Звезды против свастики. Часть 1 - Александр Антонов

Теперь «Четвёрке» предстояло на деле оправдать доверие товарища Сталина.

Установленный в силовых структурах СССР порядок требовал, чтобы любая диверсионная акция высшей категории была одобрена лично председателем КГБ СССР.

Пока Ежов знакомился с содержимым папки, на обложке которой в верхнем правом углу над штампом «Совершенно секретно» прижались друг к дружке литеры «В» и «К», Судоплатов комфортно расположился на стуле для посетителей, не выказывая никаких признаков волнения.

Наконец Ежов закрыл папку и поднял взгляд на полковника:

– Я уже рассмотрел два аналогичных плана, разработанных в КГБ и ГРУ. Твой не хуже и не лучше.

На лицо Судоплатова легла тень тревоги, и Ежов поспешил с успокоительным:

– Это не упрёк, а скорее комплимент. И я готов завизировать план операции, но только после того, как ты, Павел Анатольевич честно ответишь на один вопрос. План хороший, спору нет, но и не простой, в смысле осуществления. В твоих личных качествах я не сомневаюсь, но возможности твоего ведомства мне пока неведомы. Отсюда вопрос: справишься с проведением операции только силами твоего управления?

Судоплатов замялся.

– Хорошо, – сказал Ежов: – Спрошу иначе: помощь требуется?

– Да, – незамедлительно ответил Судоплатов.

– Какая? – уточнил Ежов.

Выслушав пояснения Судоплатова, председатель КГБ СССР кивнул:

– Понятно! Тогда вот что. Руководители подразделений, которые смогут оказать требуемую помощь, мной вызваны. Адъютант тебя проводит. Пары часов на согласования вам, думаю, хватит? Через два часа жду тебя с доработанным планом операции, тогда и завизирую!

– Бур, ты чем-то недоволен? – обратился Судоплатов к одному из участников предстоящей акции.

«Бур» – боевой псевдоним человека, с которым Судоплатов вместе служил в ОРР, а теперь перетянул в «Четвёрку».

Во время проведения акции вступал в силу закон о беспрекословном подчинении. Но пока любой член команды мог высказываться совершенно открыто. Потому Бур ответил сразу:

– Зачем ты включил в состав группы мальчишку? Боевая операция такого уровня не место для выгула маршальских сынков! Теперь парь голову, как дело сделать и «туриста» при этом не потерять!

Судоплатов смотрел на напарника с нескрываемым изумлением:

– Ты всерьёз подумал, что я беру на операцию «балласт»? – спросил он.

Уже догадываясь, что сморозил что-то не то, Бур несколько иным тоном пробурчал:

– А что я должен думать? Какой из курсанта матёрый диверсант?

– На минуту: он курсант выпускного курса, – начал приводить аргументы защиты Судоплатов, – без пяти минут офицер.

– И что? – не признал аргумента Бур.

– Согласен: почти ничего, – кивнул Судоплатов. – И не матёрый он – тоже согласен. Но он мой ученик, а это уже кое-что!

– Всё равно, слишком молод, – не сдавался Бур. – Не хочешь же ты сказать, что за три года обучил его всему, что умеешь сам?

– Не хочу, – согласился Судоплатов. – Хотя и не за три, а за четыре – не суть! – из щенка волкодава не сделаешь, тем более без достаточной практики в боевых условиях. Но в том-то и дело, что я этого парня не учил, а лишь доучивал.

– Это как? – не понял Бур.

– Поясняю, – улыбнулся Судоплатов. – Маршал, которого ты как-то не очень хорошо помянул, мужик дюже башковитый. И коли он решил своих сыновей офицерами сделать, то решил не после школьных выпускных экзаменов, а где-то после их рождения. И готовить к этой нелёгкой профессии стал тоже, считай, с пелёнок. Ты слышал что-нибудь о мастере Чжане?

– Ну, кто же о нём не слышал? – ответил Бур – Легендарная личность. Настолько легендарная, что лично я сомневаюсь: а существовал ли он на самом деле?

– Существовал, – уверенно ответил Судоплатов. – И даже меня кое-чему научил. Было дело… Но не обо мне речь. Так вот, мастер Чжан много лет в числе прочих обучал и детей маршала, а Николай был его любимым учеником. Как тебе это?

– Ну, не знаю… – скорее по инерции, в душе уже сдавшись, – произнёс Бур. – А в настоящем деле ему хоть раз бывать приходилось?

– Брал я его на пару операций, – ответил Судоплатов, – не очень сложных, но самых что ни на есть настоящих.

– Тогда сдаюсь! – поднял ладони рук Бур. – Если не секрет: как отнёсся его отец к затее взять «малыша» на прогулку?

– Могу только гадать, как бы маршал отнёсся к этой затее, – ответил Судоплатов.

– Ты что, не поставил его в известность?!

– Ты знаешь, не счёл нужным, – усмехнулся Судоплатов. – Зачем ему лишние волнения? К тому же знал ведь, куда сына учиться отдавал. Рано или поздно его бы такое всё одно не миновало.

– А он что, план операции лишь просмотрел, до того, как визу поставил? – спросил Бур.

– Да нет, – ответил Судоплатов. – Изучил досконально. Только фамилии исполнителей там не указаны.

Не знаю, догадался ли ты, дорогой читатель, что речь в разговоре двух матёрых диверсантов шла о сыне Николая Ежова, Николае Ежове-младшем?

Гитлер был доволен. Старушка Европа в лице Франции и Англии в отместку за Польшу объявила ему таки войну. Но если это и война, то довольно странная. На западных рубежах Германии по-прежнему относительно спокойно. Разве можно считать серьёзными боевыми действиями ленивые перестрелки без применения тяжёлого вооружения? А ведь он так и говорил этим слабоумным старикам в Генштабе. Именно такой ход событий его гений и предвидел! Никто не станет всерьёз нападать на Германию, и тем более не посмеет бомбить немецких городов! Чего не скажешь о городах польских. Правда, от ковровых бомбардировок густонаселённых кварталов пришлось отказаться на третий день вторжения. Этого потребовала Москва, как одно из условий своего невмешательства в конфликт. Пришлось согласиться. Чёртовы азиаты слишком сильны. Германия пока не может себе позволить воевать ещё и с ними. Впрочем, бомбить города и так бы никто не стал. Зачем сбрасывать бомбы на головы солдат вермахта, которые проходят победным маршем по улицам большинства из этих городов? Все немногочисленные очаги сопротивления блокированы и скоро будут ликвидированы. Это теперь забота СС, а армия готовится к решающему наступлению на узкую полоску польской земли вблизи от союзной границы. Только что он подписал карты Манштейну, и тот спешно отбыл в войска.

Гитлер посмотрел в окно. В осеннем небе ярко светило солнце, и почти не было облаков. Денёк задался!

Скорцени со скуки зашёл поболтать с Мостяцким. Президент жестоко насилуемой страны вынужден наблюдать за происходящим, находясь под домашним арестом. Он продолжал жить в тех же апартаментах, но был полностью лишён общения с близкими людьми. Исключение сделали для немногочисленной польской прислуги, которой разрешили продолжать прислуживать своему хозяину, однако строго-настрого предупредили о запрете под страхом смертной казни любых разговоров с Мостяцким. Эсэсовская охрана также игнорировала Мостяцкого, но совершенно по иной причине: парням в чёрной униформе это просто неинтересно – всем, за исключением Скорцени. Он таким образом развлекался.

Одной из форм издевательства над полонённым президентом было отсутствие информационной блокады. Мостяцкому регулярно доставляли свежую прессу, даже польскую, ту, которая ещё выходила, и которую удавалось достать. Также Мостяцкому не возбранялось слушать радио: всё равно ничего хорошего для себя он оттуда услышать не мог.

Справедливости ради надо сказать, что Скорцени, доставая Мостяцкого разговорами, не только развлекался, но и работал. В его задачу входило окончательно психологически сломить Мостяцкого, чтобы тот, когда придёт время, сделал то, что от него потребуют. А потребовать от него хотели ни много ни мало – на блюдечке с голубой каёмочкой преподнести Польшу Гитлеру, когда тот прибудет в Варшаву. Потому его и не отрешали от власти, и не требовали подписать акт о капитуляции. Собственно, капитуляция польской армии немцам не нужна. Генералы вермахта с охотой отрабатывали на слабом противнике различные методы ведения войны.

Сегодня, войдя в кабинет, Скорцени застал Мостяцкого стоящим у окна. Президент прислушивался к отзвукам отдалённой перестрелки.

– Это в Праге, – охотно пояснил Скорцени. – Группа поляков засела в здании, имеющем удивительно толстые стены. Никак не можем их оттуда выковырять. Не подскажете, что там было раньше?

Мостяцкий по обыкновению не ответил, он вообще редко отвечал Скорцени, впрочем, того это нисколько не смущало. Президент отошёл от окна и тяжело опустился в кресло. Скорцени без церемоний занял соседнее.

– Так подскажете или нет? – спросил он ещё раз, потом махнул рукой: – Впрочем, неважно. Важно, что завтра там не будет ничего: ни здания, ни его защитников. К вечеру подвезут тяжёлую артиллерию, и тогда…