Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фольксштайн лежал на кровати с сигаретой в зубах.
Распахнув окно, Самарин рассмеялся:
— Вы наверняка курите те сигареты, о которых мне рассказывали. Вонь — как от горелых тряпок.
— Как вам понравилось море? — вяло спросил немец. Он, видимо, был расстроен, что нужный ему человек не приехал.
— А я море не увидел — меня повернул назад дождь. И хорошо, что до него не дошел, — я бы не отыскал дорогу обратно. Ведь я не знаю даже, как называется ваша улица. И дачу признал только по вашему «оппелю».
За стеной заново разгорелось пьяное веселье.
— Как вы думаете, дождь надолго? — опросил Фольксштайн.
— Небо обложено сплошь. Может, вернемся и Ригу? В плохую погоду здесь можно умереть с тоски.
Хохот за стеной.
— Впрочем, вашим соседям такая смерть не грозит! — рассмеялся Самарин. Все-таки на душе у него стало легче оттого, что тот неизвестный, которого ждал Фольксштайн, не приехал. — Но чтобы спасти вас, я согласен уехать.
Фольксштайн начал неохотно подниматься с кровати, и в это время в дверь постучали.
Несколькими секундами раньше внезапно оборвался веселый рев за стеной.
— Войдите! — обрадованно крикнул Фольксштайн.
На пороге возникла высокая фигура в черном, блестевшем от дождя плаще и черной фуражке с задранной тульей.
Гестаповец! Вот почему смолкли за стеной летчики!
— Раздевайся, раздевайся, — суетился Фольксштайн возле гостя.
Гестаповец не снял даже фуражки. Он строго оглядел комнату, чуть задержал взгляд на Самарине и сказал:
— Я уж думал, гвалт у тебя.
— Разве на меня это похоже? Ну раздевайся же! Это — Раух, о котором я тебе говорил.
Гестаповец чуть поклонился Самарину и сказал:
— Зачем задыхаться в этом ящике с дымом? Давайте лучше сядем в мою машину и прокатимся. Здесь прекрасная дорога вдоль моря.
— Замечательно! Замечательно! — Фольксштайн сорвал с вешалки свой плащ.
— Это лучшее, что можно придумать, — сказал Самарин, пока отметив про себя только одно — гестаповец и Фольксштайн разговаривают на «ты» и что имя гестаповца ему не названо.
Они уселись в «мерседес» гестаповца. Самарин хотел сесть сзади, но гестаповец пригласил его сесть рядом.
— Правильно, правильно, — сказал Фольксштайн, — Он в здешних местах впервые, пусть любуется.
Гестаповец вывел машину на шоссе, и она, точно обрадовавшись асфальтовой глади, рванулась вперед.
— Ты все-таки не гони, мокрая дорога, — забеспокоился сидевший позади Фольксштайн.
— Трусы в карты не играют, — буркнул гестаповец, чуть повернувшись к Самарину.
Машина мчалась все быстрее, врезаясь в заметно усилившийся дождь. Стеклоочистители не успевали его смахивать. Сквозь затуманенное стекло Самарин видел пролетавшие дачи, сосновые перелески, церкви. Шоссе было пустынно, только один встречный грузовик обдал их грязью и ревом. Море иногда показывалось с правой стороны, — значит, они уезжали дальше от Риги.
Вдруг машина резко затормозила — ее даже занесло немного, — и свернула с шоссе направо, на узкую зеленую дорогу, уходившую на взгорок, в сосновый лес. Метров двести дорога вела через лес, а потом впереди открылось море.
На краю леса, где начинались песчаные дюны, гестаповец остановил машину и выключил зажигание — в наступившей тишине стал слышен неспокойный шум моря, кипевшего под низкими грязными тучами.
— Мое любимое местечко, — сказал гестаповец, повернувшись к Самарину. — Точная копия моих родных мест. Здесь очень спокойно думается.
Самарин хорошо разглядел его лицо. Ему, как и Фольксштайну, лет сорок. Высокий лоб, широко расставленные глаза, только цвета их не разобрать — так они глубоко спрятаны... Прямой нос с горбинкой, острый подбородок, тонкие губы, худая шея с подвижным кадыком. Какой у него чин, узнать нельзя — плащ наглухо застегнут.
— Отто рассказал мне о ваших планах, — начал гестаповец, глядя в упор на Самарина. — Но я знаю легкомысленность Отто, и это заставило меня вмешаться.
— Фридрих... — шевельнулся позади Фольксштайн.
Гестаповец остановил его движением руки, лежавшей на спинке сиденья.
— Помолчи, пожалуйста... Так вот, родственная тревога за Отто привела меня сюда и обязывает меня защитить его от... — Он замялся, дернул головой: — Скажем так — защитить от легкомыслия.
— Его абсолютно не от чего защищать, — сказал Самарин. — Разве что от поспешности, видимо свойственной его характеру и всегда вредной в серьезном деле. Но от этой опасности все время предостерегаю его и я.
— Тем не менее... — Гестаповец помолчал немного и спросил холодно: — Что за фирму вы представляете? Поподробнее, пожалуйста.
— Позвольте, господа! Я не вижу никакой необходимости делать вам отчет о делах нашей фирмы. Господин Фольксштайн видел мои документы, и это максимум, что ему следует знать о нашей фирме на уровне наших взаимоотношений, а этот, уровень в данный момент выглядит так: я хочу закупить здесь кожу, на худой конец мясо, а господин Фольксштайн сам предложил мне оказать в этом деле помощь. Однако, когда мне стали ясны возможные размеры закупок, решил, что игра эта не стоит свеч.
— Речь идет не о мясе! — резко произнес гестаповец.
— А о чем же? — искренне удивился Самарин.
— Кой о чем, что значительно дороже мяса.
— Мой бог! — взмолился Самарин. — То, что господину Фольксштайну свойственна торопливость, я заметил, но поразительную его безответственность обнаруживаю только сейчас.
Сидевший позади Фольксштайн сделал движение вперед, хотел что-то сказать, но гестаповец снова остановил его;
— Помолчи, ради бога,
— И при чем здесь реноме нашей фирмы? — продолжал Самарин со все большим возмущением. — Видя более чем ограниченные возможности дела, с которым я приехал от фирмы, я подумал, нельзя ли здесь сделать бизнес на чем-нибудь другом, Например, на покупке драгоценностей. Это моя сугубо личная инициатива. Отцу — главе нашей фирмы — я об этом и не заикался. И я только поинтересовался мнением на этот счет господина Фольксштайна, поскольку у меня нет пока других знакомых соотечественников, знающих
