Триединый - Генсо-но Ками

не мог нормально есть, ходить в туалет. Боль отступала лишь под действием обезболивающих, но потом снова возвращалась. Не знаю, как не сошел тогда с ума.

В редкие минуты просветления, я думал о жизни, и в глубине души надеялся, что меня навестит Олеся. Глупо: она ведь не знала, что со мной произошло.

Вместо Олеси ко мне явился урод, из-за которого я попал в больницу. Сопровождал его юрист. Последний походил на киношного адвоката: красавчик примерно моего возраста, холеный, самоуверенный, в дорогом костюме. Доброжелательно поздоровавшись, начал втирать, что произошедшее — досадный несчастный случай, в котором повинны лишь сложившиеся обстоятельства. Что меня, по сути, сбила не машина. Что водитель тоже пострадал…

Водитель, чернявый шкет в цветастом шмотье, со скучающим видом стоял у него за спиной.

— У него хоть права есть? — прохрипел я.

Мажор вскинулся, но юрист его опередил:

— Разумеется. Все произошло случайно, и он очень сожалеет. Мы приехали, потому что он сильно беспокоился о вашем состоянии и хотел принести извинения.

Очень беспокоился, раз тянул… сколько? Три или четыре дня?

В возникшей паузе юрист посмотрел на мажора. Тот, сунув руки в карманы и глядя в окно, нехотя выдавил:

— Извините.

Юрист удовлетворенно кивнул и начал что-то говорить о компенсации и об отказе от иска.

— Нет, — перебил его я.

— Простите?

— Никаких сделок, — говорить было тяжело, но меня поддерживало возмущение. — На хрен ваши компенсации. Пусть этого утырка сажают. Или что там положено за такое?

Мажор впервые посмотрел прямо на меня. На его гнусной физиономии застыла презрительная насмешка:

— Ты реально думаешь, что мне что-то будет?! Ты знаешь, кто мой оте…

— Вижу, что вы еще не вполне пришли в норму и не можете принимать решения, — перебил его юрист. — Думаю, мы продолжим разговор позднее.

Я хотел сказать, куда они могут идти со своими разговорами, но на это попросту не было сил. Чувствуя злость и физическую боль, я закрыл глаза, чтобы больше не видеть их.

* * *

Спустя день, ко мне пришла Олеся.

— Как ты? — участливо спросила она.

— Нормально, — поморщившись, соврал я.

— Слушай, — помолчав, начала Олеся, — я знаю, что тебе предложили отказ от иска в обмен на финансовую компенсацию. Прими профессиональный совет: соглашайся. Деньги тебе понадобятся: на обследование, реабилитацию. Быть может, на дополнительное лечение. Не упускай возможность.

— Олеся…

— Или ты думаешь, что сможешь получить больше через суд? Если так, забудь. Против тебя будут играть такие тяжеловесы, что у тебя нет шансов. Даже будь у тебя достаточно средств на хороших адвокатов, все равно бы проиграл. Поэтому принимай предложение, пока не поздно.

— Олеся, — хрипло прокаркал я, — откуда ты вообще об этом знаешь?

— Потому что сторона, против которой ты выступаешь, постоянный клиент нашей фирмы. Мы ведем это дело с первого дня.

— Я пока ни против кого не выступаю… Подожди, ты сказала — с первого дня? Ты раньше знала, что я лежу здесь поломанный, но приехала только сейчас?!

Она отвела взгляд.

— Мы расстались, не забывай. И юридически, мы посторонние люди…

— Юридически, шмуридически… — начал злиться я. — Только послушай, что ты говоришь. Мы же вроде как разошлись лишь временно? Да даже если бы насовсем, то чисто по-дружески… после всего, что было…

Я умолк, потому что мне стало больно. В этот раз, не физически.

Дверь открылась, в палату вошел знакомый юрист.

— Ну, как успехи? — бодро поинтересовался он. — Есть прогресс?

— Нет, — сухо ответила Олеся, вставая со стула. — Я предупреждала, что мы потеряем время.

— Вот как? — Он о чем-то призадумался, но вскоре так же уверенно улыбнулся: — Что ж, решим это дело иначе. Пойдем, Олеся.

— Выздоравливай, — не глядя на меня, сказала моя бывшая. — И все же подумай над моими словами.

Она двинулась к выходу. У двери юрист что-то тихо сказал ей и приобнял за талию. Я ожидал, что Олеся отстранится, сделает замечание. Но она наоборот прижалась к нему. И вот так они вышли.

У меня перехватило дыхание. Это что, сука, такое было?! Это так у нее нет времени на отношения? Или только на отношения со мной?!

В ярости я, позабыв обо всем, дернулся, словно пытаясь встать. И тут же взвыл от боли, разбудив соседа по палате.

Не знаю, что произошло, но боль была сильнее обычной и не утихла даже к вечеру. Я сообщил об этом заглянувшей в палату медсестре, та передала дежурному врачу. Тот разрешил инъекцию обезболивающего.

Укол приглушил боль. Но вскоре у меня начала жутко чесаться правая ладонь. Зуд был настолько сильным, что хотелось напрочь содрать кожу. Внезапно чесотка прошла. И тут же начала зудеть левая рука. Не обращая внимания на болевые ощущения, придавленные лекарством, я начал возить ладонью по гипсу на боку. Это совершенно не помогало.

Так же как и в случае с правой рукой, зуд резко исчез. Чтобы через минуту появиться в районе крестца. Туда я не мог добраться при всем желании. Я ворочался, ругался и звал сестру.

Крики разбудили теперь уже двух больных — после ухода Олеси в нашей палате объявилось пополнение. Дед со сломанной ногой что-то недовольно забубнил. А Егор, с которым мы делили палату раньше, послушав мои стенания, сполз с кровати, подхватил костыли и пошел за сестрой.

Мне же становилось хуже. Неистовый зуд пополз вдоль позвоночника к голове. Я вдруг понял, что происходит что-то совсем нехорошее и попытался крикнуть. С губ сорвался только сиплый хрип. В голове зашумело.

В палате зажегся свет, ко мне кинулись медсестра с доктором. Как сквозь одеяло, донесся тревожный голос врача:

— Анафилаксия! Срочно эпинефрин! Потом хлорид натрия и метилпреднизолон! И сообщите в реанимацию, что…

Мне вдруг стало до одури страшно. А потом свет исчез…

Глава 2

Меня разбудили яркие солнечные лучи, падавшие на опущенные веки. Я лежал, кожей ощущая приятное тепло. Потом медленно открыл глаза и заморгал.

Надо мной нависал железный потолок, выкрашенный светло-серой краской. То, что он из металла, подсказывали чуть вогнутая форма и ровные