Мы – дети войны (сборник) - Раиса Клеймёнова

– Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос ещё уладится мирным путем. «Надо дать короткую директиву, в которой указать, ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей, войска пограничных округов не должны поддаваться» (выделено Жуковым).

Наконец угодная Сталину, эта роковая директива была сформулирована».

Эта противоречивая (и преступная – Л. С.) директива, предписывающая, с одной стороны, «быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев…», а с другой стороны, «не поддаваться ни на какие провокационные действия…» была передана в воинские округа. Передача её закончилась в 00. 30 минут 22 июня 1941 года. Но навряд ли она успела дойти до тех, кто осуществлял оборону. Ведь для того, чтобы командующие военными округами её поняли, директиву следовало дешифровать и затем только довести до подчинённых подразделений. И Жуков справедливо в заключение делится своим соображением: «Директива… могла запоздать и даже не дойти до тех, кто завтра утром должен встретиться лицом к лицу с врагом» (Курсив Жукова). Понятно, что директива не успела дойти до обречённых подразделений, охранявших границу (Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления. 10-е изд. М, 1990.Т. 1. С. 349–372).

Помню, в Кронштадте кто-то рассказал мне историю, казавшуюся неправдоподобной. Чтобы выбить немцев из Петергофа (дворцового пригорода Ленинграда) была, якобы, предпринята «психическая атака» (задуманная кем-то явно под впечатлением знаменитой сцены «психической атаки» из фильма «Чапаев»). Отряд курсантов морских училищ в парадной форме на катерах должен был быть доставлен к побережью у Петергофа и с ходу захватить его.

Рассказу, понятно, я не поверил. Мне, вовсе не специалисту в области военной стратегии, такая операция казалась безумной – губить людей ради заведомо невыполнимой задачи есть преступление. Утверждаю, что подойти незаметно к низкому берегу Петергофа невозможно. Немцы оттуда просматривали Финский залив на много километров. В середине сентября наш тральщик даже в устье Невы подвергался обстрелу из Петергофа. Кто же мог придумать такое: «напугать» немецкий гарнизон «психической атакой»?

Но вот, читаю мемуары Г. К. Жукова: «В районе Петергофа… был высажен морской десантный отряд… Моряки действовали не только смело, но и предельно дерзко. Каким-то образом противник обнаружил подход по морю десанта (А как можно не заметить движущиеся к берегу катера?!) и встретил его огнём еще на воде. Моряков не смутил огонь противника. Они выбрались на берег, и немцы побежали. К этому времени они уже хорошо были знакомы с тем, что такое «Шварце тодт» («чёрная смерть»), как они называли нашу морскую пехоту. Увлёкшись первыми успехами, моряки преследовали бегущего противника, но к утру сами оказались отрезанными от моря. Большинство из них пало смертью храбрых. Не вернулся и командир героического десанта полковник Андрей Трофимович Ворожилов» (Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления. Т. 1. С. 179–180).

Может быть, Г. К. Жуков только слышал об этом, и это преступление было совершено до его прибытия на Ленинградский фронт? Нет! Он был свидетелем этой кровавой авантюры. А может быть, и инициатором её? Сталин 5-го (?) октября 1941 г. велел Жукову «незамедлительно вылететь в Москву». Жуков обещал 6 октября утром быть там. «Однако ввиду некоторых важных обстоятельств на участке 54-й армии… и высадки десанта моряков Балтфлота на побережье в районе Петергофа 6 октября я вылететь не смог» (выделено Жуковым. См. Там же. С. 202).

Не верится и в голове не укладывается. Но сколько сегодня мы знаем фактов о напрасных потерях, поспешных или преступных приказах, обрекающих людей на гибель без смысла. Сколько примеров безответственности за человеческие жизни накопилось за годы войны. И это отношение к людям – порождение той властной системы, что сложилась в предвоенные годы в нашей стране. И до сих пор преступления её не осознаны вполне и не сосчитаны.

Н. С. Михеева

Несколько писем с войны

«… пока я буду жив, буду Вам писать»

Эти солдатские письма-треугольнички 67 лет пролежали в нашей старой шкатулке с семейными документами. На конверте, в котором они хранились, рукой моей мамы Михеевой (Лавровой) Анны Михайловны написано:

«Письма с фронта 1942–1943 года от неизвестного мне солдата, Икона Алексея Константиновича, знакомого по переписке и моей посылке с работы на фронт. Ему нужно было писать и поддерживать мечту о конце войны, веру в победу и жизнь. Мои письма были, как он пишет, “радостью из тыла”, “мечтой о будущем”».

Всего 12 писем, полустёршихся на сгибах, написанных карандашом в перерывах между боями и ранениями.

Но эти несколько писем, короткая щемящая история оборвавшейся на войне жизни незнакомого нам человека – часть истории нашей семьи. И, наверное, часть Истории тоже.

Н. С. Михеева

Вот эти письма:[1]

13 ноября 1942 года

Здравствуйте, многоуважаемая Аня!

Вы, может быть, удивитесь моему письму, тем более от незнакомого Вам человека, военного, защитника нашей великой Родины. Дело в следующем. Вашу посылку я получил в день Октябрьской революции. В ней была записка… Надеюсь (стерлось)… в записке полностью оправдаются, что в следующем году Октябрьскую будем праздновать в мирной обстановке, и много будет радости в кругу своих знакомых, друзей, семей… Но у кого нет ни родных, ни знакомых, тот будет радоваться, что наша Родина в безопасности, и приступит к мирному строительству. И ещё я хочу выразить Вам свою мысль, что в Вашей записке есть пара строк, которые в мороз дают теплоту сердцу под серой шинелью. И каждое ласковое слово является символом к победе, и ты чувствуешь, что есть сердце, которое так же заботится о тебе.

У меня есть просьба к Вам:

Первая – ответить на моё письмо; вторая – заиметь с Вами переписку и познакомиться поближе.

Кто Вы, сколько Вам лет, где работаете?…

Тогда, со своей стороны, дам Вам полное описание.

Сейчас только скажу, что… моя местность, откуда я родом, временно находится под врагом. К тому же я одинок, и родных (сейчас) и знакомых у меня нет. Роста я среднего, брюнет. Если Вы мне ответите и будете согласны вести переписку, пришлите своё фото. Может быть, будет дружба, а также мы с Вами когда-нибудь встретимся.

Извините, что писал карандашом: в наших условиях чернил нет.

За посылку сердечно благодарю.

Жду ответа по адресу: 97а полевая почта часть 473

Икон Алексей Константинович

5 декабря 1942 года

Здравствуйте, Анна Михайловна!

Сегодня я получил Ваше письмо, за которое благодарю, а также которого ждал… Вы заключили, что я не старик, да, я не старик, а также считаю, что Вы не старушка. Вы пишете, что есть дочь, 4 года. Это большое счастье, а исходя из этого, думаю, что Вам не больше 25 лет?… Я рождения 1915 года. Но счастье иметь близкого друга, вернее, жену, не пришлось… Несмотря на то, что я не имел детей, я люблю их. Для меня с Вами знакомство будет самым лучшим, и письмо, что я получил от Вас, – первое, что я получил за всё время моего пребывания на Отечественной войне. Ваше письмо для меня принесло радость, и думаю, что Вы всё опишете о себе и пришлёте свою фотокарточку, и если возможно, то с дочкой… Напишите, как зовут дочь.

Пока жму Вашу рукуС боевым приветом.Лёша

6 декабря 1942 года

Здравствуйте, Анна Михайловна!

Вчера я послал Вам письмо, сегодня второе. Вы учтите, что это мои минуты затишья – то, что я имею возможность написать пару слов. Я от Вас буду ждать письма, как от самых близких людей. В этом письме к Вам высылаю свою фотокарточку, но не удивляйтесь: она сделана после моего выздоровления, из госпиталя. Есть пословица, что на живой кости мясо нарастёт. Я на ней не сердитый, а повеяли лучи солнца, которые падали мне в глаза.

Вы мне напишите, а также разрешите называть Вас Аня, а Вы мне пишите «Лёша». Сейчас моя жизнь протекает в борьбе за Родину, которую я защищаю с самого первого часа начала Отечественной войны. Но скоро придёт конец, мы разобьём проклятого зверя. Счастливо и радостно в мирной обстановке будем жить.

Жму Вам крепко руку, а также маленькую ручонку– кудрявой головке молодого поколения.Лёша

16 марта 1943 года

Здравствуйте, Анна Михайловна!

Я Ваше письмо получил в первых числах февраля, но ответ не пришлось Вам написать ввиду военной обстановки. Но одно прошу Вас учесть, что переписку с Вами не думаю бросать до тех пор, пока я буду жив… Когда мы с Вами встретимся, тогда я расскажу фронтовую жизнь, с которой можно будет написать целый роман. Сейчас отвечу на Ваши вопросы. Первое – Ваш почерк я разбираю очень хорошо. Второе – до армии я был педагог.