граждане рассуждают про сортировку информации по принципу «полезно-опасно для души»; неважно по какому поводу.

Важно, что я уже сутки ору на своей внутренней кухне, стуча внутренним кулаком по внутреннему столу, заставленному пустыми бутылками из-под внутренней, какой же еще, водки.

«Опасно для души! Опасно! Для души!» – примерно вот так я ору.

Подразумевая, конечно же, что все самое так называемое опасное для так называемой души уже случилось в момент опрометчивого рождения этой самой души на планете Земля, а теперь поздняк метаться, хуже уже не бывает, следовательно, будет только лучше. Ну или вообще никак.

Донкихотство как выгодная долгосрочная стратегия

1. В детстве мы вынуждены быть идеалистами – просто вследствие нехватки информации об окружающем мире. Все лакуны мы заполняем самостоятельно. И, естественным образом, заполняем их так, чтобы результат нравился нам. В итоге получаем идеалистическую картину мира, более-менее устраивающую нас, особенно в местах самостоятельно заполненных лакун.

(Тут следует уточнить, что идеалистическая картина мира вовсе не обязательно предлагает всеобщую доброту, рыцарство и прочий сказочный героизм с хорошим концом. Она вполне может предполагать возможность счастливо бездельничать, поедая бутерброды! Мало ли кто как представляет себе идеальный гармоничный мир, в котором хочется жить.)

2. Всякое взросление почти неизбежно сопровождается увеличением объема информации об окружающем мире и почти неизбежным же крушением наших идеалов. Потому что какими бы умными детками мы ни росли, а додуматься до более-менее реалистичной картины мира шансов у нас немного. И случайное совпадение детских идеалов с истинным положением дел тоже, мягко говоря, маловероятно.

3. Можно сколько угодно объяснять сложности подросткового возраста биологически – дескать, в это время детям пора уходить из стаи и начинать самостоятельную жизнь. Однако наиболее интересная часть правды заключается в том, что именно в этом возрасте происходит крах идеализма, сопровождаемый как справедливым негодованием по поводу взрослых, умудрившихся так хуево все устроить, так и естественным желанием построить свою прекрасную реальность с блэкджеком и феями. Или вампирами. Кому чего.

4. Построить свою прекрасную реальность человеку оказывается слабо. Это нормально вообще – обнаружить, что хрен ты ее сам себе построишь. И существующую не отменишь. Такая беда.

5. Суицид (быстрый или медленное саморазрушение, кому как больше по сердцу) – самая честная реакция на крушение идеалов. Но люди довольно редко бывают настолько честны, поэтому большинство выходит из этого кризиса живыми. И тут встает самый интересный вопрос: что дальше?

6. Вопрос интересный, но ответы на него довольно однообразны. Большинство переживших крушение идеализма выбирает сдаться и перейти на сторону врага. То есть стать естественной, органичной частью той самой реальности, об которую расхуячились их идеалы. Зоологический инстинкт самосохранения подсказывает, что так больше шансов выжить, дать потомство и выкормить его.

Это, кстати, правда. Действительно гораздо больше.

7. Штука в том, что каждый человек знает, что идеалы (любые, самые дурацкие, но идеалы) – это хорошо. А отказ от них – плохо. Но «знает» не означает «осознает». С осознанием этого факта (и вообще с осознанием) у уважаемого человечества на данном этапе развития довольно хреново обстоят дела. Поэтому недовольство своим поражением и переходом на сторону противника остается неосознаваемой внутренней болью, которая не мешает сладко питаться, активно размножаться и откусывать головы потенциальным конкурентам, но при этом постепенно разрушает психику и вообще не дает жить.

8. Потому что идеалы – это область духа. Следствие нашей активной коммуникации с ним. Наши идеалистические представления – это личные письма, написанные духом для каждого из нас. На непонятном, конечно, языке написанные, окончательно превращенные в бред сивой кобылы нашей неумелой интерпретацией, но изначально содержавшие смысл, важный для нас, как само бессмертие. Потому что он и есть бессмертие, этот смысл. И от неправильной интерпретации никуда не девается, просто отступает на задний план. Но остается с нами.

9. И крушение идеалов при столкновении с реальностью выглядит как капитуляция бессмертного духа перед инертной смертной материей. То, чего быть не должно и вообще не может. Но оно случилось! С нами, не с кем-нибудь. Мы стали свидетелями и даже деятельными участниками этого поражения. Так крушение идеалов превращается в трагедию богооставленности. И принимая реальность такой, каковой она нам кажется (потому что разобраться, какова она есть, ни одному человеку инструментария, в смысле восприятия не дали), соглашаясь играть на таких условиях, мы как бы одновременно подписываемся под актом капитуляции.

10. И остаемся в руинах рухнувшего смысла. Нам, строго говоря, пиздец.

11. В этом состоянии пиздеца человек способен питаться и размножаться, и даже по мере сил бороться за повышение качества этих приятных процессов, не вопрос. Поэтому ему довольно легко объяснять себе, что все в порядке.

12. Но какое там, в жопу, «в порядке», когда бессмертный дух капитулировал при нашем участии. Хотя мы, конечно, этого не осознаем. И довольно редко рассуждаем в таких категориях.

13. Но на бессознательном уровне всем ясно, что пиздец.

14. Самое разумное, что можно сделать, оказавшись в руинах – это начать отстраивать разрушенное заново. С учетом наработанного опыта, конечно. Но это должно быть настоящее здание смысла, а не имитация его. Настоящий первосортный идеализм, настоящие идеальные идеалы – как мы их себе представляем.

15. Плюс тут такой, что строить можно действительно по своему вкусу. То, что подходит нам. А чтобы определиться с чертежами, придется достать и заново расшифровать те письма, которые мы когда-то получали, ни хрена не поняли и все перепутали, но держали их в руках, и теперь держим снова, а это главное.

16. Трудность в том, что? отстроив заново свой идеализм, придется жить так, словно он – единственная правда. Потому что он и есть правда, когда подтвержден – делом, не разговорами. Поступками, образом жизни, а не болтовней. Иными словами, когда мы решили, что в нашем идеальном мире ветряные мельницы – это злые великаны, нам придется кидаться на них с копьем всякий раз, когда они покажутся на горизонте. Потому что честное действие – единственный раствор, на котором может держаться созданный нами мир.

17. Шансов выжить при таком раскладе у нас, будем честны, не очень много. Но они есть. Иначе некому было бы это все писать. А я пишу.

18. Такое безумное и непрактичное поведение имеет смысл ровно по одной причине. Богооставленность лечится только решением жить так, словно Бог никогда тебя не оставлял. И вообще никого. Верить не обязательно, обязательно знать. Ну или просто действовать так, словно мы знаем. Потому что мы действительно знаем, даже если не осознаем. «Не осознаем» – это временное состояние, пройдет.

19. Пока мы живем так, как будто Бог есть и с нами, он есть и с нами. Пока мы живем так, словно дух победил, он победил. Пока мы делаем ставку на бессмертие, мы бессмертны. Даже если в начальных условиях задачи это было не так.

20. Реальность создается созидательной волей. То есть целым хором созидательных воль. Очень трудно противостоять целому хору. Но тут ничего не поделаешь, надо противостоять. Потому что осознанный и осмысленный идеализм – единственный путь к торжеству духа и бессмертия здесь, на этой прекрасной земле.

21. Отступать некуда, позади Мировая Бездна. Поэтому хрен мы отступим. И именно поэтому все будет хорошо.

22. Уже так есть.

Допельгангер

В Ниде рабочие ремонтировали тротуар, и от этой их деятельности все вокруг было затянуто густым белым дымом. Как реагирует на густой белый дым человек с хоть каким-то подобием камеры, известно, человек с подобием камеры вообще прост и понятен, он живет примитивными инстинктами, на любой раздражитель реакция одна: щелк, щелк.

Вот и я так.

Мимо шли разумные люди без камер, белый дым был им до фени. Они только осторожно обходили его источник, в то время как неосторожный, движимый инстинктом человек с камерой в моем лице медленно к этому источнику приближался: щелк, щелк. Дым становился все гуще, остановиться невозможно, щелк.