Волчья лощина - Лорен Уолк

– Бетти Гленгарри, – отозвалась мама. – Как её угораздило, один Господь Бог ведает.

– Городская! – прокомментировала бабушка, впрочем, без раздражения. – Ничего, теперь поумнеет.

Я-то как раз надеялась, что Бетти не поумнеет, что снова угодит в плющ, притом не до, а после заморозков, когда бальзамина не сыщешь. Отвар ещё немного покипел. Мама сняла кастрюлю с огня, процедила всё через марлю, слила в стеклянные банки. Когда отвар чуть остыл, мама укупорила банки и поставила в корзину.

– По опыту знаю: бальзаминовый отвар творит чудеса. Надевай пальто, Аннабель. Доставим отвар к Гленгарри, а на обратном пути свёклы надёргаем.

– Может, я лучше ужином займусь, мам?

– Успеем и ужин приготовить. Живо обернёмся. – Мама уже тащила корзину к порогу. – Сбегай лучше за дедушкой – он в сарае. Пусть отвезёт нас, в руках мы этакую тяжесть не дотащим.

Пока мы ехали, я мысленно клялась: ни за что не пойду к Гленгарри, посижу с дедушкой в машине. Но возле дома мама вручила мне две банки и погнала впереди себя к крыльцу:

– Ты, Аннабель, помогала готовить лекарство. Пускай Бетти про это знает. Может, вы с ней подружитесь.

Я не придумала, что возразить, поэтому промолчала. На миссис Гленгарри лица не было.

– Слава богу, Сара, вы приехали! Входи, Аннабель, деточка. Вы обе сущие ангелы. Спасибо вам. На Бетти без слёз не взглянешь. Наказание Господне!

Что да, то да. Наказание вполне удалось. Я молила Бога о волдырях – и Он на волдыри не поскупился.

Бетти, вся красная, опухшая, лежала в постели. Некоторые волдыри были такого размера, что я отчетливо видела, как собирается под белёсой кожей мутноватая жидкость. Здорово смахивало на голосовой мешочек в лягушачьем горле.

Просто с души воротило смотреть на Бетти. Но и взгляда отвести я не могла. Сколько видела пострадавших от плюща – ни один не был так омерзителен.

– Дело серьёзное, – пробормотала мама. Сняла пальто, свернула, положила в изножье кровати. – Маргарет, мне понадобятся чистые полотенца. Чем больше, тем лучше.

Пока миссис Гленгарри ходила за полотенцами, мама распрямила судорожно скрюченные руки и ноги Бетти, убрала волосы с её лица.

– Ах ты, бедненькая! Представляю, как оно всё зудит!

Бетти с ужасом следила за мамиными движениями. Сквозь зубы выдавила:

– Ничуть и не зудит, – перевела дыхание, добавила: – Подумаешь, пара прыщиков.

Мама покачала головой:

– Какая ты храбрая, Бетти!

– Вот полотенца, Сара, – сказала миссис Гленгарри. – Ещё что-нибудь нужно?

– Тазик. Ага, этот подойдёт. Аннабель, давай сюда наши банки. Пока хватит двух.

Бог здорово придумал – посадить по всей земле бальзамин. Это, конечно, не море разверзнуть и не воду в вино обратить, но Бетти такие чудеса и не требовались. Ей требовался бальзаминовый отвар.

Мама вылила в тазик содержимое двух банок, стала мочить полотенца и обкладывать ими щёки, руки и ноги Бетти. Скоро из-под компрессов виднелись только два голубых настороженных глаза. Теперь Бетти всего и могла, что следить за мной. За тем, как я оглядываю её спаленку, как мысленно сравниваю со своей.

Наши с Бетти комнаты почти не различались. Такая же кровать. Столик с ночником. Стул в углу. Платяной шкаф – дверца приоткрыта, видно, что платьев – раз-два и обчёлся. Стены белые, оштукатуренные. Пол деревянный. Ковра нет. На одной стене – изображение Иисуса Христа. На другой – мужчина и женщина, одетые по-городскому – он в галстуке, она в красной шляпе. Наверно, папа и мама Бетти. Сама она была совершенно беспомощна, рядом находились двое взрослых – и я осмелела, рискнула спросить:

– Это твои родители, да, Бетти?

Вместо внучки ответила миссис Гленгарри.

– Да, это мой сын, папа Бетти. Только он…

Миссис Гленгарри осеклась, взглянула на мою маму, словно ища поддержи.

– Свалил, – процедила Бетти.

Таким же тоном она могла бы сказать «слизняк».

Что, зачем и куда он «свалил», я не поняла. Мама укрыла Бетти по самый подбородок и забрала с постели посуду:

– Вот так, милая. Теперь поправишься.

Бетти чуть повела головой, поймала мой взгляд и поспешила отвернуться, но я всё-таки заметила, что глаза у нее красные. Бальзаминовый отвар натёк с компрессов ей в волосы, намочил подушку. Что-то во мне переменилось. Пусть Бетти – злая, дурная девочка, думала я, а всё-таки хорошо, что ноябрь выдался на редкость тёплый, что бальзамин сохранился, не помёрз.

– Маргарет, – заговорила мама, – компрессы будете менять каждый час. Только сильно не отжимайте. Полотенца должны быть мокрые. И следите, чтобы ваша больная не простудилась в такой сырости.

Уже в дверях мама добавила шёпотом:

– Начнёт лихорадить – пусть попьёт отвара. И доктора Бенсона обязательно вызовите.

– Всё сделаю, Сара, дорогая моя. Спасибо вам. И тебе, Аннабель, спасибо. Наша Бетти всегда так хорошо о тебе отзывается. Вот станет ей лучше – ждём тебя в гости.

К огороду мы подъехали уже в полной темноте, но при фарах мигом надёргали свёклы на ужин. Я бы с удовольствием ещё поработала. Это же здорово: потянешь из земли за тощую ботву, глядь – сюрприз. С виду свёкла неказиста, что и говорить. Толстокожая, грязная, твердокаменная, да ещё этот хвост волосатый, почти крысиный. Зато внутри – мраморно-рубиновая сладость. Стоит только её поварить – она совсем размягчится.

Вот было бы правильно, хорошо в мире, если бы из грязного всегда выходило чистое и нарядное, из жёсткого – мягкое и вкусное.

Глава седьмая

Бальзаминовый отвар помог, но не сразу – очень уж был тяжёлый случай. Назавтра Бетти всё ещё лежала в постели, Энди, верно, шатался по полям, ловил последние тёплые денёчки – словом, в школе было спокойно. Миссис Тейлор распахнула окна, впустила аромат бабьего лета и птичий щебет. Я выучила новое слово – «звукоподражание»; после большой перемены всё повторяла его про себя по складам, запоминала, где «о», где «а».

На следующее утро Бетти с Энди явились вместе. Лицо и руки у Бетти были ещё красноваты, припухлость оставалась, но я всё равно глазам не верила. Неужели только позавчера Бетти выглядела как кусок сырого мяса? Впрочем, она была в блузке с длинными рукавами и в брюках, а двигалась осторожно, бочком.

Я заметила Бетти со школьного крыльца. Мы с подружками ждали, пока миссис Тейлор нас позовёт, напитывались солнцем впрок. Кто-то из девочек крикнул:

– Эй, Бетти! Привет!

Бетти остановилась. Выждала секунду, затем подошла поближе, помахивая пакетиком, где был завтрак. Вперила в меня взгляд, подняла правую руку. Нарочито медленно сжала пальцы в кулак и сказала с улыбкой:

– Привет, Аннабель.

Разумеется, на благодарность я не рассчитывала. Но и кулака тоже не ожидала. Хотя могла бы и предвидеть.

– Откуда у тебя столько злости?

Я спросила совершенно искренне. Мне правда было любопытно.

– Просто я старше тебя, – ответила Бетти. – Вот подрастёшь – тоже выучишься, как за себя постоять. Если, конечно, умишка хватит – а это вряд ли.

Тут она ошибалась. С головой у меня был порядок, я и в неполные двенадцать знала: злоба и умение за себя постоять – разные вещи.

Выглянула миссис Тейлор:

– Девочки, идите в класс.

Мы пошли. Только Бетти осталась на крыльце. Появилась она через час, и не одна, а с Энди. Энди успел загореть, был одет во всё чистое, отутюженное.

Бетти, даром что пришла в брюках, рядом с ним выглядела очень женственно.

– Энди, я очень рада, что ты снова с нами, – сказала миссис Тейлор и добавила, глядя на Бетти: – Надеюсь, тебе уже лучше.

Они уселись, урок продолжался. До большой перемены в классе был относительный порядок. Энди почти сразу заснул. Бетти не сводила глаз с него, спящего, не реагировала на замечания миссис Тейлор, даже учебник не открыла. Когда Энди, наконец, проснулся, Бетти улыбнулась и слегка дёрнула его за рукав. Он тоже расплылся в улыбке и одновременно зевнул во весь рот. Затем сел прямее, подобрал длинные ноги.

Я подумала: попрошу миссис Тейлор, пусть меня пересадит. Надоело глядеть на эту парочку. Потом решила: нет, не годится. Во-первых, как же Руфь? Во-вторых, пока Энди рядом, Бетти меня не замечает. Пусть и дальше так будет. Довольно с меня синяков, угроз и мёртвых птиц.

Хоть бы никогда больше не видеть существо, с улыбкой задушившее перепёлочку. Хоть бы Бетти убралась восвояси. Хоть бы как-нибудь изловчиться, отмотать время назад. Чтобы нечего было помнить. Чтобы стать прежней девочкой, которая не просит у Господа Бога волдырей для Бетти, которой такое даже в голову никогда не придёт. Но, раз это невозможно, порадуюсь и такой малости, как безразличие Бетти. Энди словно перетянул её к себе, прочь от меня – спасибо ему и на том.

На переменках мы обычно бегали вокруг школы (она стояла у лесной опушки), прыгали через верёвочку, играли в классики или просто дурачились. Приближаться к грунтовой дороге нам запрещалось. Дорога шла мимо школы, выныривала из одной лощины, чтобы нырнуть в следующую. На редкие автомобили мы внимания не обращали, но, если слышался стук конских копыт, я выходила из игры и мчалась к повозке ли, к прицепу ли, чтобы поболтать с возницей, а то и принести лошадкам воду из колодца.