Повести - Георгий Шторм

Борис двинулся к теремам. Штофный мастер, подойдя к Афанасьеву, глазами указал на венецианца. Окольничий выступил вперед.

- Государь, - сказал он, - веницейской земли знатный резчик и золотого дела мастер Франческо Ачентини бьет челом, желает тебе мастерством своим послужить.

Годунов, взглянув на Ачентини, спросил:

- В камнях иноземец толк знает ли?

- Марк сказывал - ведомо ему и то.

На груди Бориса висел крест, наведенный сквозной зеленой эмалью, четыре яхонтовые искорки горели по его концам.

- Молви-ка, добрые ль камни? - спросил он, знаком подзывая к себе итальянца.

Ачентини приблизился. Чинопи перевел ответ:

- Все камни, государь, зреют в земле. Эти камни немного еще не дозрели.

Борис усмехнулся.

- Изрядно, - молвил он. - Будь у нас за столом нынче. А жалованье положим тебе смотря по тому, как будешь пригож.

Царь медленно пошел по двору; за ним потянулись бояре. Поравнявшийся с Афанасьевым Шуйский спросил:

- Про што у тебя с Личардом речь была?

- Да сказывал он, каково Микулина у них встречали. Королева-де государево здоровье стоя пьет.

- Как бы та честь Борисовой казне в убыток не стала, - ответил Шуйский.

Бояре засмеялись и прибавили шагу. В тот же миг на дороге показались бегущие люди. Стоящий у звонницы народ зашумел.

- Хлопка-Косолапа везут! - крикнул одноглазый холоп в рваном распахнутом тулупе.

- Эй, полно!

- Верно, крещеные! Под Москвой у него с Басмановым было. Государевых людей, бают, без числа побито!

- Эх, воров - што грибов!

Толпа, рассыпавшись, побежала к воротам.

- Вали, ребята! Поглядим, каков он есть, Хлопок-Косолап!..

3

"...И преста всяко дело земли...

и не обвея ветр травы земные за 10

седмиц дней... и поби мраз сильный

всяк труд дел человеческих в

полях..."

Привозный хлеб зорко стерегли закупщики. С утра поджидали они возы, толпясь у застав. Сторговав зерно, боярские люди набавляли "много цену". Покупать хлеб прежней мерою - б о ч к а м и - стало не под силу московскому люду. Объявилась неслыханная мера ч е т в е р и к.

Вотчинники гнали от себя холопов, не желая кормить их, но отпускных не давали.

Холопы питались милостыней, шли на Комаринщину, мерли с голоду на дорогах. "Нас, сирот, никто не примет, - говорили они, - потому что у нас отпускных нет".

У городских стен в четырех местах раздавали казну - на человека в день по одному польскому грошу. Толпы кинулись в Москву. Опустел торг. Сильнее стал голод. Неведомо кто распускал слухи:

"В Новгород прибыл немецкий хлеб, да царь не принял его, велел кораблям уйти обратно".

И еще говорили:

"Казаки на Дону караван грабили и хвалились: скоро-де будут они в Москве с законным царем".

Каждый день прибывали новые люди, а город, казалось, пустел, замирал - такова была принятая им на себя печать смуты. Бояре прятали хлеб. Всюду шептали "укоризны" на царя Бориса. "Овса полны ясли, а кони изгасли", - со злобой говорил народ.

Осенью ко двору прибыл датский царевич Иоганн. Ему устроили пышную встречу.

Царевич ехал на пестром, как рысь, аргамаке. Он был очень юн. По сторонам шли стрельцы с батогами "для проезду и тесноты людской".

Нищий, голодный люд радовался приезду Иоганна. Столь горька была ярость скудных, убогих лет, что всякий блеск ослеплял и обманывал надеждой.

И во дворце радовались. Пестрый, как рысь, аргамак был одним из многих подарков, которыми пожаловали датского гостя. Дочь! Ксения! Сватовство! - вот что занимало мысли царя...

В тот же день Борис и Семен Годунов вошли к Ачентини.

Итальянец выправлял мятые места у кубков. Кругом лежал "снаряд" все, что потребно к золотому делу: пилки, наковаленка, волоки, чекан.

Франческо быстро прижился в теремах. Он ловко перенимал русскую речь, усердно работал и столь же усердно отвешивал поклоны царю и боярам. Венецианец надеялся не с пустыми руками покинуть Москву.

Борис остановился, разглядывая золотодельный снаряд и цветные камни, залившие стол сухим и жарким блеском.

- Царевичу Егану, - сказал он, - выгранишь для перстня синий корунд* да распятье сделаешь на агате черном.

_______________

* К о р у н д - камень сапфир.

Резчик Яков Ган, бледный, худой немец, помогавший Франческо, стоял подле. Царь смотрел на камни. Кололи глаза, рдели, переливались венисы, топазы, блекло-голубая бирюза, кровавый яхонт-альмандин.

- Сие што? - спрашивал Борис, касаясь рукой то одного, то другого камня.

Франческо отвечал. Яков Ган каждый раз пояснял ответ.

- То алмаз, - говорил итальянец, - ест и режет все камни, а сам не режется...

Цветные оконницы освещали палату и стоящих в ней людей зеленью, багрянцем, летучей синевою. Горкою ясного, нестерпимого для глаз праха лежал толченый камень, похожий на алмаз.

- Им камни шлифуют, - говорил Франческо, - если же выпить с водою смертно.

- Смертно... - глухо повторил Борис и погрузил пальцы в холодную светлую пыль, словно проверял слова итальянца.

Внезапно он повернулся и быстро вышел прочь из палаты.

Резчики, склонившись, растерянно смотрели вслед...

Борис ожил с приездом Иоганна. Он радовался за Ксению, забыв о голоде, свирепствовавшем от стен Кремля до окраин царства. Спокойствие его длилось недолго: Москву поразил мор.

Люди падали на улицах и торгах, их било о землю, и они, синея, застывали в корчах. Простой народ хоронили в домах, заколачивали потом окна и двери. Обували в красные башмаки, отвозили на погосты бояр.

Заболел царевич Иоганн.

Докторов - Рейтлингера и Фидлера - позвали к Борису. Царь сам повел их в Аптекарский приказ.

- Лекарства, - сказал он, - хранятся здесь за печатью; без дьяка сюда никто не ходит. А вы ходите, когда будет нужда, берите все, что потребно; старайтесь неоплошно, - царевич здоров бы стал.

Фидлер, уходя, проговорил:

- Государь, по слову твоему я братьям своим писал и получил ныне ответ. Фридрих, что в Праге живет, желает к тебе в Москву ехать.

- Ладно, - молвил Годунов, - ступай!..

Царевичу давали немецкие воды, тимьянную водку и сандаловое дерево в порошке для "прохлажденья крови". Тихо стало во дворце, у Ксении в терему. Попугаи тревожно кричали в клетках.

В конце осени в шестом часу сумрачного дня царь с боярами пошел пешком к дому Иоганна.

Они пробыли там долго, и, когда возвращались, наступила ужо ночь. Косой дождь прибивал к коленям царя плащ - ферезею. Он шел с торчащей вперед бородой, дородный, хромой и страшный. От него с рычанием убегали собаки. Не доходя Кремля, он споткнулся о бревно.

Тогда сорок бояр зажгли по свече. Так вошли они в терема. В Крестовой палате их встретила Ксения. Она смотрела мертвыми глазами.

- Дочь моя, - сказал, не глядя на нее, Борис, - мы потеряли твою радость и мою сердечную отраду...

За стенами Кремля были: мор, голод, объявившийся где-то близ рубежа Лжедимитрий.

Борис посмотрел вокруг.

Лица бояр были тусклы, едва различимы.

За оконной слюдой лил дождь.

4

О чем прежде и шептать боялись, о том теперь говорилось громко. Неведомый человек, называвший себя Димитрием, шел из-за польского рубежа к Москве.

Он клялся дать казачеству земли и "богатством наполнить". И Северская земля волновалась; руки хватались за пищали и сабли. Народ целовал крест "истинному" царю...

Семен Годунов, тот, у которого были волчьи уши, имел чин: "ближний аптекарский боярин". Кроме того, он ведал сыском. К нему приходили с доносами купцы, пономари, дворяне, просвирни. И еще получал он вести из Сийского монастыря, где был заточен боярин Романов - старец Филарет...

В мае "аптекарский боярин" известил Бориса:

- Воеводы от Брянска пошли на Чернигов, вор не нынче-завтра начнет к Новугороду-Северску приступать.

- Еще сказывай, радости какой нет ли? - молвил Борис и опустил веки.

Он поседел и казался больным и старым. Про него говорили: "Помрачился умом".

- Еще, государь, по слободам неладно стало. Кличут бабы медведем, зайцем и всякими иными голосами. Да говорят про тебя, государь, страшные речи: что тебе, государю, боле на Москве не бывать.

- Послать для сыску людей! Кликуш пытать накрепко! Ну, еще што?

- На дворянина Михайлу Молчанова донос есть. В чародействе повинен. Сказывал он многим людям, что ходил к женке Маньке - живет в Кузнецах*, муж у ней на Украйне второй год уж ворует... И будто женка та дунула на правую руку, и увидел он, што сидят в избе косматые и сеют муку и землю... И с тех его слов объял людей великий ужас и страх.

_______________

* К у з н е ц ы - Кузнецкая слобода.

Крест на груди Бориса закачался. Яхонтовые искры по концам его замерцали.

- Женку, - молвил он, - взять для расспросу, а Михайлу Молчанова сечь кнутом!

- Да женка та убегла; сказывают, к мужу своему на Комаринщину укрылась...

- Ступа-а-ай! - внезапно завопил Борис. - Ступай, боярин!.. Эй, погоди! С хлебом-то што? Каково раздача идет?

Семен Годунов ответил не сразу.