Грехи ангелов - Луиза Пеннингтон

— Не считая налогов.

— Господи, Ричард, я могу предложить это кому-нибудь другому…

— Ладно, — проворчал тот. — А что именно я должен делать? Нельзя ли поподробнее?

— Я же сказал тебе: это для правительственной программы здравоохранения… — Нэд откашлялся. — Задача этой программы — профилактика заболеваний…

— А какого конкретно заболевания?

— Ну ты, должно быть, уже читал об этом в газетах.

— Господи! — воскликнул Ричард. — Уж не СПИД ли ты имеешь в виду? — Он немного помолчал, а потом устало добавил: — Пропаганда презервативов и все такое?

— Да нет же, — усмехнулся Нэт, — я имел в виду тараканов. Только и всего.

— Тараканов?

— Ну да. В этом году их прямо уйма. Новый вид. Такие маленькие омерзительные твари с континента. Они собираются прочно обосноваться у нас…

— Может быть, тебе пригласить для этой работы кого-нибудь из иммигрантов?

— Очень смешно, — прервал его Нэд. — Так тебе это подходит?

— Тараканы… — Ричард вздохнул. — Изумительно, Нэд. Просто изумительно… — Он закрыл глаза и подумал о том, почему он до сих пор не удавился. — А что я должен делать?

— У тебе будет роль эксперта, насколько я знаю. Давать советы, касающиеся гигиены, пестицидов, и тому подобное.

— Звучит устрашающе.

— В рекламном агентстве тебя ждут двадцать третьего.

— Так ведь осталось меньше недели!

— Прости, но я сам узнал в последнюю минуту.

— Это значит, я должен ответить немедленно.

— Просто приходи, Ричард, — сказал Нэд. — Через два дня моя секретарша сообщит тебе подробности.

— Спасибо…

Благодарить, собственно, еще было не за что.

Несколько секунд Ричард с ненавистью смотрел на телефонный аппарат, а потом перевел взгляд на страницы своей рукописи, разбросанные на ковре.

— Ну-ка, ну-ка, идите к папочке! — нежно проговорил он и опустился на колени.

Он бережно собрал все листки, сложил их в нужной последовательности и стал думать, куда бы отправить рукопись на этот раз.

Конечно, он снова получит отказ. Чтобы понять это, не нужно даже вскрывать конверт. Ричард вспоминал мать и ее совет подыскать себе литературного агента. Он бы и не прочь, однако боялся услышать, что, пробежав взглядом его рукопись, ему скажут, что он попусту тратит время…

Она протяжно застонала. Ее пальцы ласкали его кожу, их ноги переплелись, ее горячее тело жадно льнуло к нему.

— Я думала, ты никогда не вернешься, — вздохнула Роуз. — Иногда мне казалось, что ты был призраком, моей фантазией или сном…

— Какой там призрак, детка, — сказал Дрю.

— Ты можешь оставаться у меня сколько пожелаешь.

— А как же твоя подруга?

— Барби? — Она подняла голову и взглянула ему в лицо. — Что ты имеешь в виду?

— Я ей не нравлюсь.

— Что ты, Дрю! Ты ей очень даже нравишься! И вообще это не имеет никакого значения, — сказала Роуз, и в ее голосе послышались пренебрежительные нотки, чего за ней никогда раньше не замечалось. — В конце месяца я перееду в собственную квартиру!

— Замечательно! — сказал он. — Я смогу тебя там навещать?

— В любое время! — воскликнула она. — Но и здесь ты можешь оставаться сколько захочешь!

— Нет, это неудобно.

Однако, конечно же, он останется у нее. Сейчас ему это подходило как нельзя лучше.

В его намерения отнюдь не входило пользоваться чеком, который оставила ему Анжела, и выкладывать по две сотни фунтов за ночь, останавливаясь в приличном отеле. Эдак денег надолго не хватит. Если, конечно, он не ухитрится еще раз поговорить с Джеки и не убедит ее в том, что она ошибается. Правда, он не строил на этот счет больших иллюзий, но попытаться стоило. С тех пор, как Анжела бросила его в Нью-Йорке, он находился в состоянии полной растерянности, словно несчастный, на которого обрушилось стихийное бедствие.

— Оставайся!.. — просила она. — По крайней мере пока не устроишься где-нибудь…

— Ах я дурак!.. — с сокрушенным вздохом проговорил Дрю.

— Что такое? — поспешно спросила Роуз, касаясь кончиком пальца его губ.

— Не забронировал себе номер! — солгал он. — В этой чертовой спешке совершенно вылетело из головы…

— Не имеет значения, — улыбнулась она. — Я так счастлива, что ты здесь, со мной. Больше мне ничего не нужно.

— Я так редко тебе звонил…

— Некоторые люди не любят общаться по телефону. Ты из их числа.

— Ты так думаешь?

— Конечно!

— Ты умница, детка, — ослепительно улыбнулся Дрю. — И такая милая.

— Ах, Дрю!.. — счастливо вздохнула Роуз и, положив голову к нему на плечо, стала водить пальцем по густой растительности у него на груди.

Когда она перестала смотреть ему в глаза, он почувствовал некоторое облегчение, и искусственная улыбка сошла с его губ.

В полумраке комнаты были видны силуэты многочисленных игрушек, которыми она забила свою комнату. Даже на каминную доску понаставила всякой мелочи. А на подоконник посадила огромного плюшевого медведя, который загораживал весь свет.

Но более всего его угнетала картинка, висевшая над камином. Это была старая фотография из «Истории любви» — кинофильма, который пользовался бешеным успехом в семидесятые годы. Ему тогда было двенадцать лет, и его шизанутая мамочка таскала его с собой в кинотеатр. Аж девять раз она заставляла его просиживать рядом с ней и наблюдать, как она рыдает и сморкается, изводя за сеанс десяток носовых платков. Они ходили на этот фильм каждый день, пока он шел у них в городке.

Дрю закрыл глаза, чтобы не видеть текста, помещенного под фотографией. Этот любовный девиз, в котором было что-то болезненное, напоминал ему об Анжеле и о том, как та с ним поступила — вонзила нож прямо ему в сердце! Ну, она еще пожалеет обо всем. Она осмелилась вычеркнуть его из своей жизни, полагая, что у него нет души, но она ошиблась. Она и сама не понимает, как жестоко ошиблась…

Дрю вспомнил про чек, которым Анжела откупилась от него. Она заплатила ему, словно он был шлюхой. Ненависть точила его душу, как ржавчина, он чувствовал, что сходит от этого с ума. Впрочем, плевать на все.

Он ощутил, как губы Роуз касаются его кожи, как ее язык начинает дразнить и разжигать его. Но он оставался равнодушен. Внезапная, бешеная ненависть к Анжеле заставила его стиснуть зубы. Внутри у него все судорожно сжалось. Боль не проходила, а день ото дня все разрасталась, становилась все нестерпимее.

— Дрю!.. Ах, Дрю!.. — шептала Роуз.

Прикосновение ее горячей щеки заставляло его внутренне содрогаться, но он позволял Роуз целовать и ласкать себя. Он принимал ее исступленное обожание, потому что она была рядом.