Соль - Жан-Батист Дель Амо

Морской воздух взбодрил детей, окрасил пламенем их щеки и кончики носов. Альбен иногда убегал вперед, нагоняя сестру. Длинные белые полосы расчертили небо, облака летели во всю прыть. Они продолжали идти против ветра, и море все выбрасывало изменчивые водоросли; зыбкость окружающей природы завороживала их, они растворялись в ней. Они миновали мужчину с маленьким мальчиком, когда дети тоже захотели присесть. Песчаная дюна, поросшая кустиками, защищала их от трамонтаны[4]. Поодаль большие скалы выдавались косой в море. Луиза взяла с собой одеяло, и они расстелили его в нескольких шагах от мужчины и его сына. Мальчики положили на углы камни, пригоршни песка, но одеяло все равно вздувалось, и Фанни бросилась на него, а братья тотчас последовали ее примеру. Могла ли Луиза сказать, до какой степени этот миг воплощал их счастье? Тени от чаек скользили по пляжу, ветер рисовал на песке волны, и он казался новым водным простором. Их следы тянулись зигзагами, насколько хватало глаз. Море до самого горизонта слепило их, они щурились, чтобы различить силуэты кораблей, колеблющиеся линии мачт нескольких парусников. Луиза тоже села, и дети разулись. Они глубоко зарылись босыми ногами в прохладный песок. Она перекатывала в ладони обломки ракушки, а дети уже вскочили и бежали к морю. Они были недалеко от нее, она видела их силуэты против света, слышала отзвуки голосов, тотчас проглоченные порывом ветра.

Кто-то пробежал мимо, осыпав ее ноги фонтаном песка. Мальчик направлялся к Жонасу, Альбену и Фанни, невзирая на крики отца, остановившегося рядом с ней.

– Он им не помешает, он, наверно, ровесник вашего старшего.

Луиза подняла глаза на мужчину. Ослепленная солнцем, она едва его различала.

– Они будут рады, – согласилась она.

Приняв, быть может, ее ответ за приглашение, он сел рядом прямо на песок.

– Чудесный сегодня день.

Он вдыхал, надувая грудь, словно пытался напитаться всей этой сценой целиком, игрой теней детей на песке и цветом моря. Луиза уже боялась Армана и, сама того не замечая, мало-помалу стала опасаться мужчин вообще, ведь в каждом могла таиться подобная грубость, однако тут она сразу прониклась доверием, тоже разделяя это чувство полноты. Она будет вспоминать худого, подтянутого мужчину, его хрипловатый голос и тягучий выговор, ничего, что напоминало бы Армана, и эта разница, своеобразие его облика, его нежность к игре детей покорили ее. В тот день на пляже она была смущена, и впервые после встречи с Арманом Луиза возжелала другого мужчину животным, безотчетным желанием. Фанни держала Жонаса за ручку, дети направлялись к косе. Луиза встала, слегка встревожившись, и отряхнула юбку:

– Надо, наверно, их позвать?

Мужчина улыбался, она почувствовала себя смешной, поколебалась. Она хотела остаться с ним и осознала, вновь усевшись на одеяло, природу чувства, не давшего ей побежать за сыновьями и дочерью. Луиза не устыдилась его, она лишь ощутила себя смутно и сладко виноватой. В желудке засосало, руки онемели, и она снова зарыла их в песок. Она не переставала изумленно повторять про себя, что в незнакомце не было ничего общего с ее мужем. Он лег на песок, закинув руки за голову, согнув ноги. На нем был пуловер, задравшийся от движения рук выше пупка, и она смотрела на этот безволосый живот, эту кожу, так явственно мягкую, белый шрамик. Желание поднималось в ней, она слегка дрожала, горло сжималось, а дети между тем закатали штанины и взвизгивали, шлепая ногами по воде у края косы.

– Небо так прекрасно, лягте.

Луиза бросила взгляд на Фанни, Альбена и Жонаса, ибо только они еще могли призвать ее к благоразумию. Но они этого не сделали. Альбен – или это был сын незнакомца? – полез на скалы. Луиза откинулась на одеяло, и их плечи соприкоснулись. Она не видела больше пляжа, бескрайность, волнение неба открылись ей. Мужчина предлагал ей угадывать формы среди облаков. Луиза ничего не видела, со всем соглашалась, чувствовала себя безумицей. Новая волна жизни кипела в ней, несуразная лихорадка.

– Я из Лондона. Моя мать выросла здесь, потом влюбилась в англичанина. Мне надо было вернуться сюда.

Она кивнула, но мысль о жизни в Лондоне этого человека и его сына вернула ее к узости ее существования, к присутствию Армана, которого она стала бояться. Луиза позавидовала незнакомцу.

– Вы вернулись в Сет, а я никогда его не покидала. Я никогда не покину этот город, я знаю.

В ее голосе прозвучал вызов; она хотела показаться волевой. Мужчина не ответил, не попытался ей возразить, хотя мог бы рассказать о Лондоне, дать ей понять, что и она может путешествовать. Солгать, ибо именно этого ждала она от него в эту минуту. Но он лишь сменил тему:

– Если долго смотреть, небо и земля могут поменяться местами. Представьте, что вы наверху, а не внизу, что это мы над миром.

Луиза сосредоточилась, ей было важно иметь с ним что-то общее. Разделить с этим мужчиной видение настоящей минуты. Она ощутила головокружение, уверенность, что лежит на пляже как на вершине свода, опровергая законы тяготения. Пляжа больше не было, она забыла о детях. Она закрыла глаза, расслабилась и почувствовала, как ей на колено легла рука, скользнула выше и нырнула под платье. Рука была большая, кожа холодная. Луиза не оттолкнула ее и приняла эту ласку.

– Я хочу тебя, – выдохнул он.

Она знала, что он повернул к ней лицо, хотя глаз не открывала. Ее сердце часто билось под грудью, и она ничего не ответила, потому что все в поведении и словах мужчины было, казалось ей, непристойно и сладко. Она хотела, чтобы он продолжал говорить с ней и ласкать ее. Ее лоно словно лучилось, оно стало средоточием тела, каждая частичка которого жила. Рука, однако, осталась на ее бедре, не пытаясь добраться до лона, и нелепость этого жеста, ее присутствия на пляже с этим влезшим ей в душу мужчиной, перед которым она отреклась, отринула свое достоинство жены и матери, толкнула ее в омут чувственности. Он теперь молчал, нажимая кончиками пальцев на ее плоть. Луиза чувствовала, как его фаланги по очереди рисуют на ее коже овалы.

– Мама?

Альбен стоял у ее ног и смотрел на эту нырнувшую под платье руку. Рядом с ним безликий мальчик держал в руке бурого краба и протягивал его отцу. К ним шла Фанни.

– Где Жонас? – спросила Луиза.

Альбен пожал плечами, потом ответил:

– Мы поймали краба, смотри.

Она встала и окинула взглядом пляж, но нигде не увидела сына. Глухой ужас разлился в ней от затылка до пяток. Луиза с трудом побежала навстречу Фанни, руки и ноги затекли, и бег получался вязкий.

– Где Жонас? – повторила она.

Девочка повернулась к косе:

– Не знаю, я думала, он с Альбеном, а я ушла подальше…

Луиза схватила дочь за плечи:

– О, боже мой, боже мой.

Она побежала к морю. Выкрикнула имя Жонаса в сторону косы. До скал было дальше, чем она думала. Пляж казался бесконечным. Луиза сознавала, что Фанни, Альбен и мужчина бегут за ней, но не оглядывалась. Она добежала до скал и неловко полезла на них, хватаясь обеими руками за выступы камней. Между двумя валунами вода образовала прозрачную тихую лужицу. В ней плескался Жонас. Когда она появилась, он поднял на нее растерянный взгляд. Луиза рванулась, упала на колени и обхватила сына руками, вдохнула его кожу, запах волос, сжала бока так крепко, что Жонас заскулил. Она поднялась, покачнулась, потом снова полезла на камни и выбралась на пляж.

– Прости меня, прости меня, – задыхалась она.

Волосы ее растрепались, пенистая струйка слюны стекала по щеке. Она поставила сына на землю. Подошла Фанни, и, едва отпустив Жонаса, Луиза влепила ей такую затрещину, что та упала на песок. Альбен, англичанин и его сын замерли в нескольких шагах от них. Они стояли, переглядываясь и не двигаясь с места.

– Ты дура? Ничего не соображаешь? – крикнула Луиза.

Сила удара ошеломила Фанни. Глаза ее остались сухими. Держась рукой за щеку, она не осмеливалась встать.

– Все хорошо, – сказал иностранец, успокаивая ее, – с ним ничего не случилось.

– Замолчите! Да замолчите же!

Луиза ввязалась в игру обольщения с мужчиной, которого теперь, глядя на него, находила никаким. Она поддалась его ласке и подвергла опасности жизнь сына. Она чувствовала себя грязной от этой руки, от воспоминания о ее отпечатке на своей коже. Грязной от адюльтера, о котором никогда и не помышляла, с мужчиной, который был полной противоположностью того, что она должна была любить превыше всего. Страх, обида и унижение преобразили пляж и пейзаж, который на миг предстал ей в своей поэтической и бесконечной ипостаси. Луиза наконец протянула руку Фанни, потом взяла Жонаса на руки. Она ободрала лодыжку о камни, нога была красной, песок на ней смешался с кровью, и Жонас плакал, но она больше не слышала его. Ничто не могло пробиться сквозь распирающий виски гул.

– Пошли домой, – сказала она.

Она пошла, повернувшись спиной к мужчине, двое старших следом. На рану на ноге она не обращала внимания; ветер забирался под платье и напоминал ей, как влажны губы ее лона. Луиза шла с единственной мыслью, как можно больше увеличить расстояние между этим пляжем и ими, между этим мужчиной и ею, ведомая неотвязным желанием вернуться в город и в дом, лечь на кровать и убедить себя, что все это был лишь сон. Однако потом, вспомнив этот день, она как будто снова ощутила то блаженство, которое испытала тогда, подняв глаза к небу. Равнодушие к детям. Руку незнакомца на ее бедре. И она пожалела, что не обернулась в последний раз, удаляясь по пляжу, чтобы увидеть и навсегда запечатлеть в памяти его лицо.