Неукротимая Сюзи - Башельери Луиза

У девушек оставалось еще три месяца до момента их предстоящего вынужденного расставания. Три месяца, в течение которых их по-прежнему пытались разлучить. И по-прежнему безрезультатно. Они всегда придумывали, как им снова оказаться рядом и как им обмануть бдительность своих надзирательниц в чепчиках.

Ухитрившись остаться друг с другом наедине, они разговаривали о будущем – ближайшем будущем, в котором их ждала разлука, и отдаленном будущем, в котором они, конечно же, снова окажутся рядом. Эдерна знала, что как только она покинет монастырь, ее выдадут замуж за человека, способного поправить дела семьи Бонабан, – то есть за дворянина из числа высшей знати, состояние которого не было растранжирено, мещанина или судовладельца, недавно получившего дворянский титул, или же маркиза, получающего от короля вполне приличное денежное пособие. Ей было известно, чего ждали от нее, раз уж ей предоставили возможность получить образование в монастыре урсулинок. И хотя Эдерна была свободолюбивой и склонной к мечтательности, она даже и не пыталась восставать против уготованной ей судьбы.

– Я надеюсь только на то, – призналась она Сюзанне, – что он не будет слишком обделенным природой и что я смогу не только любить его, но и испытывать к нему уважение и быть спутницей его жизни без каких-либо серьезных разногласий между нами.

Сюзи понятия не имела о том, что ждет ее за стенами монастыря, но ее ужаснула та покорность судьбе, которую она увидела в Эдерне.

– У тебя, получается, не вызывает негодование сама мысль о том, что тебя отдадут в руки незнакомого мужчины?

– А разве нас всех не ждет именно такая судьба? Я должна повиноваться отцу и помогать своим ближайшим родственникам!

– А если этот мужчина окажется старикашкой?

– Я надеюсь, что его доброта по отношению ко мне заставит меня позабыть о его возрасте!

– А если… если он окажется Синей Бородой?

– Поверь мне, я не стану совать нос ни в какие таинственные каморки!

– А если он окажется распутником?

– Я буду очень снисходительной, но сумею указать ему правильный путь в жизни…

Этим двум воспитанницам монастыря урсулинок было довольно трудно выработать четкое представление о том, что может представлять собой сильный пол. Из его представителей они встречали в монастыре только садовника Тротиньона и кучера, который регулярно проходил или проезжал мимо них. Обоим этим мужчинам перевалило за пятьдесят, и они были всецело заняты своей работой. Они были в какой-то степени всего лишь предметами мебели, и монахини могли не бояться, что присутствие этих мужчин как-то подогреет воображение девушек. У девушек, однако, выработалось определенное представление о том, какой может быть любовь между мужчиной и женщиной, благодаря листкам, которые они давали читать друг другу и которые хранили под одеждой – а точнее, под нижними юбками. Эти листки содержали отрывки из романов Мадлен де Скюдери[21] и античных трагедий, в которых взаимное влечение между мужчинами и женщинами описывалось как одновременно и восхитительная, и трагическая неизбежность. Главный грех среди всех грехов. Эдерна уже заранее открещивалась от мук, с которыми сопряжена любовь, пусть даже и, возможно, упоительных. Сюзанне же, наоборот, хотелось познать эти муки, однако она не могла даже представить, как это сделать и когда.

– До того, как мне исполнилось пятнадцать лет, я готова была отдать десять лет своей жизни за то, чтобы стать мальчиком, – призналась она своей подруге. – А сейчас мне кажется, что мой пол не позволит мне испытать удовольствие и овладеть знаниями, которые, как мне представлялось раньше, предназначены только для мужчин.

Монахини, полагавшие, что смогут усмирить Сюзанну, в действительности еще больше закалили ее характер.

– Мое самое большое желание заключается отнюдь не в том, чтобы целиком и полностью отдать себя во власть капризов любви, – также призналась она своей подруге. – Чего мне хотелось бы прежде всего – это увидеть море, о котором ты мне так много рассказывала…

– Ну, тогда отправляйся в Сен-Мало и, когда будешь стоять там на одной из крепостных стен, вспомни обо мне. Если встретишь господина Дюге-Труэна, поприветствуй его от моего имени. Не забудь также заехать в родовой замок семьи Бонабан и познакомиться с его обитателями. Моему отцу и моему брату известно о твоем существовании, я писала им о тебе, и они знают, что ты для меня – даже больше, чем сестра.

Они мечтали вдвоем обо всем том, что скоро сможет увидеть Сюзи за пределами монастыря. Однако в течение трех месяцев отсрочки момента разлуки они обе часто приходили в отчаяние от осознания того, что им все-таки придется расстаться. Эдерна не раз и не два смахивала ладонью слезу, покатившуюся по ее щеке. Сюзи же никогда не плакала. Она вообще никогда не выказывала своего горя слезами – как будто мать-природа не наделила ее способностью плакать! Она не пролила ни одной слезинки даже тогда, когда покидала отчий дом в возрасте всего лишь восьми лет. Она не стала обливаться слезами, когда ее вырвали из рук Мартины, любимой кормилицы. Она не плакала, когда ее били плеткой (а такое наказание за девять лет пребывания в монастыре ей назначали превеликое множество раз). И уже тем более те или иные унижения никак не могли заставить разрыдаться.

Она не проронила ни одной слезинки даже тогда, когда расставалась с Эдерной.

Их прощание было сдержанным, тем более что при нем присутствовали сестра Анжелика из монашеского ордена Священного Сердца Иисуса и первая помощница аббатисы, которая процедила что-то сквозь зубы в качестве благословения. Девушки не стали обниматься (поскольку в монастыре это считалось неприличным), а просто пообещали друг другу когда-нибудь снова увидеться.

Монахиня-привратница проводила «паршивую овцу» до комнаты, где принимали посетителей монастыря. Там ее ждала Мартина, которая тут же бросилась к «дорогому ребенку», которого она, впрочем, с трудом узнала: восьмилетняя девочка превратилась в семнадцатилетнюю девушку. Та машинально отпрянула от своей бывшей кормилицы, не позволяя ей уж слишком открыто проявлять нежность. Зайдя затем за ширму, она сняла платье из саржи и чепец из того же материала и натянула поношенную одежду, которую принесла ей Мартина. Одежда эта представляла собой протертую едва ли не до дыр юбку и чрезмерно узкий лиф, который сдавливал ее девичью – то есть еще даже толком не сформировавшуюся – грудь. Эти вещи принадлежали ее мачехе. Сюзи надела шляпку из тонкого батиста, но из вредности оставила волосы распущенными и ниспадающими на плечи.

Монахиня-привратница открыла дверцу, и через нее вышла сначала Сюзи, а затем ее бывшая кормилица. Затем они пошли прочь широкими шагами.

– Ваш отец решил не нанимать никакого транспорта, – сообщила Мартина, – а потому нам придется добираться пешком.

Это отнюдь не расстроило Сюзанну, которая за последние несколько лет очень соскучилась по долгой ходьбе. Они преодолели расстояние в три лье за три часа. Мартина всячески пыталась завязать разговор, но Сюзи не проронила ни слова. Все, что она видела и слышала вокруг, казалось ей удивительным: уличный шум; снующие взад-вперед люди; многочисленные кареты, которые очень часто полностью загромождали проезжую часть улицы; запах гнили, витавший в воздухе там, где щелкали кнутами кучера и где звучали уже давно забытые Сюзанной ругательства.

Сюзанне попадались навстречу ватаги мальчишек – сопливых, изголодавшихся и сквернословящих. Она также встречалась взглядом с мужчинами: с бесстыжим стекольщиком, которому, однако, не удалось заставить ее покраснеть; с расфуфыренным маркизом, высунувшим голову в окно своей кареты и одарившим Сюзанну улыбкой, на которую она никак реагировать не стала; с кавалеристом, который слегка пригнулся к шее своего высоченного коня и на которого она презрительно посмотрела.

2

В этот последний день декабря 1715 года Сюзи, пройдя по улице Бельшас, вышла на улицу Сен-Доминик, которую она покинула девятью годами ранее, и не узнала ее.