Шествие императрицы, или Ворота в Византию - Руфин Гордин

Екатерина любила Коломенское, нередко останавливалась там. Приказав разобрать обветшавший деревянный дворец царя Алексея Михайловича, сооружение весьма затейливое, чудо, можно сказать, плотницкого искусства, она повелела построить на его месте четырехэтажный дворец: два первых этажа каменных, два верхних деревянных.

— Александр Васильич, приготовь-ка все о Коломенском, — сказала за завтраком, — дабы внуки доподлинно знали про славу его.

Легко сказать — приготовь. Благо был запаслив и загодя расчислил, где будет остановка. Слава здесь была. Стоял в Коломенском князь Дмитрий Донской после одоления татар на Куликовом поле, сказывают, и храм велел возвести во имя Георгия Победоносца, да только не уцелел он. Облюбовал место это великий князь Московский Василий III Иванович, обороняя православных от нашествия татар крымского хана. Живал здесь царь Иван Грозный, выстроил Потешный дворец, пошел отсюда Казань воевать. Великий Петр провел здесь свои детские годы, да и потом любил сюда наезжать…

Но истинное чудо — храм Вознесения: вельми дивен высотою, красою и светлостию.

«Поглядят, и ежели в них душа трепетна, то станут восхищаться, а ежели еще по-мальчишески пустопорожня, то государыня изволит втолковать, — решил он. — Небось подросли, осмыслились».

Он виделся с ними в Царском Селе и не разделял восторгов их царственной бабки, находившей особенно старшего, ее любимца, необыкновенным ребенком. Ничего необыкновенного он в нем не видел. Правда, в их играх и занятиях он не участвовал, меж тем как ее величество изволила резвиться с мальчиками и впадать в детство: играла с ними в горелки, в жгуты и в прятки.

Мелькали деревни, поля, перелески. Все было покрыто зеленью, которая скрашивала убогость крестьянского жилья. Убогость эта казалась даже картинной, декоративной, особенно тогда, когда взор не успевал задержаться. Близость большого города уже чувствовалась: он притягивал к себе деревеньки и села, они теснились, нежилых пространств становилось все меньше.

И вот они — врата, ведущие в Коломенское. Ветер пробегает по деревам, колышет ветками — приветно. Аллея разбегается в стороны. И вот он — дворец. И дивная церковь Вознесения, вознесенная в небо трудами безымянных зодчих и каменных дел мастеров.

Тишина и покой остаются ненарушимы. Государыня распорядилась весь обоз с челядинцами расквартировать в селе Коломенском — оно осталось за вратами.

А высокородные мальчики за щитом гувернеров и нянек уже топочутся у крыльца — ждут.

— Ее величество бабушка приехала! Бабушка, бабушка! Ура! — радуются совсем по-детски, бросаются к карете, повисают на государыне. Этикет нарушен, благолепие нарушено. Свита несколько шокирована. А ее величество — нет. Она поочередно обнимает и целует внуков. И они в обнимку направляются в покои.

— Ну, рассказывайте, как вы без меня жили? — обращается она к ним. — Ты, Сашенька, старший, тебе и первое слово.

— Скушно жили, — морщась, отвечает мальчик, — без вашего величества скушно.

— Бабушкинского величества, — вставляет Костя, и Екатерина смеется.

— А с кем вы играли?

— С Голицыным и Рибопьером. Но они скушные.

— Без вашего величества бабушки, — опять вставил Костя.

— Нам не разрешали шалить, — пожаловался Саша. — Мы говорили: ее величество бабушка любит, когда мы шалим, а нам отвечали, что ваше величество может все любить и разрешать в своем присутствии, а когда вас нет, то возбраняется.

Екатерина снова смеется. От этой детской болтовни повеяло домовитостью и уютом. И той добродушной искренностью чувств, недостаток которой она постоянно ощущала.

— Мы пробудем тут несколько дней, а потом поедем домой, — говорит она.

«Домой»! У нее невольно вырвалось это. «Домой» — означало Царское Село, в крайности Зимний дворец.

— А мсье Лагарп говорит, что у нас всюду дом, где бы мы ни находились, потому что мы царствующая фамилия, — выпаливает Саша.

— Он по-своему прав. Но все-таки, мальчики мои, рассудите сами, где вам лучше всего. — Улыбка не сходит с лица Екатерины, она довольна, а может быть, и счастлива.

— В Павловске, — отвечает Саша.

— В Гатчине, — говорит Костя.

Саша морщит лоб и поправляется:

— А еще — в Царском Селе.

— Правда, правда! — радуется Костя.

— Ну вот, так мы добрались до истины. Стало быть, дом там, где мы чувствуем себя лучше всего. Вот и я после долгих странствий соскучилась по своему дому — Царскому Селу, хотя всюду мне старались угодить изо всех сил.

— Ну да, ведь вы царствующая особа, императорское величество, — рассудительно говорит Саша. — Перед вами все трепещут. Только мы радуемся вам.

Екатерина заливисто хохочет, привлекает к себе Сашу и целует — в лоб и в щеки.

— Ах ты мой голубок! — растроганно говорит она. — Отчего ты решил, что передо мной все трепещут?

— Так говорят. Даже, говорят, сам светлейший князь Потемкин, хоть он такой высокий и сильный. Он тоже трепещет.

— Это все мои подданные, — отсмеявшись, отвечает Екатерина. — А подданные обязаны уважать своего повелителя, трепетно относиться к законам, которые он издает, к его повелениям и указам. Трепетать — это не всегда означает бояться.

— Мы так хотели поехать вместе с вашим величеством! — с некоторой грустью говорит Саша.

— Но мы немножко болели, совсем немножко, — вставляет Костя. — И нас не пустили.

— И я очень хотела этого. Но доктора не разрешили…

— Доктора все такие противные. Я бы хотел обходиться без них, но нам вечно их навязывают, — признается Саша.

— Ну нет, мои дорогие, без докторов нам никак нельзя, — назидательно говорит Екатерина. — И вы должны их слушаться так же, как и меня и родителей. Доктора знают то, чего не знаем мы: они знают, как уберечься от болезней и как от них избавляться.

— Я тоже знаю, — отважно произносит Костик. — Нельзя ходить босиком по холодному полу.

— Ха-ха-ха! А ведь ты совершенно прав, Костинька, — радуется Екатерина. — Как мне славно с вами, мои мальчики. Как хорошо, что вас привезли сюда! Если люди думают, что государю всегда и везде хорошо, то они жестоко ошибаются. Ему хорошо только с самыми близкими, а бабушке — с внуками.

Ей в самом деле было необыкновенно легко. Внутреннее напряжение, никогда не покидавшее ее, то ослабевавшее, то вновь нараставшее, помогли разрядить ее внучата с их непосредственностью и простотою чувств.

— Я немного отдохну, а потом мы отправимся гулять. И я расскажу вам о том, где я побывала и что успела повидать.

— Конечно, конечно! — Оба захлопали в ладоши.

Желанный час настал. Бабушка и внуки отправились на прогулку. Костя нашел, что храм Вознесения похож на бонну Луизу Максимовну. Саша выдал тайну братца:

— Он говорит, что, когда вырастет, женится на Луизе Максимовне.

Екатерина продолжала веселиться. И щебетанье, и вопросы внуков, и их бесхитростность радовали и умиляли ее. Они еще не успели влезть в шкуру великих князей, они пока еще пребывали далеко от величия, в простом мальчишестве с его интересами.

— Вот эти дубы, должно быть, посажены при царе Алексее Михайловиче. — И она гладила морщинистый ствол. — А вот этот великан мог видеть другого царя — Иоанна Васильевича Грозного.

Им уже были знакомы эти имена и вехи российской истории. Они стали наперебой выкладывать свои знания.

— А знакомы ль вам имена — Игорь, Олег, Владимир, Святослав?

— Знакомы, ваше величество бабушка, — отвечали согласно.

Выяснилось, однако, что знакомство это было беглым. Как жаль, что внуки не могли вместе с нею проделать путь из варяг в греки, а рассказ о нем обречен быть лишенным красок. Можно ли в словах воссоздать мощь Днепра, вздувшегося от вешних вод и теснившего берега, грозно ревущего в порогах… А Киев?..

— Ваше величество бабушка, а почему Киев — мать городов русских, когда он должен быть отец?

И опять Екатерина возвеселилась. В самом деле — почему? Она не сразу нашлась с ответом.

— Наверно, так писано в древних летописях, дети, — предположила она.

— А что было за порогами?

— А за порогами были новые города, которые построил князь Потемкин: Херсон, Екатеринослав, Николаев… А потом мы отправились в Тавриду. Мы двигались по следам Игоря, Олега, Святослава и Владимира.

— Как? Неужели они оставили там такие вздутые следы? — удивились оба.

— Вздутые! Ха-ха! Да, мои дорогие, они оставили именно-именно вздутые следы, но в истории российской. Я стояла среди руин древнегреческого города Херсонеса — Корсуня по-славянски. Там некогда был святой Владимир, великий князь Киевский. Он приплыл туда из-за моря, где был гостем в Царьграде, столице великой православной империи — Византии. Он привез оттуда веру в истинного Бога…

— Бабушка ваше величество, — перебил ее Саша, — это не он приплыл из-за моря, а его отец, князь Святослав. Тот, который прибил свой щит на вратах Царьграда, великий воин.